Первая ласточка - мини-фанфик о Герцоге Брауншвейгском
Вот такая сказка сочинилась в одну из ночей в конце октября, когда туман окутывает деревья, а души из иных миров ходят по земле и рассказывают свои истории - надо только услышать. Одна такая душа и мне нашептала свою историю - грустную и увлекательную одновременно. О волшебном царстве Музыки и о том, как плохо пытаться соответствовать чужим ожиданиям. А я что - я только записал. Ну, и прибавил пару-тройку мелких деталей - надеюсь, тот, о ком речь, на меня не сильно обидится. Я ж не со зла, а чтобы повествование вышло более ярким.
Сказка о мальчике и музыке, рассказанная в ночь Самайна
«Мы выпьем этот кубок двое -
Я и брат Октябрь.
Под шум дождя,
По синеве увядших трав.
Он мне вернет свой лучший дар -
Свой лучший дар:
Небьющееся сердце»
(Лора)
***
Когда его никто не видит, он запирается в комнате и включает проигрыватель. Роскошная комната с тяжелыми бархатными портьерами наполняется музыкой. Страстно поют скрипки, пронзительно взлетают отрывистые стаккато флейт, тяжело вздыхает басовая медь - и, словно безжалостное время, отбивают ритм ударные. Раз-два-три, раз-два-три… Жгучая волна накатывает, ослепляет, с кровью срывает все маски, за долгие годы приросшие к сердцу, уносит вдаль, туда, где можно быть самим собой без опасений «не соответствовать». Осенний ветер за окном, как последний бесстыдник, обнажает старый сад. Белесый диск луны прорывается сквозь густые тучи. Ранние снежинки, будто мотыльки, кружатся в свете фонарей. Где-то безумно далеко море накатывает на берег волну за волной. Где-то рождаются и умирают миры. А хозяин дома неспешно пьет вино и… нет, не вспоминает. В эти мгновения он проживает чужую жизнь. Вернее, не чужую, а свою - несбывшуюся, так и не ставшую собственной. Здесь и сейчас - его царство, его личная империя, и горе тому, кто посмеет нарушить эти сладостные минуты единения с Музыкой, осквернить святилище будь то стуком в дверь, будь то иным образом.
Когда-то - лет тридцать назад, а может, чуть больше - он был обыкновенным мальчишкой. В этом нет ничего удивительного - все мы когда-то были мальчишками и девчонками. Всего-то разницы - кто-то ел пирожные с кремом каждый день, а для кого-то это была праздничная роскошь. Наш мальчик был из Очень Важной Семьи - поэтому он носил бархатную курточку и такие же штаны (конечно же, самого красивого на свете цвета - красного), играл самыми дорогими игрушками и имел возможность каждый день есть пирожные с кремом и клубничное мороженое - сколько заблагорассудится. А в остальном это был обычный мальчишка - хорошо сложенный, с зелеными как трава глазами и с русыми волосами, подстриженными в кружок. Мать называла цвет его волос поэтическим выражением «огненный каштан», но мальчику было решительно непонятно, почему каштан, да еще и огненный. Его интересовало другое. Начиная с того волшебного дня, когда его - восьмилетнего - взяли на концерт симфонической музыки. Правда, мать пыталась возражать - мол, не будет ли ребенку скучно. Но отец - сам заядлый меломан - ответил, что самое время приобщать отпрыска к высокому искусству. И вообще, «он в его годы…». Как же жестоко ошиблась мама! Это было не просто «не скучно», это было самое захватывающее приключение в жизни… да, кстати, я не сказал, как звали мальчишку. Впрочем, это не важно - имя у него было самое обыкновенное, хотя папа с гордостью говорил, что это имя носили великие люди и даже императоры еще той, давней Империи, и в переводе с одного древнего языка оно означает «богатый». Вот фамилия у нашего героя была куда более примечательная…однако, мы отвлеклись. Более того - в тот прекрасный вечер мальчишке было решительно все равно, кто он и как его зовут. Ибо новый внезапно открывшийся мир захватил его целиком - мир, где царствовала Ее Величество Музыка. Разумеется, мальчик слышал музыку и раньше - популярные вальсы и марши, которые играли на праздниках, и слащавые песенки о любви, которые любила мать. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что он услышал на концерте. Исполнялось какое-то старинное произведение с участием оркестра и хора, певшего на одном из древних языков. Мальчик не знал языка, но этого и не требовалось - он и без слов понимал ту страшную и одновременно величественную картину, которая рисовалась в его воображении. Будто целые планеты гибнут во всесокрушающем пламени, а потом восстают из праха. Тысячи голосов то восклицают от ужаса, то умоляют о пощаде, то победно торжествуют, повинуясь взмаху дирижерской палочки. После концерта отец ворчал, мол, нынче уровень не тот, вот когда-то было … Но его сыну не было решительно никакого дела до того, как было когда-то. В этот вечер музыка очаровала, покорила его - и на долгие годы стала его единственной Госпожой.
