Михаил Елизаров (интервью) // "Трибуна", 13 августа 2009 года
ЗАЦЕЛОВАННЫЙ «БУКЕРОМ»
Романы молодого прозаика Михаила Елизарова «Библиотекарь», «Ногти» и «Красная пленка» стали бестселлерами.
C некоторых пор имя молодого прозаика Михаила Елизарова упоминается повсеместно, особенно после того как он получил «Русского Букера» за скандальную книгу «Библиотекарь», выпущенную в 2007 году. После этого заинтересовавшиеся им читатели выяснили, что он написал и другие интересные произведения: «Ногти» (2001), «Pasternak» (2003), «Красная пленка» (2005).
Родился Елизаров на Украине в Ивано-Франковске в 1973 году. Позже его семья переехала в Харьков, где он окончил филологический факультет Харьковского университета. С 2001 по 2007 год жил в Германии (Ганновере и Берлине). В 2008-м переехал в Москву. Один из его первых романов «Pasternak» вызвал скандал в либеральной прессе, и молодого писателя обвинили в православном фундаментализме и антидемократизме. В романе «Библиотекарь», за который Елизаров был удостоен самой престижной премии России, речь идет о сектантских сообществах, борющихся за книги писателя Громова, обладающие особой магией.
Елизаров сразу согласился дать интервью корреспонденту «Трибуны», но с одним условием: все его высказывания не будут подвергаться редактированию, как бы они не нравились. Мы дали такое обещание писателю, хотя с некоторыми его суждениями согласиться трудно, почти невозможно.
- Год назад вышла ваша последняя книга «Библиотекарь». Что-то новое готовите к публикации?
- Что-то пишу, когда закончу - не знаю и даже не хочу загадывать. Книга - это такой материал, по которому нельзя «давать плановые обязательства». Тем более попутная работа отнимает много времени, отвлекает. Позволить себе заниматься исключительно литературой я пока не могу.
- Недавно вышел новый список «100 главных книг» в журнале «Ньюсуик». Первое место в нем занял Лев Толстой с романом «Война и мир». Как вы считаете, такие «рейтинги» имеют какой-то смысл?
- Для меня это вообще не имеет никакого смысла. Просто есть медиальные предприятия со своей идеологической установкой, и эта подборка может пролить свет на цели тех людей, которые ее составляли. Я, кстати, рад, что Лев Толстой на первом месте.
- Джордж Оруэлл со своим знаменитым романом «1984» занимает в этом списке второе место. Действительно ли его жуткое произведение о коммунистическом терроре сформировало мнение Запада об СССР?
- Это был удачный литературный продукт, с нужной Западу идеологией демонизации Советского Союза. Оруэлла пугала машинная, техногенная цивилизация, которую почему-то спутали с коммунистическим проектом. Произошла подмена понятий. Западные фильмы-агитки 70-80-х годов изображали представителей советского строя, да и любое социалистическое общество, бездушными роботами, особенно когда изображали офицеров КГБ.
- Удивляет место Библии - 41-е…
- Почему удивляет? А какое место ей надо занимать?
- Хотя бы третье…
- Это не та книга, которую следует включать в какие бы то ни было конкурсы. Это вообще не та книга, вокруг которой стоит поднимать шум. Да и сама Библия - не тот объект, с которым можно спастись. Спасаться надо с Богом, а не с книгой. Мне кажется, это некий протестантский подход - обожествление книги. Не нужно так отдаваться и доверяться нарезанным в стопку листочкам.
- Кстати, поясните: кто-то из журналистов называет ваши общества в «Библиотекаре» православными… Как это возможно? Ведь они убийцы!
- Это ошибка. То, что показано в книге, не имеет ни малейшего отношения к православию. В романе показана русская провинция, обездоленные, выброшенные на обочину жизни люди, ставшие своего рода сектантами. Что же касается убийств - они ведь воины, а солдат на войне - далеко не всегда убийца.
- Для чего вам нужен был этот религиозно-фанатический фон?
- Если бы сегодня всех людей России убедили в том, что Бога нет и Суда не будет, то на следующий же день Рублевку с Барвихой разбомбили бы из минометной установки. Я уверен, многие бы продали свои хрущевки ради «оружия возмездия». Фатальная государственная несправедливость в полностью атеистическом обществе не прожила бы и дня. Поэтому государство будет всеми силами поддерживать религиозное сознание в народе. Ведь если Бога нет, то позволено все.
