Когда существовал невольничий рынок в Крыму XX века?

[tervby]

В воспоминаниях Виктора Шкловского (осенью 1917 в качестве помощника комиссара Временного правительства он был направлен в Отдельный Кавказский кавалерийский корпус в Персию, где организовывал эвакуацию российских войск, вернулся в Петроград в январе 1918, воспоминания издал летом 1919) упоминается: "Винтовка, да еще русская, на Востоке - драгоценность. Вначале за винтовку давали 2000-3000 руб., за патрон на базаре платили 3 руб., на станции Камерлю за такой же патрон давали бутылку коньяка. Для сравнения с этими ценами привожу цену на женщин, увезенных из Персии и с Кавказа нашими солдатами. Женщина в Феодосии, например, стоила при покупке ее навсегда 15 руб. употребленная и 40 руб. неупотребленная", но без указания точной даты. Посмотрим по синхронным событиям источникам.

25 января (7 февраля) 1918 года из Сухуми в Москву через Феодосию проезжал настоятель Сухумского кафедрального собора протоиерей Георгий Голубцов. В своём дневнике он записал:

"В Феодосии мне рассказывали совершенно невероятные вещи: будто бы еще на днях только что была запрещена продажа на базаре женщин, которых возвращавшиеся с малоазийского фронта солдаты захватили с собою из Турции, и торговля шла настолько успешно, а подвоз невольниц был так интенсивен, что цена рабыни упала с 150 до 30 и даже 25 рублей."

О том же всем своим женщинам-знакомым с живым интересом сообщил Максимилиан Волошин:

Волошин М. Собрание Сочинений. Т. 12. М.: Эллис Лак, 2013

Ю. Ф. Львовой.
"19 января 1918. Коктебель.

Пока живём, ожидая каждый день событий. Феодосия переполнена солдатами из Трапезунта, которые свели весь хлеб, привезли массу орехов, чуму, и продают живых турчанок на базаре (по 25 руб.)." (С. 43)

А. М. Петровой.
"19 января 1918 г.

... на Феодосийском базаре, турчанок продают по 25 р. (и как дешёво!)" (С. 50)

Ю. Л. Оболенской

"25 января 1918. Коктебель

Феодосия переполнена солдатами из Трапезунта, их около 10 тыс<яч> сейчас. Они привезли каленые орехи, чуму и турчанок. Рынок очень оживлен: орехи - 40 коп. фунт, турчанки по 25 р. штука. Дешевизна страшная. Сожалею, что не успел купить парочку: при социальном строе необходимо (для биографии). Продают прямо на базаре против мужской гимназии, как в генуэзские и турецкие времена русских рабов". (С. 62)

Е. П. Орловой

"26 января 1918. Коктебель.

...солдаты из Трапезунта, учреждают немедленный и обязательный рай на земле, продают турчанок на базаре (по 25 р.)." (С. 70)

А. Н. Ивановой

30 янв. 1918 г. Коктебель

"Кругом идет: междоусобная война с татарами, крестьян с помещиками, солдат с красногвардейцами, Трапезунцев с Крымцами... Феодосия наводнена Трапезундскими войсками, продающими на базаре казенные вещи, орехи и турчанок (по 25 р.). Всё это захлестывает время от времени в Коктебель." (С. 72)

В дальнейшем, тема из писем Волошина исчезает.

Комментарий в том же томе писем:
"15 января 1918 г. из Трапезунда в Феодосию пришёл транспорт с солдатами Кавказского корпуса." (С. 44)

Комментарий в книге
М. Волошин. Путник по вселенным. М.: Советская Россия, 1990

Л. И Ремпель свидетельствует: «Феодосия - «проходной двор», через который протекали в центральные области России демобилизуемые и в большинстве случаев деморализованные части войск кавказского фронта. <…> К 24 января в Феодосию прибыли транспорты «Херсон», «Афон» и «Владимир», доставившие до 12 000 солдат 5-го кавказского корпуса. На другой день прибыл румынский крейсер «Принцесса Мария», доставивший в Феодосию новые эшелоны кавказских войск» (Красная гвардия в Крыму: 1917-1918. - Симферополь, 1931.- С. 72-73).

