Да, я снова о 25-й серии, будь она неладна.
- Кирхайс! Кем ты себя считаешь? - спрашивает Райнхард.
- Я преданный подчиненный Вашего Превосходительства, - отвечает Кирхайс, тем самым совершенно добровольно переставляя себя, как фигуру на шахматной доске, с клеточки "друг" на клеточку "подчиненный".
Видимо, осознал, что друзья так себя не ведут. Не должны вести.
А подчиненные - должны?
Подчиненный, да еще и преданный, не лезет не в свое дело в такой форме. Нет, необязательно держать язык засунутым в... карман, но слова-то выбирать надо! И время, когда говорить, а когда помолчать. Если бы Кирхайс (ну, допустим, у него была бы по сюжету такая возможность) заспорил с Оберштайном или высказал лично Райнхарду свое недовольство Оберштайновым планом ДО бомбардировки этого злосчастного, сто раз помянутого Вестерланда - было бы куда ни шло. Но истерить ПОСТФАКТУМ?! Когда уже свершилось то, что свершилось, независимо от того, какую моральную оценку можно дать этому событию? После драки кулаками не машут - гласит русская пословица. Все равно ничего уже не изменится: бомбы не вернутся вспять, жители Вестерланда не воскреснут, даже если триста раз сказать: "Как ты мог?!!"
Так что - поведение Кирхайса-подчиненного в высшей степени нецелесообразно. И бесполезно.
А поведение Кирхайса-друга?
Не только бесполезно, но и вредно.
Чуткий друг не мог не понять, каково Райнхарду сейчас, как тяготит его принятое решение. Это не какой-нибудь мясник, пачками складирующий собственных солдат под ноги врагу. Для него то, что случилось - впервые. Да, даже если это была военная необходимость, а не военное преступление - от этого не легче.
И что делает Кирхайс?
А вот: с порога - коваными сапогами в душу.
Не "как ты себя чувствуешь?" Не "я вижу, тебя что-то тревожит. Расскажи, облегчи душу, если хочешь, я выслушаю. А не хочешь - просто посидим, выпьем". Сразу допрос: "Вот, тут у нас говорят. Это правда?"
Ладно, даже если так. Резонным было бы на ответ Райнхарда спросить: "Почему так случилось? Может быть, ты просто не успел должным образом отреагировать? Или в случае твоего вмешательства произошли бы куда худшие последствия?" Но нет, Кирхайс ведет себя как обвинитель: даже не разобравшись в причинах поступка Райнхарда, он швыряется обвинениями, причем в истеричной форме. "Как ты мог?" "Ты - ничуть не лучше Рудольфа фон Гольденбаума!" И - подтекстом: "Ты не оправдал моих ожиданий. В детстве мы мечтали об ином. Я думал - ты такой, а ты - другой".
Детство кончилось, ребята.
Логично, что люди в течение жизни меняются. Не в смысле "в какую-то сторону". Появились новые обязанности, колоссально возросла ответственность. Человек на должности, которую занимает Райнхард, не может - не имеет права мыслить романтическими критериями, уместными для подростков или поэтов. От каждого его слова зависят миллиарды жизней. Неужели Кирхайс, который сам уже не мальчик в коротких штанишках, а воин, прошедший горячие точки, не понимает этого? Не понимает, что его истерика только расшатает Райнхарду нервы накануне важного события? Это все равно, что машиниста перед рейсом ревнивая жена "накрутила" бы - а он потом врезался куда-нибудь, с последствиями в виде кучи жертв и собственной гибели или тюремного срока. А тут, считайте, "машинист всея Галактики". И под какой откос понеслась бы Галактика, если бы Главнокомандующему, а впоследствии - кайзеру постоянно капали бы на мозги?
Конечно, то, что показано в 25-й серии - это "первая ласточка". Раньше Кирхайс так себя не вел.
Первая - но единственная ли?
Может быть, Танака поступил гуманно, убрав этого персонажа со сцены, не дав ему натворить еще чего-нибудь нехорошего? Причем напоследок позволив ему смыть вину кровью - спасти Райнхарда. Так, чтобы в памяти окружающих он остался героем, другом, хорошим парнем.