Разумеется, первое, что сказал мальчик по возвращении домой, было «я хочу учиться музыке». Родители были не против, особенно отец, который был уверен, что по-настоящему благородный человек должен быть всесторонне развит. А поскольку, как мы уже говорили, мальчик происходил из Очень Богатой и Важной Семьи, его отцу, конечно же, хотелось, чтобы его отпрыск получил достойное образование и воспитание. Мальчику тут же наняли учителя музыки. Правда, оказалось, что осваивать азы музыкальной грамоты не столь интересно, как наслаждаться звучанием симфонического оркестра, однако, это было «необходимым злом» на пути к заветной цели. А нашему герою больше всего на свете хотелось научиться записывать мелодии, звучавшие у него в голове. Примерно спустя месяц после начала обучения он сделал первую попытку и с гордостью сообщил учителю, что «написал романс». «Романс» представлял собой три нотные строчки, исписанные старательным округлым почерком. Правда, записанное нотами совершенно не соответствовало тому, что звучало у мальчишки в голове, а о знаках альтерации он и вовсе позабыл. Но первая неудача не обескуражила ребенка, и он, проглотив слезы, тут же заявил, что «еще немного научится - и напишет настоящий романс». И написал - через пару лет, на чудовищно сентиментальные стихи, найденные в материнской книге: там было что-то об увядающих цветах и умирающем поэте, который больше не увидит родной край. То, что стихи были откровенно плохими, мальчишку не заботило - ему нравился не смысл, а звучание слов, расставленных в определенном порядке. К тому времени он уже сам иногда (в основном, по ночам, сидя на подоконнике с фонариком) пытался рифмовать строки - только писать «о жизни» ему казалось глупым и бессмысленным. То ли дело - вообразить себя героем древности, воином в железных доспехах, умирающим на поле брани и посылающим последний привет прекрасной даме, ожидающей его в далеком замке - и писать стихи от имени этого доблестного воина. Свое творчество мальчик не показывал никому, кроме учителя. Старый учитель то хвалил ученика за талант, то потихоньку ворчал, что «опять у Вас этюд не выучен, а Вы вместо этого тратите время на бумагомарательство, и, смотрите, у Вас здесь ошибка, а вот так рифмовать не принято», но в целом относился к творчеству подопечного более чем благосклонно. А родители… родители до поры до времени не подозревали, какие сады расцветают в душе их сына. Ровно до того момента, когда однажды за завтраком тринадцатилетний сын не заявил им, что хочет быть музыкантом. И поэтом тоже хочет быть. А еще больше хочет быть композитором и дирижером, поскольку ни на одном инструменте невозможно исполнить те мелодии, что посещают его - только большой оркестр его устроит. А дирижер - почти что бог, создающий миры и обрушивающий их по своему желанию, единым мановением руки. И кому же заниматься столь божественным искусством, как не ему, имеющему и талант (что подтверждал учитель), и страстную любовь к музыке.