Газета «Вольный Юг» (Севастополь) сообщала 24.1.1918: «Между пр., солдатами привезены сюда с Кавказа турчанки, отставшие после ухода турок и вошедшие в постоянную связь с русскими солдатами… Многим из них нет 15 лет». Л. И. Ремпель в книге «Красная гвардия в Крыму…» подтверждает: «Прибывшие солдаты везли с собой на пароходах разнообразную «добычу» - до молодых турчанок включительно, превращая феодосийский порт в ярмарку».

Позже белоэмигрант Н. Н. Кришевский, живший в начале 1918 года в Керчи, вспоминал без указания точной даты:

Кришевский Н. Н. В Крыму // Архив русской революции. Т. 13. Берлин, 1924. Стр. 111
"Феодосия жила особой жизнью. Там была большевистская власть, но ее вовсе не признавали солдаты кавказских полков, которые десятками тысяч возвращались с Кавказа на родину и заставляли трепетать не только феодосийские власти, но и грозный Севастополь.
С ними заигрывали, заискивали и всячески стремились скорее их отправить, но обыкновенно они сидели недели по две, пока не распродавали все казенные и награбленные в Трапезунде вещи.
Базар кишмя кишел солдатами, которые продавали все, начиная с лошадей и кончая пулеметами и живыми турчанками, которые были их “женами” и бежали из Трапезунда, боясь мести турок. Турчанки котировались от 200 до 2000 рублей и выше и открыто покупались татарами, чему я лично был свидетель".

С властью тогда в Феодосии было сложно (см. "Свадьба в Малиновке"), Волошин не случайно поминал в письме "междоусобную войну с татарами".

Новая жизнь. 1918. 18 (31) января. Стр. 3
«Из Феодосии сообщают, что местные татары, исполняя приказания татарского национального конвента, находящегося в Симферополе, оказывают большевистским войскам противодействие силой».

Новая жизнь. 1918. 24 января (6 февраля). Стр. 3
«Феодосия и Ялта находятся в руках большевиков»

Казалось бы, с датами всё ясно. В середине января из Турции в Феодосию прибыли транспорты с войсками Кавказского фронта. Власть в Феодосии была ничьей, и солдаты устроили на местном базаре распродажу турчанок-гражданских жён. Потом анархия закончилась, и, ко времени приезда в Феодосию отца Георгия, средневековую торговлю запретили.

Но есть и другая датировка.

Новая жизнь. 14 марта (1 апреля). Стр. 4, Стб. 3-4
"Велико было удивление феодосийских граждан, когда на берег, вместе с войсками и их боевым имуществом, стали высаживаться женщины в ярких восточных костюмах. Как выяснилось из разговора с солдатами, женщины эти были приобретены на Кавказском фронте и ныне принадлежат своим хозяевам на праве собственности. Это право владельцы поспешили использовать в самом его первобытном виде. Едва прибыв в Феодосию, они начали открыто продавать своих рабынь. На базаре был открыт специальный невольничий рынок, да с возов и специальных эстрад, для большой наглядности, была открыта торговля невольницами. Цена не превышала 100-150 рублей за рабыню. С прибытием новых партий рабынь цена стала падать и за последние дни рыночная цена рабыни равнялась не более 25-30 руб. Раскупившие привезённых женщин туземцы стали массами предлагать местным жителям и дачникам в качестве наёмной прислуги, с весьма циничной для рабовладельцев оговоркой о взносе наёмной платы исключительно хозяевам."

Максим Горький немедленно откликнулся очередными "Несвоевременными мыслями":

М. Горький. Несвоевременные мысли // Новое время. 1918. 16 марта (3 апреля). С. 1
"...продается все, что можно продать, в Феодосии солдаты даже людьми торгуют: привезли с Кавказа турчанок, армянок, курдок и продают их по 25 руб. за штуку. Это очень «самобытно», и мы можем гордиться - ничего подобного не было даже в эпоху Великой французской революции."

Запоздалую реакцию "Нового времени" и Горького можно объяснить тем, что слух шёл из Феодосии до Петрограда два месяца.

