Венеция в январе. Между дождями и дожами.
Народу немного, чайки вдали кричат, сквозь сероватую дымку горбатые мостики проглядывают, не соединяя, а скрепляя,
стягивая, близко посаженные, в старый камень одетые, берега.
Площади и площадки раскрываются в Венеции неожиданно, часто, и потому улочки и переулки, которые к ним ведут, энергетически иначе заряжены - три - два - один - ноль - пуск - витой темный провод вдруг распускается, раскидывается, образуя полотно - то большое, то малое, но светлое непременно, вызывая этот тихий вздох - не ликования, а довольства, что тьма конечна, что есть на свете и свет.
Если б я посылал пожилого сладострастника в Венецию помирать, то укокошил бы его воспалением легких - скоротечным, чтоб не гнил восемьсот страниц, и, конечно, зимой, чтоб была возможность рассказать, как странно выглядит архитектурная химера в этом, особой хрупкости, зимнем свете. Нервно-трепетный вырисовывается город. Как раз для чахоточных страстей. Ну, и бородку бы старику нацепил, и пенсне - и чтоб писал он, беглый писатель, виноватые письма гражданской жене из актрис.
Теперь я точно могу сказать, что это типично итальянская история, когда в гостинице, в ванной комнате, отделанной самым модным образом, горячая вода не течет, а сочится; когда стены номера, похожего на шкатулку с драгоценностями, так тонки, что слышен даже шепот, а вода пробегает по трубам с таким грохотом, что ночью впору видеть сны о водопадах. В жанре «потемкинская деревня» итальянцам нет равных, но эта история и русская тоже. Однажды в отеле Санкт-Петербурга, в номере с видом на Мойку, мне на голову упал карниз. Он был не прибит к стене, а прилеплен чем-то вроде скрепок.
В венецианской академии дизайна, от променада в двух шагах, в фойе, на высоте, висит люстра бордово-коричнево-оранжевая, прихотливо вздутая, напоминающая не то змеиные пряди волос, не то водоросли. Почему, скажите, почему в магазинах муранского стекла, которые в Венеции таращатся на каждом шагу, продаются уделанные цветочками стеклянные чудовища, струи сиропа, старого, годного только, чтобы покрываться пылью?
Если вы год-другой не могли найти мужских перчаток оливкового цвета (и чтоб не за неприличные деньги), то в Венеции будет вам счастье. Есть также желтые, оранжевые, почти голубые. Не говоря уже о серо-коричнево-черной классике.
Молодые - как правило, дурно одетые - пары, которых обветренные гондольеры в желтых соломенных шляпах катают по каналам, конечно, нелепы: оцепенев, вцепившись друг в друга, они косятся по сторонам, не то ожидая, не то фиксируя "Самый
Источник