Однако, юный потомок одного из высших родов, привыкший всегда получать желаемое, даже не мог представить, что его родители пойдут наперекор его желанию. Но случилось именно так. Мама и папа совершенно не разделяли восторги сына. «Только простолюдин может забавляться тем, чтобы махать палочкой перед затрапезным оркестром» - твердил отец. «Ты не знаешь, о чем говоришь, - квохтала мать, прижимая к груди веер с изображением экзотических птиц, - Все эти музыкантишки - праздный народ, они играют только для того, чтобы получить свои копейки и купить на них скудный ужин, а то и хуже - бутылку вина. Какое уж тут высокое искусство!» Как будто не его мать томно вздыхала и прятала слезы, слушая очередной концерт в императорском театре! Как будто музыка не будила в ее душе никаких чувств! Впрочем, чего не сделали слезы матери, то довершил рассказ отца. Папаша не раз заводил перед сыном длинную «песню» о том, что, дескать, не любят боги их род - шутка ли, пятеро дочек родилось, и лишь один сын, да и тот вбил себе в голову какую-то блажь. А ведь именно ему, единственному сыну, продолжать славный и высокий род. Был бы хоть еще один сын… но нет, именно он, сумасброд - последний в роду. А продолжить род - значит, в первую очередь, занять высокий государственный пост. Ну и что, что в политике он понимает примерно как сельскохозяйственное животное в цитрусовых культурах. Политика - дело наживное, жить захочешь - и не так извернешься. А еще лучше - получить высокий военный чин. Не хочешь на передовую? Так кто же заставляет? Несколько слов в кулуарах - и будешь хоть адмиралом, хоть гросс-адмиралом. А уж самый лучший случай - если на достойной девушке женишься. Да хоть на принцессу, дочку правителя нашего, посмотри. Это ж какая партия! Заодно императорским зятем будешь, а это знаешь, какая радость для нас? Мы в тебя знаешь, сколько вложили? Хоть отблагодаришь на старость лет…
Мальчик вовсе не хотел быть неблагодарным. Тем более - он очень любил отца и мать. И верил, что ему желают добра, даже если это добро не казалось ему таковым. Разумеется, ему было обидно, когда по решению родителей были прекращены уроки музыки, а старый учитель, которому можно было доверять тайны своих фантазий - уволен. Поначалу мальчик пытался спорить, настаивать, доказывать, продолжал потихоньку от старших записывать мелодии и рифмованные строчки (периодически родители находили их - тогда обрывки бумаги шли на корм огню в камине, а наследнику читалась очередная лекция на тему «прекрати заниматься всякой ерундой, иначе загубишь на корню свое блестящее будущее»). Но со временем он смирился и пошел предназначенным ему путем. И завертелась «настоящая» жизнь - приемы, балы, придворные интриги… и бесконечная злая скука. Теперь никто бы не узнал в жестком, наглом и безжалостном человеке бывшего романтика и несбывшегося творца музыки.
Прошли годы. Мальчишке давно перевалило за пятый десяток, родители его в могиле и не видят, что он исполнил их ожидания. Стал бесталанным политиком и еще более бездарным военным. Не видят почтенные отец и мать семейства, что жертвой их амбиций пала целая планета. Говорят, так себе планетка, не курорт. Но людей-то жалко. Два миллиона их было - и это только по официальным данным, а официальные данные - сами знаете, порой на обе ноги хромают.
