Февраль 1914 г. Кн. В.П. Мещерский vs Новое Время
Dіе Аnsicht eines ruhig denkеnden Russen über die große Ваlkanligа - Fürst Wladimir Мeschtscherski. // Новое Звено. Спб., 1914. №8, 8 (21) февраля, с. 10 (248)-13 (251).
Перевод статьи, датированной 30 января (12 февраля) и напечатанной в Neue Freie Presse. Wien, 1914. №17771, 15. Februar (2 февраля ст. ст.), s. 1-2
{с. 10 (248)}
І.
С тех пор, как я три месяца тому назад выразил в Вашей газете взгляд сериозного русского общественного мнения о Балканском вопросе в связи с политикой русской дипломатии, никакое чрезвычайное происшествие не смутило, по-моему, спокойствия этого образа мыслей, служащего залогом того, что нельзя ожидать от русской внешней политики нашего мудрого повелителя никаких шагов, угрожающих миру, или поощряющих властолюбивые мечтания христианских Балканских государств.
Несмотря на это, было бы смешно предаваться иллюзии, что того же спокойствия, которым проникнута мудрая политика нашего Государя исполнена политическая жизнь в любом пункте Балканского полуострова. Напротив: хотя происшествия, случившиеся за последние два года на Балканах, в данный момент и допускают возникновение иллюзии успокоения, однако как для России, так и для Австрии, Германии и всей Европы не секрет, что происшествия этих двух лет не столько развязали гордиев узел на Балканском полуострове, сколько создали там на долгие годы вулканическую почву, на которой всегда могут возникнуть неожиданные компликации.
Россия, например, интересуется в данный момент в лице своих многочисленных сериозных деятелей несравненно более всяким практическим вопросом своей внутренней жизни, чем вопросом Албанским. Но т.к. почва Балканского полуострова вулканическая и нигде не рождает даже зачатков успокоения, то среди наших никак не сериозных, а наоборот крайне легкомысленных славянофильских мечтателей может проявиться в любой момент какое-нибудь нервное настроение и это в виде реакции на какое-нибудь нервное содрогание вулканической Балканской почвы, которое сегодня может быть антигерманским, завтра антиавстрийским, послезавтра болгарским и т. д.
Хотя судьбы народов направляются главным образом спокойной и обдуманной деятельностью монархов и их правительств и только в этих кругах более или менее известна истина о каждом вопросе, тогда как часто публикуются смущающие соображения о положении вещей, основанные лишь на непроверенных слухах, или тенденциозных вымыслах различных партийных групп - однако, к сожалению, нам приходится сплошь и рядом иметь дело с различного рода qui pro quo, которые создают странное, но тяжелое для государств и их взаимных отношений положение: с одной стороны правительство старается сообща с огромным большинством сериозных людей
вести для блага народа политику мира, с другой стороны большая часть печати вместо того, чтобы содействовать правительству, делает из всякого слуха, из всякого ложного известия ракету, которую выпускают на воздух для того, чтобы вызвать безпокойство.
Одновременность политической работы этих двух политических моторов - сериозной работы мысли кабинетов под руководством мудрых воззрений и проникнутых любовью к народу стремлений монархов и легкомысленной работы сплетней, слухов, лжи и вызванных личными соображениями и предубеждениями партийных страстей, препятствующей народам спокойно предаться вере в миролюбие и разум правительств - эту одновременную работу считаю я, преклонный старик под конец моих дней земных, самой угрожающей опасностью для ближайшей будущности всех европейских народов.
Сто лет тому назад достигла своего предела мифологическая карьера Наполеона I, предназначенного быть бичем и деспотом народов Европы и он был повергнут в прах только благодаря тому, что, наконец, образовалась против него непобедимая сила союза всех государств и всех монархов. Несмотря на этот великий своим назидательным красноречием пример, я принужден, через сто лет после его преподания, полный сомнений, задуматься над вопросом: Неужели союз государств не может проявить своей силы по отношению к этому Балканскому кошмару и балканскому вулкану так, реально безспорно и длительно, чтобы судьба народов зависела впредь только от спокойного ума правящих авторитетов, а не от слухов, сплетен, лжи любителей сенсаций и авантюр?
Как раз теперь новое извержение Балканской вулканической почвы, в виде могущей разжечь пожар идеи, доказы- {с. 11 (249)} вает, как верно то, что я только что сказал. Эта идея появляется, как рефлекс некоей реакции в образе мыслей балканских политиканов. После всего того, что случилось, они пришли к убеждению, что после всех тех промахов, за которые поплатилась Россия и которые
им самим причинили не мало вреда, настал момент изменить их политику для того, чтобы вернуть себе благосклонность России и использовать ее в своих интересах. Для этой цели должно им послужить осуществление идеи союза всех христианских Балканских государств, главой которого будет провозглашена Россия.
Никого не удивит, что эта идея могла появиться у Балканских аферистов лишь в момент, когда на сером фоне политической жизни Балканского полуострова не было видно ничего утешительного. Но Вас интересует, вероятно, не это, а вопрос: Как относится в данный момент Россия к этой идее? Здесь я должен опять вернуться к тем двум течениям, о которых я только что говорил. Если понимают под Россией тот восторженный газетный аккомпанимент, под звуки которого будут рекламировать эту идею Балканской лиги или Балканскаго союза, и те проявления симпатии, которые произойдут в различных маленьких славянофильских кружках, где будут произносить столь же громко и благозвучно, как бы от имени России, националистические речи, как и в прошлом году, когда там говорили за активное вмешательство в войну Славян и Греков против Турции - даже если бы это повело к войне России против Австрии - то эта «Россія» без сомнения найдет и сегодня, что Россия должна в интересах славянофильства великодушно простить грехи своим вчерашним врагам на Балканском полуострове, взять на себя предводительство Балканского союза, поверить искренности балканских политиков и щедро предложить им кровь Русского народа и золото русского государственного казначейства. Другая Россия - это все те миллионы спокойных, здравомыслящих и работящих людей и те 150 миллионов Русского народа, которым Славяне безразличны во-первых потому, что эта другая Россия знает по горькому опыту, что русские славянофилы и Славяне разумеют под славянскими симпатиями России лишь материальную поддержку и обязанность России давать себя, из любви к славянским капризам, надувать и обсчитывать. Во-вторых, этой другой России нет до Славян никакого дела, потому что она не желает вообще вмешиваться в чужие дела, будь-то славянские, или неславянские, т.к. у нея более чем достаточно дела у себя дома. Голос этой второй России заслуживает тем большего внимания, должен быть для Славян тем авторитетнее, для всей Европы тем убедительнее, что мысль Царя согласна, как это знает премьер-министр в своем дворце и чувствует крестьянин в своей хижине, не с воплем политиканов на банкетах, а с той Россией, которая желает мира и работы над благосостоянием своего народа. Поэтому я и хочу убедить, через посредство Вашей почтенной газеты возможно многих в том, что, взвившаяся благодаря газетному фейерверку, ракета Балканского союза с Россией во главе является уже по тому сказкой 1001 ночи, что для ея достоверности было бы прежде всего необходимо, чтобы Россия превратилась в добродушную старую бабенку, верящую на слово тому, кто ее в действительности так основательно надул.