- Вслед за Виктором Ерофеевым вы повторили фразу, что «место критики в лакейской». Если критики - это паразитирующий нарост на теле литературы, то в чем смысл литературных премий?
- Штука непростая… Но критика имеет место быть и должна быть. Премии существуют не для того, чтобы навязать свою субъективную точку зрения. Премия - это когда определенная группа людей решает выделить какого-то автора с его текстом. Поощрить его бонусом, деньгами. Так было во все времена. Я был очень рад получить премию «Русский Букер», самую солидную в России. Я знал, кого опекает «Букер» долгие годы, что он «обслуживает» либеральный литературный круг. Тем радостнее было узнать о нарушении этого канона и о присуждении премии именно мне.
- Главную роль в вашем «Библиотекаре» играют Книги Радости, Смысла, Терпения, Ярости. В вашей жизни встречались произведения, похожие на них по силе воздействия?
- Книги, которые я описывал в тексте, - магические. Реальные книги вряд ли могут так действовать на умы людей. В моей жизни есть, пожалуй, Книги Умеренной Радости, Умеренного Смысла, не более. Я очень люблю Платонова, Набокова, Шукшина, Пелевина, Сорокина, Проханова, Мамлеева, Лимонова. В каждом авторе я нахожу и радость, и смысл, и память, и силу.
- Лимонова? Известно, что ему очень понравилось сидеть в тюрьме, и он хотел бы даже, чтобы его сын туда попал. Еще в своих книгах он очень любит описывать достоинства женских половых органов... Чем же он вас зацепил?
- Он замечательный писатель, очень наблюдательный, а когда пишет о себе - это особенно интересно. В свое время - году так в 88-м - этот человек подарил мне «оптику», возможность смотреть на мир по-иному. А с женскими органами - почему бы и нет, если он знаток! Насчет тюрьмы, думаю, он лукавит. Тюрьма никому не может понравиться.
- Кстати, вы сами тоже большой знаток тюремной лексики…
- Живя в России, не надо быть знатоком тюремного жаргона, он повсюду. Вся современная культурная матрица России - это уголовщина. Все, что показывается в телевизоре, так или иначе связано с криминалом. Менты-бандиты - давно прописались на нашем ТВ. Я не говорю об оригинальном шансоне, который звучит из маршруток, - он-то как раз занимает достаточно небольшую музыкальную нишу. Куда страшнее «шансон» государственный, патриотический.
- Почему?
- Я не верю его патриотизму.
- Хорошо, тогда какой патриотизм вам нравится? Кто для вас олицетворяет его истинность?
- Сталин. Настоящий патриотизм - это когда в армию, на смерть отдают своих детей. Все дети сталинской элиты прошли войну, никто не отсиживался в тылу. Вы можете представить сына представителя нынешней политической или военной элиты на войне? Я не могу. Где-нибудь в Лондоне, в пабе - могу, а бегущим в атаку - нет.
- После университета вы работали в харьковской школе. Вы знаете, что сейчас читают школьники на Украине?
- Русскую литературу там преподают в гораздо меньшем объеме, чем раньше, и в контексте мировой литературы.
- А есть такое явление, как «украинская литература»?
- Есть украинская литература XIX века, во многом эпигонская, идущая по стопам русской. Создание текстов на украинском в XIX веке было некой культурной позой, эстетством украинской элиты. Есть в украинской литературе и XX век, есть и модерн. Там им принято восторгаться, но, на мой взгляд, - это ничем не примечательная, средняя проза. Есть современная украинская литература, которую тянут изо всех сил на государственном уровне. Судить ее огульно не хочу, поскольку мало знаком.
- Интересно, а Гоголя они «приватизировали»?
- Какая разница? Там произошла куда большая трагедия, глобальная катастрофа: об колено ломается ментальность, выламывается русская культура.
- Но через одно-два поколения людей, живущих на Украине, это не будет волновать.
- Почему?.. Есть надежда! Пример - Советский Союз в какой-то период выкорчевывал дореволюционную русскую культуру. В 90-е годы Россия «взяла реванш» - вернулся дореволюционный русский модерн. Ну вспомните, тогда все стали «белогвардейцами» во вчерашней «красной» стране. Люди сладостно, почти конвульсивно схватились за идеи двуглавых орлов, триколора, почитания «белых» генералов, царских фамилий и т.д. Почему не предположить, что то же самое произойдет и на Украине? Так просто ведь это не вычеркнуть. Как только там случится первая политическая «оказия», которая позволит изменить ситуацию, все будет возвращено на круги своя.