Наконец, М. Волошин в 1919 вспоминал событиях как в стихах (без указания точной даты):

Феодосия

Сей древний град - богоспасаем
(Ему же имя «Богом дан») -
В те дни был социальным раем.
Из дальних черноморских стран
Солдаты навезли товару
И бойко продавали тут
Орехи - сто рублей за пуд,
Турчанок - пятьдесят за пару -
На том же рынке, где рабов
Славянских продавал татарин.
Наш мир культурой не состарен,
И торг рабами вечно нов.

24 августа 1919. Коктебель

Так и в прозе:

"Молитва о городе (Феодосия весною 1918 года при большевиках)

Социалистический рай начался с продажи рабынь на местном базаре - на том самом месте, где при генуэзцах и турках продавали русских рабов. Трапезундские солдаты привезли с собою орехи и турчанок. Орехи - 40 р. пуд. Турчанки - 20 р. штука"
("Дело" (Одесса) 1919, No 1, 23(10) марта, С. 2).

Здесь, как видим, указана дата, заведомо более поздняя, чем январь, - весна 1918 года. При этом, все остальные подробности те же, что и в январских письмах: цены на рабынь в 25 рублей, продажа турчанок на базаре вместе с орехами, шутки про "рай" и "социальный строй". Наконец, если бы весной 1918 года продажа рабынь возобновилась, то Волошин, с его ярко выраженным интересом к теме, снова упомянул бы об этом в письмах. Предположу, что в 1919 году Волошин слукавил. Чтобы подчеркнуть, что дело было именно "при большевиках", он перенёс события на месяц вперёд, на время, когда власть большевиков в Феодосии прочно установилась.

Таким образом, работорговля в России XX века, к счастью, существовала очень недолго. Но, может быть, во времена Гражданской войны были и другие прецеденты?

ПС. Судя по источникам, большую роль в рецидиве работорговли сыграл крымско-татарский фактор: "открыто покупались татарами, чему я лично был свидетель", "раскупившие привезённых женщин туземцы". О том же свидетельствует хронология:

18 января. «Из Феодосии сообщают, что местные татары, исполняя приказания татарского национального конвента, находящегося в Симферополе, оказывают большевистским войскам противодействие силой» - то есть, к этому времени Феодосия, по крайней мере частично, контролируется местными татарами.
19 января. Волошин посылает первые два письма с сообщением о работорговле. «продают живых турчанок на базаре», «на Феодосийском базаре, турчанок продают»
24 января. «Феодосия и Ялта находятся в руках большевиков» - т. е., к этому времени, крымские татары в Феодосии проиграли.
25 января. Волошин шутливо пишет о работорговле: «Сожалею, что не успел купить парочку» Не успел, значит, опоздал. Возможности купить больше нет. Того же 25 января протоирей Голубцов записывает в дневнике услышанное в Феодосии: на днях только что была запрещена продажа на базаре женщин Следовательно, запрет работорговли совпадает с поражением крымских татар - сторонников татарского национального правительства.

Upd. Есть ещё мемуары Елизаветы Павловны Редлих, жившей в 1918 году в Феодосии. Она пишет о том, что крымско-татарские националисты уже отступили из Феодосии ко времени прихода транспорта. В то же время, продажей турецкой девочки, которой она стала очевидицей, занимался именно крымский татарин:

Рано утром ко мне вошла тетя Алиса, за ней проскользнула «Рибка», очень напуганная. Ее круглые глаза стали еще круглей, косички вот-вот встанут дыбом. Оказывается, она ночевала дома. У них много знакомых татар. Вечером один пришел к ним, и они узнали, что приближается «ужас что!». Татарин сказал, что их семью они не причисляют к интеллигенции, и им бояться нечего. Но вообще в центре города не оставят камня на камне. Сначала они доверяли интеллигенции, думали, что она на их стороне. Теперь же видят, что она все равно не выступит на их защиту с оружием. Не станут они в схватке разбирать, кто свой, кто чужой. Всех русских уничтожат, и дело с концом. Тогда Крым станет татарским, как раньше.

Тетя с убитым лицом присела ко мне на кровать и шептала: «Что делать? Куда спрятать детей?»

Тут-то я и выложила свои мысли, что вообще пора привыкать к революции. Тетя тяжело вздохнула и вышла из комнаты с лицом еще более напуганным и несчастным.