Прежде чем кончить, я должен упомянуть об одной вещи, которая, по моему мнению несравненно важнее сказки о Балканском союзе. Как это ни прискорбно, но нельзя не заметить, что не по примеру того bon vіeuх temps de jadis, когда история двигалась вперед работой мудрых умов и перед Богом за честь и безопасность своих народов ответственных монархов, в теперешнее время появился при «делании истории» новый фактор в лице газетного шовиниста, жаждущего для своего листка не столько истины, сколько сенсационных происшествий, т.е. происшествий, нарушающих нормальный ход жизни, как в политической, так и в экономической и даже в частной ея области. К сожалению, влияние этой профессии сенсации становится с каждым днем интенсивнее и делает, таким образом, возможным то до сих пор неслыханное явление, что не только столица государства, но и все государство может быть в любой момент в продолжение целого дня, а иногда и дольше, приведено в состояние сильного возбуждения внушением, что тем или иным государством может быть завтра объявлена война, хотя правительству подлежащего государства и не снилось узреть малейшего повода к войне. Это одна возможность, другая еще печальнее: именно, когда правительство, невольно подпадая влиянию панико-образного нервного настроения
улицы, считает себя обязанным не только «делать жесты», но также принимать фактические меры обороны, для того, чтобы не остаться в резком противоречии с общим настроением. Ужас охваты- {с. 12 (250)} вает при мысли, какие миллионные потери может причинить населению таким образом созданная сенсация одного, или двух дней.
ІІ.
Но существует еще более зловредное последствие этого культа сенсации: страдают международные отношения и каждое государство в отдельности. Россия представляет собой убедительное доказательство этой истины. В прежние времена заграничные государства и их правительства знали Россию очень мало и последние черпали свои познания о России исключительно из докладов своих дипломатических
агентов. Благодаря телеграфам и телефонам, добывание сведений о том или ином государстве теперь значительно облегчено, оказывается однако, что именно вследствие этого о России даже такие близкие соседи, как Австрия и Германия, знают еще меньше, чем прежде. Почему? Потому, что благодаря телеграфу дипломатическое изучение
России теряет свою самостоятельную интенсивность и дипломатия возмещает собственное изучение настроения и происшествий прислушиванием к голосу петербургских газет, характерная черта которых состоит в том, что многие из них живут исключительно сенсацией и не имеют ничего общего с настроением страны, верховной власти и сериозных людей. В отношении сенсационности у нас в Петербурге представляется самой характерной газета «Новое Время». Однажды, когда эта газета была единственным большим политическим органом, она действительно могла до известной степени иметь значение толкователя различных моментов русской жизни, с которым надо было считаться и это было особенно верно после смерти Каткова. За последние годы однако и точнее с тех пор, как она стала органом эксплуатации злобы дня - произошло большое «qui pro quo». С одной стороны «Новое Время» потеряло свой авторитет, как в русском общественном мнении (в сериозном значении этого слова), так и в глазах правительства, с другой - оно занимается, с совершенным равнодушием к тому, что Россия думает и чего желает, сенсационным раздуванием франко-русского соглашения, англо-русского сближения, а также славянофильских симпатий и одновременно анти-германской и анти-австрийской пропагандой.
И как раз в то время, когда политическое значение «Нового Времени» для нас, Русских, так очевидно уменьшилось, и его сенсационные происки в области международных отношений достигли неслыханных размеров, именно тогда достигло признание этого листка, как единственного органа русского общественного
мнения и даже политики русского правительства таких же неслыханных размеров в Берлине и Вене. И в то время, как у нас в Петербурге все разумные люди смеялись, слушая речи наших славянофилов и читая ребяческие прокламации, в которых «Новое Время» едва не призывало Россию к войне с половиной Европы, Россия же на все выходки славянофильства и германофобии отвечала тем же презрительным молчанием, что и русское правительство - в Германии и Австрии не только общественное мнение, но и правительственные круги относились к этой болтовне «Нового Времени» как к выражению настроения России и взглядов ея правительства. Как часто, мне лично, приходилось говорить в Берлине: Да бросьте же, наконец, этот самообман по отношению к «Новому Времени» вредный вам и нам одинаково, уже давным давно этой газеты не читают при дворе, давным давно министры с ней уже не считаются, давным давно громадное большинство приличных людей в Петербурге и России просматривает «Новое Время» только ради объявлений и публикаций смертных случаев; однако в Берлине и Вене все еще возникает, благодаря «Новому Времени» раздражение против России, т.к. его считают эхом подлинной России. В этом случае оправдалось то, что я сказал выше о дипломатах, знающих теперь меньше прежнего страну, в которой они аккредитированы. Отсюда недоразумения, усложняющие отношения между державами. Дипломаты препровождают в Берлин и Вену свои мудрствования, вызванные провокаторскими статьями «Нового Времени», находясь под гипнозом старой песенки о влиянии этой газеты, однако те же дипломаты не говорят ничего о том, что у этой газеты нет никакого политического влияния, о том, что Россия и ея Государь объединены не только желанием мира и хороших отношений к обеим соседним державам, но также и симпатиями к германскому императору и уважением к престарелому вершителю судеб Австрии.
И мы видим печальные последствия этого дипломатического культа рутины. Император Вильгельм счел нужным послать в Константинополь военную миссию. Если бы общественное мнение Германии не находилось под влиянием самообмана по отношению к предполагаемому политическому значению «Нового Времени»: влияния, которое вследствие молчания дипломатии должно, к сожалению, проник- {с. 13 (251)} нуть и в духовный мир Императора, то было бы вполне естественным предположение, что он предпринял этот шаг после дружественоаго обмена мыслей с австрийским и русским монархами. Но т.к. в Берлине «Новое Время» считают
официозным органом, то стало естественным предположение, что здесь дело идет о сепаратном выступлении Императора Вильгельма, последовавшем под влиянием описанного выше самообмана. И в результате явилось то, чего не могли желать ни в Германии, ни в России - хотя и мимолетное впечатление, нарушившее старые, хорошие отношения соседей.