- Как вы думаете, от России будут постепенно отворачиваться все соседи?
- У России нет внятной внешней политики - в этом проблема. Как можно было допустить, чтобы ОБСЕ приравняла Советский Союз с фашистской Германией?! Августовские события прошлого года - это тоже в какой-то степени наше поражение. При верной политике абхазской войны просто бы не было. И ведь не Украина отвернулась от России, а Россия отмахнулась от двадцати миллионов русских, живущих там.
- То есть Россия все еще слаба?
- Как никогда! Она настолько же слаба, как при Ельцине. Вокруг лишь искусственный телевизионный морок благополучия, «бурные аплодисменты, переходящие в овацию», шум шлепающих ладоней, похожий на ливень, призванный заглушить треск и скрежет расползающейся армии, оборонки, страны. Под непрекращающийся гогот юмористов, под Баскова уже не слышна вечно взрывающаяся на старте «Булава». Мне все сложнее избавиться от предчувствия какого-то высочайшего предательства. Я жду, когда мне с экрана объявят, почему нужно отдать Курилы, почему не нужны Украина и Белоруссия. Одним словом, если рань-ше мне казалось, что развал России - событие маловероятное, то теперь…
- Политкорректность - это тоже зло?
- Да. Это то, что навязано извне. Ради чего в общество насильственно внедряется идея политкорректности, толерантности? Только потому, чтобы люди, зазвавшие орды гастарбайтеров, и дальше могли зарабатывать свои капиталы. Нас, по сути, призывают к тишине и покорности - не мешайте большому бизнесу - а не к интернационализму.
В России всегда жили и уживались многие нации. Нас не нужно этому учить. Массовая миграция - это не естественный процесс, это итог капиталистической ориентации России. В стране сегодня создана такая суицидальная обстановка. Главный бог - это деньги, успех. Если ты не чей-то родственник или знакомый, если ты не из клана, то ты проигравший, ты лузер. Ты обречен на рабство ипотеки, на зарабатывание нищенских денег, на отвратительную медицину, на платное образование. Есть бесконтрольные регионы Дальнего Востока, Сибири, абсолютно нищая провинция и Москва, вокруг которой крутятся все деньги. Коррупция приобрела чудовищный, невиданный размах. ЕГЭ, призванный отменить коррупцию в школе, только подхлестнул ее, породил новую форму: преподаватели вузов уже столкнулись с фактом - приезжают безграмотные абитуриенты из Чечни и Ингушетии с максимальным числом баллов.
- Может быть, есть хоть что-то хорошее? Например, экономический кризис пойдет на пользу литературе…
- Думаю, эти вещи никак не связаны между собой. Государственный упадок не обязательно порождает хорошую литературу, и наоборот.
- Тогда спрошу насчет «ненавидимого» вами Пастернака… Объясните, неужели он так велик, что мог серьезно повлиять на российское общество?
- Я не считаю, что он настолько масштабен. Это один из неформальных лидеров интеллигентской либеральной субкультуры. Он был ее учителем. И еще - у меня нет ненависти к Пастернаку. В либеральной прессе кочует эта моя пресловутая «ненависть», которую мне ставят в упрек. А мне Пастернак просто неинтересен.
- Вы уже два года живете в России. Германия стала как-то художественно переосмысляться?
- У меня нет текстов о Германии и о Европе, но все-таки три мои книги были написаны там. Может, это и есть то самое художественное осмысление. «Библиотекарь» был начат в деревне под Мюнстером, рядом со скотобойней, и закончен в Берлине - в доме, рядом с которым по странному стечению обстоятельств раньше тоже находилась скотобойня. Может быть, в этом и кроется объяснение, почему в романе столько места уделено баталиям. Иногда я корю себя, что мне надо было сразу после первой книги ехать в Москву, и мне становится жаль времени, проведенного вне России. С другой стороны, я приобрел очень важный житейский опыт, я стал прочнее: Европа - это жесткий мир. Быть может, без этой жесткости я бы не почувствовал Москву. Вообще этот город отнесся ко мне очень хорошо. Москва с первых дней была ко мне излишне добра!
- Вы хотите, чтобы она была менее добра?
- Да нет, пусть будет так же благосклонна. Когда я приехал, Москва меня сразу в губы поцеловала.
- «Букером»?
- Не только. «Букер» был позже. Отношение с городом - это гораздо больше. Несмотря на все бытовые сложности, я нигде не чувствовал себя так хорошо, как в Москве.
Беседовала Анна Чуприян
.