РОМАНСЪ

[petrark]

Подъ вечеръ, осенью ненастной,
Въ далёкихъ дѣва шла мѣстахъ
И тайный плодъ любви несчастной
Держала въ трепетныхъ рукахъ.
Всё было тихо - лѣсъ и горы,
Всё спало въ сумракѣ ночномъ;
Она внимательные взоры
Водила съ ужасомъ кругомъ.

И на невинное творенье,
Вздохнувъ, остановила ихъ...
«Ты спишь, дитя, моё мученье,
Не знаешь горестей моихъ,
Откроешь очи и, тоскуя,
Ты къ груди не прильнёшь моей.
Не встрѣтишь завтра поцѣлуя
Несчастной матери твоей.

Её манить напрасно будешь!..
Мнѣ вѣчный стыдъ вина моя, -
Меня навѣки ты забудешь;
Но не забуду я тебя!
Дадутъ покровъ тебѣ чужiе
И скажутъ: «Ты для насъ чужой!»
Ты спросишь: «Гдѣ мои родные?»
И не найдёшь сѣмьи родной.

Несчастный! будешь грустной думой
Томиться межъ другихъ дѣтей!
И до конца съ душой угрюмой
Взирать на ласки матерей;
Повсюду странникъ одинокой,
Всегда судьбу свою кляня,
Услышишь ты упрёкъ жестокой...
Прости, прости тогда меня...

Ты спишь - позволь себя, несчастный,
Къ груди прижать въ послѣднiй разъ.
Проступокъ мой, твой рокъ ужасный
Къ страданью осуждаетъ насъ.
Пока лѣта не отогнали
Невинной радости твоей,
Спи, милый! горькiя печали
Не тронутъ дѣтства тихихъ дней!»

Но вдругъ за рощей освѣтила
Вблизи ей хижину луна...
Блѣдна, трепещуща, уныла,
Къ дверямъ приближилась она:
Склонилась, тихо положила
Младенца на порогъ чужой,
Со страхомъ очи отвратила
И скрылась въ темнотѣ ночной.

Александръ Пушкинъ, 1814