То же самое можно сказать о «qui pro quo» последних дней по поводу одиссеи гр. Бобринского, кажущейся смешной всему сериозному и разумному русскому обществу. Австрийские власти как будто не зная, что в России нет ни атома вражды против Австрии, ни атома стремления вмешиваться в ея внутреннюю политику,
усмотрели в смешном сентиментализме «Нового Времени» и кучки славянофилов, даже в чудаке графе Бобринском, выразителей, если не агентов России, приняли даже меры обороны против этих любителей сенсационных приключений и заставили нас, большинство спокойно мыслящих людей, воскликнуть с усмешкой: Тroр d’honneur! Безпокойные же люди злились без нужды и без всякой пользы на австрийское правительство.
Все это было бы лишь смtшным, если бы не имело серьезного значения, если бы эти безсодержательные «qui pro quo» не препятствовали прочному укреплению мира.
За чем же дело стало? Нужно нечто очень незначительное для того, чтобы достичь очень многого. Нужно, чтобы международной политикой государств руководили монархи и их советники, а не впечатления от сенсационных вымыслов. Для того, чтобы укрепить мир, нужны не Балканские и славянофильские союзы и лиги, а союзы держав. В Восточном вопросе нужен союз Австрии, Германии, России и Турции - для совместного управления Балканскими народами. И если Италия, Франция и Англия захотят вступить в этот союз, тем лучше. Но интересы порядка на Балканском полуострове требуют того четверного союза, о котором я только что говорил.
С.-Петербург, 5 февраля. Детский лепет одного мудрого ума. // Новое Время. Спб., 1914. №13616, 6 (19) февраля, с. 4.
Во вчерашнем номере газеты «Neue Freie Presse» появилась обширная статья князя Мещерского; статья посвящена русско-австрийским и балканским делам.
В статье проводятся две точки зрения. Во-первых. Миру Европы грозят очень большие опасности оттого, что государственные дела попали в руки гоняющихся за сенсацией газетчиков; если бы международные отношения, как это было прежде, ведались исключительно «мудрыми умами» избранных государственных людей, то все разговоры о возможности вмешательства России в балканские дела отпали бы сами собой, ибо в России о славянской идее и о войне кричит малочисленная кучка славянофилов, находящаяся в резком противоречии с безусловно миролюбивыми тенденциями правительства.
В этих заявлениях князя Мещерского надо различать два элемента. С одной стороны даваемые на всю Европу торжественные, чуть что не под честным словом заверения, что русское правительство ни в коем случае не выступит с оружием в руках на защиту балканских народностей. Мы не осведомлены о сокровенных планах русского министерства иностранных дел. Но нам припоминается казус, происшедший месяцев восемь назад. Одна из русских газет выставила в передовой статье утверждение: «Г. Сазонов заявил, что Россия воевать не будет». На следующий же день из наиофицильнейшего источника последовало опровержение, почти безпримерное по резкости: министр иностранных дел, мол, никогда не делал и не мог сделать такого рода заявления. В этом опровержении значит категорически проводилась мысль, что Россия, принципиально не желая войны, не остановится перед нею, если она будет вызвана к тому слишком невыгодным для русских интересов поворотом балканских дел. Князь Мещерский выставляет в настоящее время тезис диаметрально противоположный: оговорка о возможности войны должна, мол, отпасть, так как директива сохраняется одна - «никакой войны».
Хорошо, если князь Мещерский, приписывая русскому правительству такого рода намерения, лжет; бывает иногда полезно усыпить врагов миролюбивыми заверениями для того, чтобы заставить открыть их карты; именно так очень часто поступал Бисмарк. Но не дай Бог, если князь Мещерский говорит правду; в этом случае с государственной точки зрения он совершает даже не глупость, а преступление. Ибо если у русского министра иностранных дел действительно все политическое миросозерцание сводится к тому, чтобы избегать и избежать войны (т.е. значит: хотя бы и ценой позора), то о такой ахиллесовой пяте великой европейской державы всякому патриоту следует молчать, как молчат о продавшейся родной матери. Международная политика основывается на силе и на угрозе. Других способов реально осуществлять свои жизненные задачи государства еще не выработали. Выдавать в международной политике вексель безусловного и ни при каких условиях не сокрушимого миролюбия могут или толстовцы, к каковым князь Мещерский вероятно не принадлежит, так как он до сих пор еще не проповедывал непротивления злу, или те утопические пацифисты, которые, как гнилые грибы, облепили собой социалистическую идею международного братства пролетариев. Когда выживший из ума старик, надев ватный халат, к делу и не к делу шамкает: «Оставьте меня в покое, я все равно защищаться не буду»,- то это до известной степени естественно. Когда враждебная нам еврейская газета выдает с плохо скрываемым сарказмом последние проблески старческого маразма за государственную мудрость России, то это понятно. Но когда возникает вопрос о том, что великая, многовековая держава может впасть в ошибку, подсказываемую впадающим в младенчество старым грешником, то всякий, верующий в будущее, может только пожать плечами.
С другой стороны князь Мещерский утверждает, что Россия была бы гарантирована от войны на Ближнем Востоке, если бы в ея внешние дела не впутывались газетчики и «партийная клика» славянофилов. Как-то даже неловко читать подобного рода утверждения. Если мысленно перечислить войны, происходившие между Россией и Турцией, то окажется, что под влиянием общественного мнения (да и то лишь отчасти) Россия воевала только один раз: в 1877 году. А раньше? Князь Мещерский вероятно не откажется признать, что раньше, до реформ императора Александра II, в России не было ни клик, ни газет, ни «телеграфов и телефонов». В те благословенные времена правили Россией и заведывали внешней русской политикой «мудрые умы» таких искушенных канцелярско-бюрократическим опытом деятелей, как Нессельроде и Панин. И что же? Разве в те времена Россия не вела войн на Ближнем Востоке? Не поддерживала своей мощной рукой Славян? Или может быть князь Мещерский станет утверждать, что в число деятелей, проповедывавших активно-военную политику в Турции, именно «вследствие легкомысленных сплетен, непроверенных ложных слухов, предразсудков и низменно личных мотивов», нужно отнести всю преемственность таких врагов Турции, как Петр I, Анна Иоанновна, Екатерина II, Павел I, Александр I, Николай I?... При каждом из этих монархов было если не три, так две войны с Турками. И это, повторяем, именно в том периоде, когда русское общественное мнение решительно никакого влияния на восточную политику не имело; когда по поводу недовольства, высказанного некоторыми московскими общественными кругами (после взятия Севастополя) было сказано: «Им-то какое дело?»...
