Витте о войне
Баян (Колышко И.И.). Лапсус. // Новости Дня. К., 1918. №25, 11.10, с. 1.
Осенью 1914 года Витте производил впечатление загнанного, запуганного ребенка. С растерянным взглядом припухших глаз, с плаксивой гримасой, страшно осунувшийся, полуживой, он ронял своим сиплым мещанским говорком:
- Если бы они знали, что сделали... Если бы они знали, что такое Германия! Не знают... Не ведают... А я знаю... И я вам говорю - запомните - мы погибли!.. Я не доживу. Но вы... Когда-нибудь вы это скажете... Господи! Да почему же я так берег Россию от войны? Для чего было 17 октября? Тогда нас Бог спас... А теперь - накажет... За ложь этих десяти лет... За Столыпина, за все...
Он широко перекрестился, всхлипнул и продолжал:
- Свербеев... Русский посол при Вильгельме - Свербеев... Да с ним Вильгельм и говорить не хотел... А как я умолял послать меня! Разве-ж я допустил-бы! На коленях ползал бы, за фалду уцепился бы... Вильгельм... Вильгельм... Кто его знает в Европе?.. А между тем - судьба мира - в руках этого человека...
На этажерке лежал портрет Вильгельма лицом вниз. Витте взял его, воззрился.
- Сфинкс, да! Но я его разгадал... Правду о Вильгельме узнают после моей смерти... И тайну этой войны. Да!.. Будь я в Берлине, войны-бы не было...
На стене висел портрет Николая. Витте остановился перед ним и на губах его заиграла странная смесь почтительности и презрения, страха и ненависти. Он задумчиво продолжал:
- Тайна войны - в свойствах этих двух людей... Двух антиподов... Самое искреннее и глубокое, что было в Николае - ненависть к Вильгельму. Иначе разве-ж он решился-бы! Он - трус. А Вильгельм... Эти два человека могли быть закадычными друзьями, а стали смертельными врагами... И вот, человечество платит потоками крови... Говорят, я стремлюсь к власти. Но, разве с ним можно работать? Еще в самом начале царствования он требовал взять Константинополь. У этого маленького офицерика - мания величия... И я ему то говорил... За это он меня и возненавидел. (...)
Осенью 1914 года Витте производил впечатление загнанного, запуганного ребенка. С растерянным взглядом припухших глаз, с плаксивой гримасой, страшно осунувшийся, полуживой, он ронял своим сиплым мещанским говорком:
- Если бы они знали, что сделали... Если бы они знали, что такое Германия! Не знают... Не ведают... А я знаю... И я вам говорю - запомните - мы погибли!.. Я не доживу. Но вы... Когда-нибудь вы это скажете... Господи! Да почему же я так берег Россию от войны? Для чего было 17 октября? Тогда нас Бог спас... А теперь - накажет... За ложь этих десяти лет... За Столыпина, за все...
Он широко перекрестился, всхлипнул и продолжал:
- Свербеев... Русский посол при Вильгельме - Свербеев... Да с ним Вильгельм и говорить не хотел... А как я умолял послать меня! Разве-ж я допустил-бы! На коленях ползал бы, за фалду уцепился бы... Вильгельм... Вильгельм... Кто его знает в Европе?.. А между тем - судьба мира - в руках этого человека...
На этажерке лежал портрет Вильгельма лицом вниз. Витте взял его, воззрился.
- Сфинкс, да! Но я его разгадал... Правду о Вильгельме узнают после моей смерти... И тайну этой войны. Да!.. Будь я в Берлине, войны-бы не было...
На стене висел портрет Николая. Витте остановился перед ним и на губах его заиграла странная смесь почтительности и презрения, страха и ненависти. Он задумчиво продолжал:
- Тайна войны - в свойствах этих двух людей... Двух антиподов... Самое искреннее и глубокое, что было в Николае - ненависть к Вильгельму. Иначе разве-ж он решился-бы! Он - трус. А Вильгельм... Эти два человека могли быть закадычными друзьями, а стали смертельными врагами... И вот, человечество платит потоками крови... Говорят, я стремлюсь к власти. Но, разве с ним можно работать? Еще в самом начале царствования он требовал взять Константинополь. У этого маленького офицерика - мания величия... И я ему то говорил... За это он меня и возненавидел. (...)