Прощание с подробным
Оригинал взят у nick_gabalov в Прощание с подробным
Вчера в нашем городе со спектаклем "Прощание с бумагой" выступил Евгений Гришковец.
Прекрасный спектакль.
Не сомневаюсь, что те, кто будет писать рецензии, не преминут упомянуть об урагане, обрушившемся на Петрозаводск как раз в тот вечер. Шквальный ветер, ливень... Онежское озеро просто бушевало - а от набережной до Музыкального театра, в помещении которого шел спектакль, пять минут быстрым шагом. Так что Онего находилось в опасной близости от представления с тревожным названием "Прощание с...". Шум ветра периодически усиливался и хорошо был слышен в зале. И Е.Г. сымпровизировал, включив ураган в сценографию своего спектакля.
Наверное, и сам Гришковец в дневниковых записях отметит, какая непогода случилась в тот вечер.
Мне было бы странно записывать какие-то подробности спектакля, подмечать и фиксировать детали, смаковать вкусные фрагменты и точные смысловые аккорды.
Во-первых, мне не удастся справиться с деталями лучше автора и драматурга, чье мастерство в точной передаче воспоминаний детства безукоризненно и общепризнанно. Эти, говоря на англизированном жаргоне кинематографистов, "флэшбэки" - едва ли не визитная карточка Гришковца, в каждом из его моноспектаклей находящая блестящее воплощение.
Во-вторых, нелепо было бы выстраивать структурированный текст, если всё, зачем я иду на его спектакли, смотрю его записи, читаю его книги, это всегда попытка просто вздохнуть глубоко и в такт с автором. Почувствовать ©
И да - как и многие тысячи зрителей, внутренне кивать: это всё про меня! я только высказать так не умею.
Так было и с "Одновременно", и с "+1", и с "Планетой", и, конечно, с "Как я съел собаку".
Теперь - с "Прощанием с бумагой".
Я могу горячо подхватить запев и поддакивать: да-да, мне до сих пор жаль свою перьевую авторучку с истертым до невозможности закрытым (не открытым, а закрытым!©) пером; мне жаль своего почерка, который перед наступлением эры печатания на клавиатуре компьютера был доведен до совершенства и стилизован под петровский рукописный устав. Да, я знаю, что такое готовальня и почему даже при письме шариковой ручкой было здОрово подложить под тетрадный лист промокашку.
Он ведь мне ничего, казалось бы нового не открыл - тем более, что я "из раньшего времени", и только что отметил 50-летний юбилей, так что на целых четыре года раньше, чем Е.Г., познакомился с миром бумаги.
И профессия - журналист - у меня такая бумажная, что я мог бы набросать половину второго отделения "Прощание с бумагой" только на примере того, чем высокая печать отличается от офсетной, как литеры выстраиваются в строки на линотипе, что такое стереотипы и как выглядят "бабашки" на кондопожской газетной бумаге...
Но я - почувствовал! Почувствовал, что я совсем не одинок в тоске по уходящему миру - нет, не бумаги и не чернильных клякс (слово великолепное, согласен с автором).
Уходит мир подробностей. Для вдумчивых и скрупулезных придумано прозвище "ботан". И это, с точки зрения "продвинутых" пользователей, получающих ныне весьма среднее образование, обидное прозвище.
А Гришковец демонстрирует, что можно тексты грамоток берестяных новгородских наизусть помнить, и говорить об археологических раскопках основательно, со знанием дела, и как отец помогает, например, дочери прочувствовать весомость знания. Про Баб-эль-Мандебский пролив - это было весьма!
Он огорошивает знанием того, что, оказывается, последний завод, на котором делали пишущие машинки, закрылся в 2010 году. В Индии.
И это не "кроссвордное" знание, не угадайки "Поля чудес", не первая страница гугло-запросов. Это - знание. Прочувствованное, прожитое.
О том, на мой взгляд, и печаль лирического героя "Прощание с бумагой". Знание, мастерство, переживание заменяются имитациями, а то и откровенными суррогатами. Живые люди уходят в Матрицу, выбирают сон разума, поверхностность впечатлений и переживаний, забывают мастерство и упорство.