Князь Мещерский говорит о миролюбии и забывает одну простую вещь: война не дуэль. Для того, чтобы произошла дуэль, нужно согласие обеих сторон. А для войны? Для войны достаточно желания одного государства. Мы это хорошо испытали десять лет назад, когда взорваны были наши броненосцы в Порт-Артуре. Если человек заявляет себя принципиальным противником дуэли, то можно с уверенностью сказать, что он никогда не будет стреляться на поединке. Но если государство утверждает, что оно принципиально отвергает войну, то это ровно ничего не значит: через неделю этому самому государству может быть придется проливать кровь своих сыновей. Вот почему государственная мудрость, та высшая государственная мудрость, которая непонятна для князя Мещерского, выработала правило «помни войну». Даже те правительства, которые трепещут от одной мысли о возможности военного столкновения, даже и те постоянно поддерживают общественное мнение в состоянии патриотического подъема. По теперешним меркам, когда сражается не профессиональное войско, а весь народ, было бы самоубийством не приобщать общественное мнение к мыслям о государственных внешних делах. Стоит ли настаивать на этом элементарном политическом тезисе? Печальный опыт японской войны показал нам, как трудно сражаться против государства, в котором все общественное мнение, как один человек, понимает, ценит и с восторгом приемлет именно данную войну. А для того, чтобы добиться такого результата, нельзя запереть внешнюю политику в пыльные папки чиновничьих канцелярий, иначе в страшный момент расчета народ будет безмолствовать. Вот соображения, в силу которых мы считаем сетования князя Мещерского о вредной деятельности прессы наивными пережитками таких времен, к которым нет возврата. Сетования эти очень характерны, но они абсолютно лишены государственного чутья.
Нам остается сказать несколько слов о самом существе той программы, которую проповедует с высоты своего мудро-бюрократического величия князь Мещерский. Программа эта так же стара, как стары дипломатические ошибки России: союз Австрии, Германии и России для защиты турецких интересов и для борьбы с национальными стремлениями балканских государств; тогда, мол, воцарится на Балканах безмятежное спокойствие.
В августе месяце 1872 года в Берлине заключено было соглашение трех императоров. Всеподданнейший отчет 1873 года отмечал это событие, как важное соглашение, устраняющее возможность войны: «Всякие могущие впредь возникнуть недоразумения и столкновения будут впредь разрешаемы путем обмена прямых и откровенных объяснений». Через пять лет русские солдаты дрались на Шипке. Разве это единственный пример? Всеподданнейший отчет 1833 года категорически заявлял, что мюнхенгрецкое соглашение представляет собой важную дипломатическую победу и устраняет возможность войны, так как «во всех будущих замешательствах на Востоке мы будем видеть Австрию с нами, а не против нас». Через двенадцать лет после этого именно австрийский ультиматум принуждал нас принять те унизительные «пункты», которые повели нас на позорище парижского конгресса. Эти цитаты можно было бы продолжать до безконечности. Ограничимся краткой формулой: каждая из происходивших между Веной и Петербургом ссор влекла за собой блестящие успехи русской дипломатии на Востоке; наоборот, каждое из состоявшихся доселе соглашений с Австрией с железной необходимостью вызывало войну.
Если бы князю Мещерскому вздумалось опровергнуть этот тезис, то мы обязуемся в ответ преподать ему один или, буде понадобится, несколько уроков по элементарной дипломатической истории России. Может быть тогда она поймет, что «мудрым умам» недостаточно одной наглости: нужно еще знать историю своей родины.
P.S. См. также статью кн. В.П. Мещерского, датированную 14 (27) марта 1914 г., напечатанную в Fürst Wladimir Мeschtscherski. Der Kriegslärm und die Friedensliebe Rußlands. Mitteilungen aus der Umgebung des Zaren und ein Gespräch mit Herrn Sasonow. // Neue Freie Presse. Wien, 1914. №17813, 16 (29) marz, s. 1; изложение статьи было помещено в Иностранная печать. Австрийская. // Новое Звено. СПб., 1914. №14, 22 марта (4 апреля), с. 18 (446)-19 (447):
«Neue Freie Presse», статья кн. Вл. Мещерского под заглавием «Военный шум и миролюбие России». Автор сравнивает только что кончившуюся печатную войну между Россией и Германией с ураганом, нагрянувшим неожиданно и внезапно и так же быстро стихшим. Причины этого урагана, вызванного «Kölnische Zeitung» и «Berliner Tageblatt», тем труднее установить, что слухи об его тайных мотивах «не основаны ни на политике, ни на взаимных настроениях обоих народов и их монархов». Князь думает, что немецкие газеты соблазнил пример «Нового Времени», ведущего из личных соображений германофобскую политику. Действительное настроение всех слоев населения было как в Петербурге, так, вероятно, и в Берлин самым миролюбивым. Что касается высших слоев населения, то автор основывается на глубоком убеждении, которое он «вынес из разговора с нашим министром иностранных дел о его непоколебимом миролюбии как по отношению Германии, так и Австро-Венгрии. А так как г. Сазонов является добросовестным выразителем и исполнителем взглядов и убеждений своего Государя, поскольку они касаются внешней политики, то этого более чем достаточно для внушения веры в устойчивость мирной атмосферы в России». Сомневающимся читателям можно указать на наивность претензий, предъявляемых России на то, что она следует принципу, провозглашенному той-же Германией, по которому усиление вооружений является логическим следствием стремления государств обезпечить мир. Но главной причиной приписывания России военных намерений является неосведомленность иностранных корреспондентов об историческом значении переживаемого Россией момента, «в котором она нуждается более чем когда-либо... в мире, как conditio sine qua non, для своих внутренних реформ, направленных на духовную и хозяйственную регенерацию». Безумно в такой момент считать вооружения России более чем деталью государственной жизни. Достоверность сказанного подтверждается тем, что оно соообщено автору «лицами, состоящими в постоянных близких отношениях с Императором». Этот исторический момент начался во время юбилейного путешествия Государя на Волгу. Тогда Царь проник в глубину желаний и потребностей своего народа и вернулся из путешествия свежим и помолодевшим, но и более задумчивым, чем прежде. Царь уяснил себе противоречие между блестящим состоянием бюджета и финансов и замеченной нуждой народа. Результатом явилась замена г. Коковцова г.г. Горемыкиным и Барком. Программа министерства финансов изложена в Высочайшем рескрипте на имя последнего. «Эти задачи, которые Царь поставил себе, своему правительству и всей России, кажутся мне достаточными, чтобы уяснить, насколько Россия и ея Царь далеки от мысли о какой-либо войне, сколь необходимы и дороги им обоим хорошие отношения к соседям России, к Австро-Венгрии и Германии».