Раз-два-три, раз-два-три. Гремят басы, надрываются скрипки, взахлеб плачут флейты. Где-то рушатся и восстают из праха миры. Вчерашний мальчик смотрит на себя в отражение в стекле - зеленые глаза давно выцвели, в каштановых волосах залегла проседь, лоб прорезан крупной морщиной. Жить еще можно бы - да жить нечем. Не угождением же родительским желаниям - наугождался уж. Раз-два-три, раз-два, три…. Рассыпается старый мир, облетают с кленов сухие листья, догорают в огне ненужные уже никому бумаги. Раз-два-три, раз-два-три… Дай-мне-уйти… дай… мне… уйти…
Автор: Erich_F aka Menellinnaro
Сказка о мальчике и музыке, рассказанная в ночь Самайна
«Мы выпьем этот кубок двое -
Я и брат Октябрь.
Под шум дождя,
По синеве увядших трав.
Он мне вернет свой лучший дар -
Свой лучший дар:
Небьющееся сердце»
(Лора)
***
Когда его никто не видит, он запирается в комнате и включает проигрыватель. Роскошная комната с тяжелыми бархатными портьерами наполняется музыкой. Страстно поют скрипки, пронзительно взлетают отрывистые стаккато флейт, тяжело вздыхает басовая медь - и, словно безжалостное время, отбивают ритм ударные. Раз-два-три, раз-два-три… Жгучая волна накатывает, ослепляет, с кровью срывает все маски, за долгие годы приросшие к сердцу, уносит вдаль, туда, где можно быть самим собой без опасений «не соответствовать». Осенний ветер за окном, как последний бесстыдник, обнажает старый сад. Белесый диск луны прорывается сквозь густые тучи. Ранние снежинки, будто мотыльки, кружатся в свете фонарей. Где-то безумно далеко море накатывает на берег волну за волной. Где-то рождаются и умирают миры. А хозяин дома неспешно пьет вино и… нет, не вспоминает. В эти мгновения он проживает чужую жизнь. Вернее, не чужую, а свою - несбывшуюся, так и не ставшую собственной. Здесь и сейчас - его царство, его личная империя, и горе тому, кто посмеет нарушить эти сладостные минуты единения с Музыкой, осквернить святилище будь то стуком в дверь, будь то иным образом.
Когда-то - лет тридцать назад, а может, чуть больше - он был обыкновенным мальчишкой. В этом нет ничего удивительного - все мы когда-то были мальчишками и девчонками. Всего-то разницы - кто-то ел пирожные с кремом каждый день, а для кого-то это была праздничная роскошь. Наш мальчик был из Очень Важной Семьи - поэтому он носил бархатную курточку и такие же штаны (конечно же, самого красивого на свете цвета - красного), играл самыми дорогими игрушками и имел возможность каждый день есть пирожные с кремом и клубничное мороженое - сколько заблагорассудится. А в остальном это был обычный мальчишка - хорошо сложенный, с зелеными как трава глазами и с русыми волосами, подстриженными в кружок. Мать называла цвет его волос поэтическим выражением «огненный каштан», но мальчику было решительно непонятно, почему каштан, да еще и огненный. Его интересовало другое. Начиная с того волшебного дня, когда его - восьмилетнего - взяли на концерт симфонической музыки. Правда, мать пыталась возражать - мол, не будет ли ребенку скучно. Но отец - сам заядлый меломан - ответил, что самое время приобщать отпрыска к высокому искусству. И вообще, «он в его годы…». Как же жестоко ошиблась мама! Это было не просто «не скучно», это было самое захватывающее приключение в жизни… да, кстати, я не сказал, как звали мальчишку. Впрочем, это не важно - имя у него было самое обыкновенное, хотя папа с гордостью говорил, что это имя носили великие люди и даже императоры еще той, давней Империи, и в переводе с одного древнего языка оно означает «богатый». Вот фамилия у нашего героя была куда более примечательная…однако, мы отвлеклись. Более того - в тот прекрасный вечер мальчишке было решительно все равно, кто он и как его зовут. Ибо новый внезапно открывшийся мир захватил его целиком - мир, где царствовала Ее Величество Музыка. Разумеется, мальчик слышал музыку и раньше - популярные вальсы и марши, которые играли на праздниках, и слащавые песенки о любви, которые любила мать. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что он услышал на концерте. Исполнялось какое-то старинное произведение с участием оркестра и хора, певшего на одном из древних языков. Мальчик не знал языка, но этого и не требовалось - он и без слов понимал ту страшную и одновременно величественную картину, которая рисовалась в его воображении. Будто целые планеты гибнут во всесокрушающем пламени, а потом восстают из праха. Тысячи голосов то восклицают от ужаса, то умоляют о пощаде, то победно торжествуют, повинуясь взмаху дирижерской палочки. После концерта отец ворчал, мол, нынче уровень не тот, вот когда-то было … Но его сыну не было решительно никакого дела до того, как было когда-то. В этот вечер музыка очаровала, покорила его - и на долгие годы стала его единственной Госпожой.