Есть еще один автор, своими средствами пытающийся приостановить наползание тьмы, захват мира клонирующимся агентом Смитом, при этом больно щелкающий по носу полузнаек, - это о.диакон Андрей Кураев.
Какими бы средствами ни пользовались эти весьма не похожие друг на друга авторы, они говорят об одном - о правде мысли и чувства, о труде, труде, красоте труда и творчества, о честности - интеллектуальной и жизненной.
После вчерашнего спектакля сегодня я перечитал "Шинель" Гоголя - Акакий Акакиевич с такой любовью и уважением относился с выписываемым им буквам, выделял буквы любимые, понимал разницу - какие буквы на какой бумаге выходят лучше. И с тою же подробностью копил свои гроши на шинель, с трепетом рассматривал ветхий свой капот - а нельзя ли тут еще заплаточку... И великий Норштейн, всё снимащий эту "Шинель", с подробностью вживания в образы Петербурга Гоголя... Я пересмотрел эти фрагменты.
Уходит не бумага. Уходит тот мир, в котором подробность и полезное, спасительное знание не признавались занудством, а служили полноте внутреннего мира человека. Происходит расчеловечивание мира, и это страшнее, чем заявленные в спектакле страшными понятия "навсегда" и "никогда". Навсегда и никогда - это даже, в известном смысле, хорошо. Как написал Вознесенский, "хорошо, что мы смертны, - не испортим всего"...
И мне, как и герою "Прощания с бумагой", - страшно. Не от наступления машин и гаджетов. Пользоваться новыми техническими устройствами я, наверное, научусь. Они сами по себе не страшны. Да, не так основательны, как вещи раньшего времени, но - не страшны.
А вот надвигающаяся эпоха недоучек, полузнаек, которые ни чертеж прочесть, ни ракету в космос запустить, ни комедию снять по-рязановски или по-гайдаевски, и прочая и прочая - пугает.
Вчера в нашем городе со спектаклем "Прощание с бумагой" выступил Евгений Гришковец.
Прекрасный спектакль.
Не сомневаюсь, что те, кто будет писать рецензии, не преминут упомянуть об урагане, обрушившемся на Петрозаводск как раз в тот вечер. Шквальный ветер, ливень... Онежское озеро просто бушевало - а от набережной до Музыкального театра, в помещении которого шел спектакль, пять минут быстрым шагом. Так что Онего находилось в опасной близости от представления с тревожным названием "Прощание с...". Шум ветра периодически усиливался и хорошо был слышен в зале. И Е.Г. сымпровизировал, включив ураган в сценографию своего спектакля.
Наверное, и сам Гришковец в дневниковых записях отметит, какая непогода случилась в тот вечер.
Мне было бы странно записывать какие-то подробности спектакля, подмечать и фиксировать детали, смаковать вкусные фрагменты и точные смысловые аккорды.
Во-первых, мне не удастся справиться с деталями лучше автора и драматурга, чье мастерство в точной передаче воспоминаний детства безукоризненно и общепризнанно. Эти, говоря на англизированном жаргоне кинематографистов, "флэшбэки" - едва ли не визитная карточка Гришковца, в каждом из его моноспектаклей находящая блестящее воплощение.
Во-вторых, нелепо было бы выстраивать структурированный текст, если всё, зачем я иду на его спектакли, смотрю его записи, читаю его книги, это всегда попытка просто вздохнуть глубоко и в такт с автором. Почувствовать ©
И да - как и многие тысячи зрителей, внутренне кивать: это всё про меня! я только высказать так не умею.
Так было и с "Одновременно", и с "+1", и с "Планетой", и, конечно, с "Как я съел собаку".
Теперь - с "Прощанием с бумагой".