Перевод статьи, датированной 30 января (12 февраля) и напечатанной в Neue Freie Presse. Wien, 1914. №17771, 15. Februar (2 февраля ст. ст.), s. 1-2
{с. 10 (248)}
І.
С тех пор, как я три месяца тому назад выразил в Вашей газете взгляд сериозного русского общественного мнения о Балканском вопросе в связи с политикой русской дипломатии, никакое чрезвычайное происшествие не смутило, по-моему, спокойствия этого образа мыслей, служащего залогом того, что нельзя ожидать от русской внешней политики нашего мудрого повелителя никаких шагов, угрожающих миру, или поощряющих властолюбивые мечтания христианских Балканских государств.
Несмотря на это, было бы смешно предаваться иллюзии, что того же спокойствия, которым проникнута мудрая политика нашего Государя исполнена политическая жизнь в любом пункте Балканского полуострова. Напротив: хотя происшествия, случившиеся за последние два года на Балканах, в данный момент и допускают возникновение иллюзии успокоения, однако как для России, так и для Австрии, Германии и всей Европы не секрет, что происшествия этих двух лет не столько развязали гордиев узел на Балканском полуострове, сколько создали там на долгие годы вулканическую почву, на которой всегда могут возникнуть неожиданные компликации.
Россия, например, интересуется в данный момент в лице своих многочисленных сериозных деятелей несравненно более всяким практическим вопросом своей внутренней жизни, чем вопросом Албанским. Но т.к. почва Балканского полуострова вулканическая и нигде не рождает даже зачатков успокоения, то среди наших никак не сериозных, а наоборот крайне легкомысленных славянофильских мечтателей может проявиться в любой момент какое-нибудь нервное настроение и это в виде реакции на какое-нибудь нервное содрогание вулканической Балканской почвы, которое сегодня может быть антигерманским, завтра антиавстрийским, послезавтра болгарским и т. д.
Хотя судьбы народов направляются главным образом спокойной и обдуманной деятельностью монархов и их правительств и только в этих кругах более или менее известна истина о каждом вопросе, тогда как часто публикуются смущающие соображения о положении вещей, основанные лишь на непроверенных слухах, или тенденциозных вымыслах различных партийных групп - однако, к сожалению, нам приходится сплошь и рядом иметь дело с различного рода qui pro quo, которые создают странное, но тяжелое для государств и их взаимных отношений положение: с одной стороны правительство старается сообща с огромным большинством сериозных людей
вести для блага народа политику мира, с другой стороны большая часть печати вместо того, чтобы содействовать правительству, делает из всякого слуха, из всякого ложного известия ракету, которую выпускают на воздух для того, чтобы вызвать безпокойство.
Одновременность политической работы этих двух политических моторов - сериозной работы мысли кабинетов под руководством мудрых воззрений и проникнутых любовью к народу стремлений монархов и легкомысленной работы сплетней, слухов, лжи и вызванных личными соображениями и предубеждениями партийных страстей, препятствующей народам спокойно предаться вере в миролюбие и разум правительств - эту одновременную работу считаю я, преклонный старик под конец моих дней земных, самой угрожающей опасностью для ближайшей будущности всех европейских народов.
Сто лет тому назад достигла своего предела мифологическая карьера Наполеона I, предназначенного быть бичем и деспотом народов Европы и он был повергнут в прах только благодаря тому, что, наконец, образовалась против него непобедимая сила союза всех государств и всех монархов. Несмотря на этот великий своим назидательным красноречием пример, я принужден, через сто лет после его преподания, полный сомнений, задуматься над вопросом: Неужели союз государств не может проявить своей силы по отношению к этому Балканскому кошмару и балканскому вулкану так, реально безспорно и длительно, чтобы судьба народов зависела впредь только от спокойного ума правящих авторитетов, а не от слухов, сплетен, лжи любителей сенсаций и авантюр?
Как раз теперь новое извержение Балканской вулканической почвы, в виде могущей разжечь пожар идеи, доказы- {с. 11 (249)} вает, как верно то, что я только что сказал. Эта идея появляется, как рефлекс некоей реакции в образе мыслей балканских политиканов. После всего того, что случилось, они пришли к убеждению, что после всех тех промахов, за которые поплатилась Россия и которые
им самим причинили не мало вреда, настал момент изменить их политику для того, чтобы вернуть себе благосклонность России и использовать ее в своих интересах. Для этой цели должно им послужить осуществление идеи союза всех христианских Балканских государств, главой которого будет провозглашена Россия.
Никого не удивит, что эта идея могла появиться у Балканских аферистов лишь в момент, когда на сером фоне политической жизни Балканского полуострова не было видно ничего утешительного. Но Вас интересует, вероятно, не это, а вопрос: Как относится в данный момент Россия к этой идее? Здесь я должен опять вернуться к тем двум течениям, о которых я только что говорил. Если понимают под Россией тот восторженный газетный аккомпанимент, под звуки которого будут рекламировать эту идею Балканской лиги или Балканскаго союза, и те проявления симпатии, которые произойдут в различных маленьких славянофильских кружках, где будут произносить столь же громко и благозвучно, как бы от имени России, националистические речи, как и в прошлом году, когда там говорили за активное вмешательство в войну Славян и Греков против Турции - даже если бы это повело к войне России против Австрии - то эта «Россія» без сомнения найдет и сегодня, что Россия должна в интересах славянофильства великодушно простить грехи своим вчерашним врагам на Балканском полуострове, взять на себя предводительство Балканского союза, поверить искренности балканских политиков и щедро предложить им кровь Русского народа и золото русского государственного казначейства. Другая Россия - это все те миллионы спокойных, здравомыслящих и работящих людей и те 150 миллионов Русского народа, которым Славяне безразличны во-первых потому, что эта другая Россия знает по горькому опыту, что русские славянофилы и Славяне разумеют под славянскими симпатиями России лишь материальную поддержку и обязанность России давать себя, из любви к славянским капризам, надувать и обсчитывать. Во-вторых, этой другой России нет до Славян никакого дела, потому что она не желает вообще вмешиваться в чужие дела, будь-то славянские, или неславянские, т.к. у нея более чем достаточно дела у себя дома. Голос этой второй России заслуживает тем большего внимания, должен быть для Славян тем авторитетнее, для всей Европы тем убедительнее, что мысль Царя согласна, как это знает премьер-министр в своем дворце и чувствует крестьянин в своей хижине, не с воплем политиканов на банкетах, а с той Россией, которая желает мира и работы над благосостоянием своего народа. Поэтому я и хочу убедить, через посредство Вашей почтенной газеты возможно многих в том, что, взвившаяся благодаря газетному фейерверку, ракета Балканского союза с Россией во главе является уже по тому сказкой 1001 ночи, что для ея достоверности было бы прежде всего необходимо, чтобы Россия превратилась в добродушную старую бабенку, верящую на слово тому, кто ее в действительности так основательно надул.