Прошло несколько дней в ожидании страшных событий. Но татары будто бы притихли, а потом, как оказалось, и совсем ушли.

6.

Пятнадцатого января в бухту вошел пароход, это был большой транспорт. Эвакуировалась из Трапезунда наша армия. Транспорт выгружался долго. Солдаты привезли большую добычу: лошадей, ковры, зеркала, мебель и девочек турчанок. В то, что привезли солдаты и турчанок, не верилось. Но через два дня я увидала на улице одну такую девочку лет четырнадцати. Она торопливо семенила вслед за высоким солдатом, который шел быстро, не оглядываясь. На ней было длинное узкое платье, ноги для зимы плохо обуты, одни тоненькие чувяки. Голова обмотана черным платком, завязанным на темени, концы его торчали как заячьи ушки. Затем началось что-то невероятное. Наравне с лошадьми и коврами солдаты продавали турчанок. Трудно было этому верить, но вскоре мы убедились, что это - правда.

Ко мне пришла моя подруга по гимназии Тоня и взволнованно, почти плача, рассказала о том, что ей пришлось пережить. Она шла ко мне и на углу какой-то улицы увидела группу солдат. Между ними, ей показалось, странно как-то суетилась девочка турчанка лет тринадцати. Она все время хватала одного из них за руку, а тот, не глядя, отстранял ее и что-то говорил другим солдатам. Все они были пьяны. В руках одного была пачка денег. Стало ясно - девочку покупали, но что-то у них не ладилось. Солдат отдал деньги и протянул к ней руки.

Девочка вцепилась в того, кто ее отталкивал, и пронзительно завизжала. Все опять стали ссориться, ругались и опасливо оглядывались. Тоня их растолкала и объяснила продавцу, что у нее есть знакомая, очень хорошая женщина, которая обязательно хочет выкупить турчанку и заплатит, сколько он спросит.

Солдат обрадовался, вернул деньги, и они пошли втроем. Тоня ему объяснила, что это очень хорошая женщина и жалеет несчастных девочек, заплатит поэтому, сколько он будет просить. Солдат сказал, что «цена одна - сто пятьдесят рублей».

Солдат был татарин и стал что-то по-татарски объяснять девочке, она его понимала, но смотрела испуганно и качала головой.

Тонина знакомая обрадовалась, сказала, что потеряла надежду освободить турчанку, так как их уже почти нигде не видно, а многим уже удалось выкупить таких девочек. Она быстро договорилась с татарином и принесла деньги.

Девочка испуганно смотрела на них и крепко держала солдата за руку. Тот мягко, даже ласково объяснял ей, что оставит ее у хороших людей. Но повторилось то же, что и на улице. Теперь она не визжала, но трясла головой, и оторвать ее руку от шинели татарина было невозможно. Все стали убеждать девочку, правда по-русски, и она не понимала.

Тонина знакомая ласково гладила ее по голове, ничего не помогало. Солдат огорченно сказал, что он видит - ей здесь будет хорошо.

- Ну что он меня так полюбил. Надоел он мне. Другие девушка сразу уходят, если продали, а этот не хочет. Я ее все равно продам или так отдам.

Спросили, почему он ее не возьмет с собой.

- У меня молодой жена, дети.

- Зачем же привез ее сюда?

- Нельзя было оставлять. Ее все равно бы убили, свои бы убили.

- Но продать солдатам - хуже смерти.

- Зачем хуже смерти. Солдаты тоже бывают добрые люди, а он красивый девушка.

Расстроенный солдат вернул деньги, и они ушли.

Я все рассказала дома. Вечером пошли к Александре Михайловне. Мы часто ходили к ней в это трудное время. В ее серьезных, печальных глазах и скупых словах было какое-то утешение, какая-то опора.

Она, выслушав наш рассказ, сказала, что Феодосия не раз уже была крупным центром работорговли. Сюда привозили пленных из России, Польши и Украины. Теперь свершился круговорот времени и опять здесь торгуют людьми. Тогда была военная добыча, теперь хуже - добыча любви.

Что значили эти слова рядом с судьбой, которая ждала этого ребенка. Как понять что-нибудь и успокоиться? Но пришло время - не поняли, но успокоились и даже забыли, как всегда бывает.