Разумеется, первое, что сказал мальчик по возвращении домой, было «я хочу учиться музыке». Родители были не против, особенно отец, который был уверен, что по-настоящему благородный человек должен быть всесторонне развит. А поскольку, как мы уже говорили, мальчик происходил из Очень Богатой и Важной Семьи, его отцу, конечно же, хотелось, чтобы его отпрыск получил достойное образование и воспитание. Мальчику тут же наняли учителя музыки. Правда, оказалось, что осваивать азы музыкальной грамоты не столь интересно, как наслаждаться звучанием симфонического оркестра, однако, это было «необходимым злом» на пути к заветной цели. А нашему герою больше всего на свете хотелось научиться записывать мелодии, звучавшие у него в голове. Примерно спустя месяц после начала обучения он сделал первую попытку и с гордостью сообщил учителю, что «написал романс». «Романс» представлял собой три нотные строчки, исписанные старательным округлым почерком. Правда, записанное нотами совершенно не соответствовало тому, что звучало у мальчишки в голове, а о знаках альтерации он и вовсе позабыл. Но первая неудача не обескуражила ребенка, и он, проглотив слезы, тут же заявил, что «еще немного научится - и напишет настоящий романс». И написал - через пару лет, на чудовищно сентиментальные стихи, найденные в материнской книге: там было что-то об увядающих цветах и умирающем поэте, который больше не увидит родной край. То, что стихи были откровенно плохими, мальчишку не заботило - ему нравился не смысл, а звучание слов, расставленных в определенном порядке. К тому времени он уже сам иногда (в основном, по ночам, сидя на подоконнике с фонариком) пытался рифмовать строки - только писать «о жизни» ему казалось глупым и бессмысленным. То ли дело - вообразить себя героем древности, воином в железных доспехах, умирающим на поле брани и посылающим последний привет прекрасной даме, ожидающей его в далеком замке - и писать стихи от имени этого доблестного воина. Свое творчество мальчик не показывал никому, кроме учителя. Старый учитель то хвалил ученика за талант, то потихоньку ворчал, что «опять у Вас этюд не выучен, а Вы вместо этого тратите время на бумагомарательство, и, смотрите, у Вас здесь ошибка, а вот так рифмовать не принято», но в целом относился к творчеству подопечного более чем благосклонно. А родители… родители до поры до времени не подозревали, какие сады расцветают в душе их сына. Ровно до того момента, когда однажды за завтраком тринадцатилетний сын не заявил им, что хочет быть музыкантом. И поэтом тоже хочет быть. А еще больше хочет быть композитором и дирижером, поскольку ни на одном инструменте невозможно исполнить те мелодии, что посещают его - только большой оркестр его устроит. А дирижер - почти что бог, создающий миры и обрушивающий их по своему желанию, единым мановением руки. И кому же заниматься столь божественным искусством, как не ему, имеющему и талант (что подтверждал учитель), и страстную любовь к музыке.