Прежде чем кончить, я должен упомянуть об одной вещи, которая, по моему мнению несравненно важнее сказки о Балканском союзе. Как это ни прискорбно, но нельзя не заметить, что не по примеру того bon vіeuх temps de jadis, когда история двигалась вперед работой мудрых умов и перед Богом за честь и безопасность своих народов ответственных монархов, в теперешнее время появился при «делании истории» новый фактор в лице газетного шовиниста, жаждущего для своего листка не столько истины, сколько сенсационных происшествий, т.е. происшествий, нарушающих нормальный ход жизни, как в политической, так и в экономической и даже в частной ея области. К сожалению, влияние этой профессии сенсации становится с каждым днем интенсивнее и делает, таким образом, возможным то до сих пор неслыханное явление, что не только столица государства, но и все государство может быть в любой момент в продолжение целого дня, а иногда и дольше, приведено в состояние сильного возбуждения внушением, что тем или иным государством может быть завтра объявлена война, хотя правительству подлежащего государства и не снилось узреть малейшего повода к войне. Это одна возможность, другая еще печальнее: именно, когда правительство, невольно подпадая влиянию панико-образного нервного настроения
улицы, считает себя обязанным не только «делать жесты», но также принимать фактические меры обороны, для того, чтобы не остаться в резком противоречии с общим настроением. Ужас охваты- {с. 12 (250)} вает при мысли, какие миллионные потери может причинить населению таким образом созданная сенсация одного, или двух дней.
ІІ.
Но существует еще более зловредное последствие этого культа сенсации: страдают международные отношения и каждое государство в отдельности. Россия представляет собой убедительное доказательство этой истины. В прежние времена заграничные государства и их правительства знали Россию очень мало и последние черпали свои познания о России исключительно из докладов своих дипломатических
агентов. Благодаря телеграфам и телефонам, добывание сведений о том или ином государстве теперь значительно облегчено, оказывается однако, что именно вследствие этого о России даже такие близкие соседи, как Австрия и Германия, знают еще меньше, чем прежде. Почему? Потому, что благодаря телеграфу дипломатическое изучение
России теряет свою самостоятельную интенсивность и дипломатия возмещает собственное изучение настроения и происшествий прислушиванием к голосу петербургских газет, характерная черта которых состоит в том, что многие из них живут исключительно сенсацией и не имеют ничего общего с настроением страны, верховной власти и сериозных людей. В отношении сенсационности у нас в Петербурге представляется самой характерной газета «Новое Время». Однажды, когда эта газета была единственным большим политическим органом, она действительно могла до известной степени иметь значение толкователя различных моментов русской жизни, с которым надо было считаться и это было особенно верно после смерти Каткова. За последние годы однако и точнее с тех пор, как она стала органом эксплуатации злобы дня - произошло большое «qui pro quo». С одной стороны «Новое Время» потеряло свой авторитет, как в русском общественном мнении (в сериозном значении этого слова), так и в глазах правительства, с другой - оно занимается, с совершенным равнодушием к тому, что Россия думает и чего желает, сенсационным раздуванием франко-русского соглашения, англо-русского сближения, а также славянофильских симпатий и одновременно анти-германской и анти-австрийской пропагандой.
И как раз в то время, когда политическое значение «Нового Времени» для нас, Русских, так очевидно уменьшилось, и его сенсационные происки в области международных отношений достигли неслыханных размеров, именно тогда достигло признание этого листка, как единственного органа русского общественного
мнения и даже политики русского правительства таких же неслыханных размеров в Берлине и Вене. И в то время, как у нас в Петербурге все разумные люди смеялись, слушая речи наших славянофилов и читая ребяческие прокламации, в которых «Новое Время» едва не призывало Россию к войне с половиной Европы, Россия же на все выходки славянофильства и германофобии отвечала тем же презрительным молчанием, что и русское правительство - в Германии и Австрии не только общественное мнение, но и правительственные круги относились к этой болтовне «Нового Времени» как к выражению настроения России и взглядов ея правительства. Как часто, мне лично, приходилось говорить в Берлине: Да бросьте же, наконец, этот самообман по отношению к «Новому Времени» вредный вам и нам одинаково, уже давным давно этой газеты не читают при дворе, давным давно министры с ней уже не считаются, давным давно громадное большинство приличных людей в Петербурге и России просматривает «Новое Время» только ради объявлений и публикаций смертных случаев; однако в Берлине и Вене все еще возникает, благодаря «Новому Времени» раздражение против России, т.к. его считают эхом подлинной России. В этом случае оправдалось то, что я сказал выше о дипломатах, знающих теперь меньше прежнего страну, в которой они аккредитированы. Отсюда недоразумения, усложняющие отношения между державами. Дипломаты препровождают в Берлин и Вену свои мудрствования, вызванные провокаторскими статьями «Нового Времени», находясь под гипнозом старой песенки о влиянии этой газеты, однако те же дипломаты не говорят ничего о том, что у этой газеты нет никакого политического влияния, о том, что Россия и ея Государь объединены не только желанием мира и хороших отношений к обеим соседним державам, но также и симпатиями к германскому императору и уважением к престарелому вершителю судеб Австрии.
И мы видим печальные последствия этого дипломатического культа рутины. Император Вильгельм счел нужным послать в Константинополь военную миссию. Если бы общественное мнение Германии не находилось под влиянием самообмана по отношению к предполагаемому политическому значению «Нового Времени»: влияния, которое вследствие молчания дипломатии должно, к сожалению, проник- {с. 13 (251)} нуть и в духовный мир Императора, то было бы вполне естественным предположение, что он предпринял этот шаг после дружественоаго обмена мыслей с австрийским и русским монархами. Но т.к. в Берлине «Новое Время» считают
официозным органом, то стало естественным предположение, что здесь дело идет о сепаратном выступлении Императора Вильгельма, последовавшем под влиянием описанного выше самообмана. И в результате явилось то, чего не могли желать ни в Германии, ни в России - хотя и мимолетное впечатление, нарушившее старые, хорошие отношения соседей.