Я могу горячо подхватить запев и поддакивать: да-да, мне до сих пор жаль свою перьевую авторучку с истертым до невозможности закрытым (не открытым, а закрытым!©) пером; мне жаль своего почерка, который перед наступлением эры печатания на клавиатуре компьютера был доведен до совершенства и стилизован под петровский рукописный устав. Да, я знаю, что такое готовальня и почему даже при письме шариковой ручкой было здОрово подложить под тетрадный лист промокашку.
Он ведь мне ничего, казалось бы нового не открыл - тем более, что я "из раньшего времени", и только что отметил 50-летний юбилей, так что на целых четыре года раньше, чем Е.Г., познакомился с миром бумаги.
И профессия - журналист - у меня такая бумажная, что я мог бы набросать половину второго отделения "Прощание с бумагой" только на примере того, чем высокая печать отличается от офсетной, как литеры выстраиваются в строки на линотипе, что такое стереотипы и как выглядят "бабашки" на кондопожской газетной бумаге...
Но я - почувствовал! Почувствовал, что я совсем не одинок в тоске по уходящему миру - нет, не бумаги и не чернильных клякс (слово великолепное, согласен с автором).
Уходит мир подробностей. Для вдумчивых и скрупулезных придумано прозвище "ботан". И это, с точки зрения "продвинутых" пользователей, получающих ныне весьма среднее образование, обидное прозвище.
А Гришковец демонстрирует, что можно тексты грамоток берестяных новгородских наизусть помнить, и говорить об археологических раскопках основательно, со знанием дела, и как отец помогает, например, дочери прочувствовать весомость знания. Про Баб-эль-Мандебский пролив - это было весьма!
Он огорошивает знанием того, что, оказывается, последний завод, на котором делали пишущие машинки, закрылся в 2010 году. В Индии.
И это не "кроссвордное" знание, не угадайки "Поля чудес", не первая страница гугло-запросов. Это - знание. Прочувствованное, прожитое.
О том, на мой взгляд, и печаль лирического героя "Прощание с бумагой". Знание, мастерство, переживание заменяются имитациями, а то и откровенными суррогатами. Живые люди уходят в Матрицу, выбирают сон разума, поверхностность впечатлений и переживаний, забывают мастерство и упорство.
Есть еще один автор, своими средствами пытающийся приостановить наползание тьмы, захват мира клонирующимся агентом Смитом, при этом больно щелкающий по носу полузнаек, - это о.диакон Андрей Кураев.
Какими бы средствами ни пользовались эти весьма не похожие друг на друга авторы, они говорят об одном - о правде мысли и чувства, о труде, труде, красоте труда и творчества, о честности - интеллектуальной и жизненной.
После вчерашнего спектакля сегодня я перечитал "Шинель" Гоголя - Акакий Акакиевич с такой любовью и уважением относился с выписываемым им буквам, выделял буквы любимые, понимал разницу - какие буквы на какой бумаге выходят лучше. И с тою же подробностью копил свои гроши на шинель, с трепетом рассматривал ветхий свой капот - а нельзя ли тут еще заплаточку... И великий Норштейн, всё снимащий эту "Шинель", с подробностью вживания в образы Петербурга Гоголя... Я пересмотрел эти фрагменты.
Уходит не бумага. Уходит тот мир, в котором подробность и полезное, спасительное знание не признавались занудством, а служили полноте внутреннего мира человека. Происходит расчеловечивание мира, и это страшнее, чем заявленные в спектакле страшными понятия "навсегда" и "никогда". Навсегда и никогда - это даже, в известном смысле, хорошо. Как написал Вознесенский, "хорошо, что мы смертны, - не испортим всего"...
И мне, как и герою "Прощания с бумагой", - страшно. Не от наступления машин и гаджетов. Пользоваться новыми техническими устройствами я, наверное, научусь. Они сами по себе не страшны. Да, не так основательны, как вещи раньшего времени, но - не страшны.
А вот надвигающаяся эпоха недоучек, полузнаек, которые ни чертеж прочесть, ни ракету в космос запустить, ни комедию снять по-рязановски или по-гайдаевски, и прочая и прочая - пугает.