Однако, юный потомок одного из высших родов, привыкший всегда получать желаемое, даже не мог представить, что его родители пойдут наперекор его желанию. Но случилось именно так. Мама и папа совершенно не разделяли восторги сына. «Только простолюдин может забавляться тем, чтобы махать палочкой перед затрапезным оркестром» - твердил отец. «Ты не знаешь, о чем говоришь, - квохтала мать, прижимая к груди веер с изображением экзотических птиц, - Все эти музыкантишки - праздный народ, они играют только для того, чтобы получить свои копейки и купить на них скудный ужин, а то и хуже - бутылку вина. Какое уж тут высокое искусство!» Как будто не его мать томно вздыхала и прятала слезы, слушая очередной концерт в императорском театре! Как будто музыка не будила в ее душе никаких чувств! Впрочем, чего не сделали слезы матери, то довершил рассказ отца. Папаша не раз заводил перед сыном длинную «песню» о том, что, дескать, не любят боги их род - шутка ли, пятеро дочек родилось, и лишь один сын, да и тот вбил себе в голову какую-то блажь. А ведь именно ему, единственному сыну, продолжать славный и высокий род. Был бы хоть еще один сын… но нет, именно он, сумасброд - последний в роду. А продолжить род - значит, в первую очередь, занять высокий государственный пост. Ну и что, что в политике он понимает примерно как сельскохозяйственное животное в цитрусовых культурах. Политика - дело наживное, жить захочешь - и не так извернешься. А еще лучше - получить высокий военный чин. Не хочешь на передовую? Так кто же заставляет? Несколько слов в кулуарах - и будешь хоть адмиралом, хоть гросс-адмиралом. А уж самый лучший случай - если на достойной девушке женишься. Да хоть на принцессу, дочку правителя нашего, посмотри. Это ж какая партия! Заодно императорским зятем будешь, а это знаешь, какая радость для нас? Мы в тебя знаешь, сколько вложили? Хоть отблагодаришь на старость лет…
Мальчик вовсе не хотел быть неблагодарным. Тем более - он очень любил отца и мать. И верил, что ему желают добра, даже если это добро не казалось ему таковым. Разумеется, ему было обидно, когда по решению родителей были прекращены уроки музыки, а старый учитель, которому можно было доверять тайны своих фантазий - уволен. Поначалу мальчик пытался спорить, настаивать, доказывать, продолжал потихоньку от старших записывать мелодии и рифмованные строчки (периодически родители находили их - тогда обрывки бумаги шли на корм огню в камине, а наследнику читалась очередная лекция на тему «прекрати заниматься всякой ерундой, иначе загубишь на корню свое блестящее будущее»). Но со временем он смирился и пошел предназначенным ему путем. И завертелась «настоящая» жизнь - приемы, балы, придворные интриги… и бесконечная злая скука. Теперь никто бы не узнал в жестком, наглом и безжалостном человеке бывшего романтика и несбывшегося творца музыки.
Прошли годы. Мальчишке давно перевалило за пятый десяток, родители его в могиле и не видят, что он исполнил их ожидания. Стал бесталанным политиком и еще более бездарным военным. Не видят почтенные отец и мать семейства, что жертвой их амбиций пала целая планета. Говорят, так себе планетка, не курорт. Но людей-то жалко. Два миллиона их было - и это только по официальным данным, а официальные данные - сами знаете, порой на обе ноги хромают.
Раз-два-три, раз-два-три. Гремят басы, надрываются скрипки, взахлеб плачут флейты. Где-то рушатся и восстают из праха миры. Вчерашний мальчик смотрит на себя в отражение в стекле - зеленые глаза давно выцвели, в каштановых волосах залегла проседь, лоб прорезан крупной морщиной. Жить еще можно бы - да жить нечем. Не угождением же родительским желаниям - наугождался уж. Раз-два-три, раз-два, три…. Рассыпается старый мир, облетают с кленов сухие листья, догорают в огне ненужные уже никому бумаги. Раз-два-три, раз-два-три… Дай-мне-уйти… дай… мне… уйти…
Автор: Erich_F aka Menellinnaro