То же самое можно сказать о «qui pro quo» последних дней по поводу одиссеи гр. Бобринского, кажущейся смешной всему сериозному и разумному русскому обществу. Австрийские власти как будто не зная, что в России нет ни атома вражды против Австрии, ни атома стремления вмешиваться в ея внутреннюю политику,
усмотрели в смешном сентиментализме «Нового Времени» и кучки славянофилов, даже в чудаке графе Бобринском, выразителей, если не агентов России, приняли даже меры обороны против этих любителей сенсационных приключений и заставили нас, большинство спокойно мыслящих людей, воскликнуть с усмешкой: Тroр d’honneur! Безпокойные же люди злились без нужды и без всякой пользы на австрийское правительство.
Все это было бы лишь смtшным, если бы не имело серьезного значения, если бы эти безсодержательные «qui pro quo» не препятствовали прочному укреплению мира.
За чем же дело стало? Нужно нечто очень незначительное для того, чтобы достичь очень многого. Нужно, чтобы международной политикой государств руководили монархи и их советники, а не впечатления от сенсационных вымыслов. Для того, чтобы укрепить мир, нужны не Балканские и славянофильские союзы и лиги, а союзы держав. В Восточном вопросе нужен союз Австрии, Германии, России и Турции - для совместного управления Балканскими народами. И если Италия, Франция и Англия захотят вступить в этот союз, тем лучше. Но интересы порядка на Балканском полуострове требуют того четверного союза, о котором я только что говорил.
С.-Петербург, 5 февраля. Детский лепет одного мудрого ума. // Новое Время. Спб., 1914. №13616, 6 (19) февраля, с. 4.
Во вчерашнем номере газеты «Neue Freie Presse» появилась обширная статья князя Мещерского; статья посвящена русско-австрийским и балканским делам.
В статье проводятся две точки зрения. Во-первых. Миру Европы грозят очень большие опасности оттого, что государственные дела попали в руки гоняющихся за сенсацией газетчиков; если бы международные отношения, как это было прежде, ведались исключительно «мудрыми умами» избранных государственных людей, то все разговоры о возможности вмешательства России в балканские дела отпали бы сами собой, ибо в России о славянской идее и о войне кричит малочисленная кучка славянофилов, находящаяся в резком противоречии с безусловно миролюбивыми тенденциями правительства.
В этих заявлениях князя Мещерского надо различать два элемента. С одной стороны даваемые на всю Европу торжественные, чуть что не под честным словом заверения, что русское правительство ни в коем случае не выступит с оружием в руках на защиту балканских народностей. Мы не осведомлены о сокровенных планах русского министерства иностранных дел. Но нам припоминается казус, происшедший месяцев восемь назад. Одна из русских газет выставила в передовой статье утверждение: «Г. Сазонов заявил, что Россия воевать не будет». На следующий же день из наиофицильнейшего источника последовало опровержение, почти безпримерное по резкости: министр иностранных дел, мол, никогда не делал и не мог сделать такого рода заявления. В этом опровержении значит категорически проводилась мысль, что Россия, принципиально не желая войны, не остановится перед нею, если она будет вызвана к тому слишком невыгодным для русских интересов поворотом балканских дел. Князь Мещерский выставляет в настоящее время тезис диаметрально противоположный: оговорка о возможности войны должна, мол, отпасть, так как директива сохраняется одна - «никакой войны».
Хорошо, если князь Мещерский, приписывая русскому правительству такого рода намерения, лжет; бывает иногда полезно усыпить врагов миролюбивыми заверениями для того, чтобы заставить открыть их карты; именно так очень часто поступал Бисмарк. Но не дай Бог, если князь Мещерский говорит правду; в этом случае с государственной точки зрения он совершает даже не глупость, а преступление. Ибо если у русского министра иностранных дел действительно все политическое миросозерцание сводится к тому, чтобы избегать и избежать войны (т.е. значит: хотя бы и ценой позора), то о такой ахиллесовой пяте великой европейской державы всякому патриоту следует молчать, как молчат о продавшейся родной матери. Международная политика основывается на силе и на угрозе. Других способов реально осуществлять свои жизненные задачи государства еще не выработали. Выдавать в международной политике вексель безусловного и ни при каких условиях не сокрушимого миролюбия могут или толстовцы, к каковым князь Мещерский вероятно не принадлежит, так как он до сих пор еще не проповедывал непротивления злу, или те утопические пацифисты, которые, как гнилые грибы, облепили собой социалистическую идею международного братства пролетариев. Когда выживший из ума старик, надев ватный халат, к делу и не к делу шамкает: «Оставьте меня в покое, я все равно защищаться не буду»,- то это до известной степени естественно. Когда враждебная нам еврейская газета выдает с плохо скрываемым сарказмом последние проблески старческого маразма за государственную мудрость России, то это понятно. Но когда возникает вопрос о том, что великая, многовековая держава может впасть в ошибку, подсказываемую впадающим в младенчество старым грешником, то всякий, верующий в будущее, может только пожать плечами.
С другой стороны князь Мещерский утверждает, что Россия была бы гарантирована от войны на Ближнем Востоке, если бы в ея внешние дела не впутывались газетчики и «партийная клика» славянофилов. Как-то даже неловко читать подобного рода утверждения. Если мысленно перечислить войны, происходившие между Россией и Турцией, то окажется, что под влиянием общественного мнения (да и то лишь отчасти) Россия воевала только один раз: в 1877 году. А раньше? Князь Мещерский вероятно не откажется признать, что раньше, до реформ императора Александра II, в России не было ни клик, ни газет, ни «телеграфов и телефонов». В те благословенные времена правили Россией и заведывали внешней русской политикой «мудрые умы» таких искушенных канцелярско-бюрократическим опытом деятелей, как Нессельроде и Панин. И что же? Разве в те времена Россия не вела войн на Ближнем Востоке? Не поддерживала своей мощной рукой Славян? Или может быть князь Мещерский станет утверждать, что в число деятелей, проповедывавших активно-военную политику в Турции, именно «вследствие легкомысленных сплетен, непроверенных ложных слухов, предразсудков и низменно личных мотивов», нужно отнести всю преемственность таких врагов Турции, как Петр I, Анна Иоанновна, Екатерина II, Павел I, Александр I, Николай I?... При каждом из этих монархов было если не три, так две войны с Турками. И это, повторяем, именно в том периоде, когда русское общественное мнение решительно никакого влияния на восточную политику не имело; когда по поводу недовольства, высказанного некоторыми московскими общественными кругами (после взятия Севастополя) было сказано: «Им-то какое дело?»...
