(no subject)
Когда октябрьскiй намъ готовилъ временщикъ
Ярмо насилiя и злобы
И ощетинился убiйца-броневикъ,
И пулеметчикъ низколобый,-
- Керенскаго распять! - потрѣбовалъ солдатъ,
И злая чернь рукоплескала:
Намъ сердце на штыки позволилъ взять Пилатъ,
И сердце биться перестало!
И укоризненно мелькаетъ эта тѣнь,
Гдѣ зданiй красная подкова;
Какъ будто слышу я въ октябрьскiй тусклый день:
- Вязать его, щенка Петрова!
Среди гражданскихъ бурь и яростныхъ личинъ,
Тончайшим гнѣвомъ пламенѣя,
Ты шелъ безтрепетно, свободный гражданинъ,
Куда вела тебя Псѵхея.
И если для другихъ восторженный народъ
Вѣнки свиваетъ золотые,-
Благословить тебя въ далекiй адъ сойдет
Стопами легкими Россiя.
Осипъ Мандельштамъ, ноябрь 1917
Ярмо насилiя и злобы
И ощетинился убiйца-броневикъ,
И пулеметчикъ низколобый,-
- Керенскаго распять! - потрѣбовалъ солдатъ,
И злая чернь рукоплескала:
Намъ сердце на штыки позволилъ взять Пилатъ,
И сердце биться перестало!
И укоризненно мелькаетъ эта тѣнь,
Гдѣ зданiй красная подкова;
Какъ будто слышу я въ октябрьскiй тусклый день:
- Вязать его, щенка Петрова!
Среди гражданскихъ бурь и яростныхъ личинъ,
Тончайшим гнѣвомъ пламенѣя,
Ты шелъ безтрепетно, свободный гражданинъ,
Куда вела тебя Псѵхея.
И если для другихъ восторженный народъ
Вѣнки свиваетъ золотые,-
Благословить тебя въ далекiй адъ сойдет
Стопами легкими Россiя.
Осипъ Мандельштамъ, ноябрь 1917