Князь Мещерский говорит о миролюбии и забывает одну простую вещь: война не дуэль. Для того, чтобы произошла дуэль, нужно согласие обеих сторон. А для войны? Для войны достаточно желания одного государства. Мы это хорошо испытали десять лет назад, когда взорваны были наши броненосцы в Порт-Артуре. Если человек заявляет себя принципиальным противником дуэли, то можно с уверенностью сказать, что он никогда не будет стреляться на поединке. Но если государство утверждает, что оно принципиально отвергает войну, то это ровно ничего не значит: через неделю этому самому государству может быть придется проливать кровь своих сыновей. Вот почему государственная мудрость, та высшая государственная мудрость, которая непонятна для князя Мещерского, выработала правило «помни войну». Даже те правительства, которые трепещут от одной мысли о возможности военного столкновения, даже и те постоянно поддерживают общественное мнение в состоянии патриотического подъема. По теперешним меркам, когда сражается не профессиональное войско, а весь народ, было бы самоубийством не приобщать общественное мнение к мыслям о государственных внешних делах. Стоит ли настаивать на этом элементарном политическом тезисе? Печальный опыт японской войны показал нам, как трудно сражаться против государства, в котором все общественное мнение, как один человек, понимает, ценит и с восторгом приемлет именно данную войну. А для того, чтобы добиться такого результата, нельзя запереть внешнюю политику в пыльные папки чиновничьих канцелярий, иначе в страшный момент расчета народ будет безмолствовать. Вот соображения, в силу которых мы считаем сетования князя Мещерского о вредной деятельности прессы наивными пережитками таких времен, к которым нет возврата. Сетования эти очень характерны, но они абсолютно лишены государственного чутья.
Нам остается сказать несколько слов о самом существе той программы, которую проповедует с высоты своего мудро-бюрократического величия князь Мещерский. Программа эта так же стара, как стары дипломатические ошибки России: союз Австрии, Германии и России для защиты турецких интересов и для борьбы с национальными стремлениями балканских государств; тогда, мол, воцарится на Балканах безмятежное спокойствие.
В августе месяце 1872 года в Берлине заключено было соглашение трех императоров. Всеподданнейший отчет 1873 года отмечал это событие, как важное соглашение, устраняющее возможность войны: «Всякие могущие впредь возникнуть недоразумения и столкновения будут впредь разрешаемы путем обмена прямых и откровенных объяснений». Через пять лет русские солдаты дрались на Шипке. Разве это единственный пример? Всеподданнейший отчет 1833 года категорически заявлял, что мюнхенгрецкое соглашение представляет собой важную дипломатическую победу и устраняет возможность войны, так как «во всех будущих замешательствах на Востоке мы будем видеть Австрию с нами, а не против нас». Через двенадцать лет после этого именно австрийский ультиматум принуждал нас принять те унизительные «пункты», которые повели нас на позорище парижского конгресса. Эти цитаты можно было бы продолжать до безконечности. Ограничимся краткой формулой: каждая из происходивших между Веной и Петербургом ссор влекла за собой блестящие успехи русской дипломатии на Востоке; наоборот, каждое из состоявшихся доселе соглашений с Австрией с железной необходимостью вызывало войну.
Если бы князю Мещерскому вздумалось опровергнуть этот тезис, то мы обязуемся в ответ преподать ему один или, буде понадобится, несколько уроков по элементарной дипломатической истории России. Может быть тогда она поймет, что «мудрым умам» недостаточно одной наглости: нужно еще знать историю своей родины.
P.S. См. также статью кн. В.П. Мещерского, датированную 14 (27) марта 1914 г., напечатанную в Fürst Wladimir Мeschtscherski. Der Kriegslärm und die Friedensliebe Rußlands. Mitteilungen aus der Umgebung des Zaren und ein Gespräch mit Herrn Sasonow. // Neue Freie Presse. Wien, 1914. №17813, 16 (29) marz, s. 1; изложение статьи было помещено в Иностранная печать. Австрийская. // Новое Звено. СПб., 1914. №14, 22 марта (4 апреля), с. 18 (446)-19 (447):
«Neue Freie Presse», статья кн. Вл. Мещерского под заглавием «Военный шум и миролюбие России». Автор сравнивает только что кончившуюся печатную войну между Россией и Германией с ураганом, нагрянувшим неожиданно и внезапно и так же быстро стихшим. Причины этого урагана, вызванного «Kölnische Zeitung» и «Berliner Tageblatt», тем труднее установить, что слухи об его тайных мотивах «не основаны ни на политике, ни на взаимных настроениях обоих народов и их монархов». Князь думает, что немецкие газеты соблазнил пример «Нового Времени», ведущего из личных соображений германофобскую политику. Действительное настроение всех слоев населения было как в Петербурге, так, вероятно, и в Берлин самым миролюбивым. Что касается высших слоев населения, то автор основывается на глубоком убеждении, которое он «вынес из разговора с нашим министром иностранных дел о его непоколебимом миролюбии как по отношению Германии, так и Австро-Венгрии. А так как г. Сазонов является добросовестным выразителем и исполнителем взглядов и убеждений своего Государя, поскольку они касаются внешней политики, то этого более чем достаточно для внушения веры в устойчивость мирной атмосферы в России». Сомневающимся читателям можно указать на наивность претензий, предъявляемых России на то, что она следует принципу, провозглашенному той-же Германией, по которому усиление вооружений является логическим следствием стремления государств обезпечить мир. Но главной причиной приписывания России военных намерений является неосведомленность иностранных корреспондентов об историческом значении переживаемого Россией момента, «в котором она нуждается более чем когда-либо... в мире, как conditio sine qua non, для своих внутренних реформ, направленных на духовную и хозяйственную регенерацию». Безумно в такой момент считать вооружения России более чем деталью государственной жизни. Достоверность сказанного подтверждается тем, что оно соообщено автору «лицами, состоящими в постоянных близких отношениях с Императором». Этот исторический момент начался во время юбилейного путешествия Государя на Волгу. Тогда Царь проник в глубину желаний и потребностей своего народа и вернулся из путешествия свежим и помолодевшим, но и более задумчивым, чем прежде. Царь уяснил себе противоречие между блестящим состоянием бюджета и финансов и замеченной нуждой народа. Результатом явилась замена г. Коковцова г.г. Горемыкиным и Барком. Программа министерства финансов изложена в Высочайшем рескрипте на имя последнего. «Эти задачи, которые Царь поставил себе, своему правительству и всей России, кажутся мне достаточными, чтобы уяснить, насколько Россия и ея Царь далеки от мысли о какой-либо войне, сколь необходимы и дороги им обоим хорошие отношения к соседям России, к Австро-Венгрии и Германии».