"Синдром Неупокоева". Начало книги, которая не написана. "Блаженные человеки"
Оригинал взят у teatrprosto в "Синдром Неупокоева". Начало книги, которая не написана. "Блаженные человеки"
Вместо предисловия.
Люди с cиндромом Дауна живут среди нас. Они глядят нам в глаза, мы смотрим на них. Видим ли мы в них образ Божий? Видят ли они Его в нас?
Я давно хотел написать эту книгу. Но не для того, чтобы подвести итог. Вспоминая минувшее, человек заново осмысливает себя и, может быть, ищет основание для будущего. Ведь наше будущее творится в настоящем, и, значит, оно уже здесь, на этих страницах. В такие моменты хочется все бросить и внимательно посмотреть на свою жизнь, чтобы понять, что уже сделано и, главное, зачем так было сделано.
В творчестве имеет значение личность творящего. Но я хочу рассказать не о себе, а о нашей общей работе, потому что театральное занятие - есть творчество общее, оригинальный художественный опыт и совместный поиск. Это знаковое общественное делание. Я не поэт и не философ, но поэтическое и философское восприятие жизни у меня есть. Мне свойственно искать знаковость в жизни и в искусстве. Это символисткое мироощущение связано с моим восприятием искусства. Все мои спектакли подобны сновидениям.
Тут я хочу рассказать о своем опыте, который получил название "Театр Простодушных", о людях, радостях и печалях последних 16 лет. Но рассказ об "особом" театре не может замкнуться на проблемах и вопросах суб-культуры инвалидов. В этой книге я буду иногда отвлекаться от главной темы, чтобы говорить не только о своих работах, но и о моем понимании русского культурного кода, его предназначения в современном мире, об игре как свойстве человеческой природы и основе искусства, а также о о феномене театра, который то воспевается, то осуждается публикой и критикой, и не было эпохи, когда не было полемики вокруг ремесла актера. До сих пор бытует воззрение на человека-актера, будто он губит душу свою и должен быть исторгнут из христианской традиции.
"Театр Простодушных" рождался в смутное время. Эпохи сначала заката, а потом полного краха Советского Союза, -
были трудными для моей родины и для меня лично. Я наблюдал удивительные изменения, происходящие вокруг
меня, в круге моих знакомых. И поразительные трансформации судеб людей только вдохновляли меня.
Хотя эти изменения происходили на очень тревожном фоне. Сам я ощущал себя иногда как на краю пропасти. Мне
пришлось побыть иностранцем в своей стране, познать участь голодного, бездомного. Состояние потерянности, обездоленности и испуга было тогда не у меня одного. Чувство бездомности и странничества в большой степени сохранилось у меня и теперь. Тогда было очень сильное ощущение, что Бог хранит меня. Я так хорошо это понимал, что только Бог бережет. И не только в обыденной жизни - спасение от Него, но всудьбе - судит Бог.
Опыт театрального простодушия в блаженстве страждущей души
Сотворить сказку
"Бог относится к твари, как все к ничему, то есть как абсолютная полнота бытия
к чистой потенции бытия..."
Владимир Соловьев
О времени, как причастном к вечности говорила Анна Ахматова: "Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет..." Зреет - тлеет. С чего все началось? Почему я стал работать с людьми, имеющими
синдром Дауна? Этот вопрос вопросов настойчиво, упорно и многократно задают мне журналисты уже много лет
и мой ответ стал почти хрестоматийным. Знаменательная встреча произошла в доме отдыха, где группу из «Ассоциации Даун Синдром» обучали лыжному спорту. Мы познакомились. И они, узнав, что я актер, попросили сделать какую-
нибудь сказку. Я нашел в библиотеке "Дюймовочку". Днями катался на лыжах, а вечерами - с удовольствием с ними
репетировал. Тогда-то и увидел, что они довольно любопытные типажи. Я очень увлекся. Мы сделали сказку Андерсена,
сыграли ее на прощальном вечере и разъехались по домам - никто из нас той зимой и не думал о серьезной
работе...
Мне говорили, что это совсем не увлекательное начало. Мол, рядовая, банальная
встреча в санатории не тянет на красивое начало легенды. Даже предлагали придумать что нибудь новое,
поинтереснее. Только это в шоу-бизнесе сочиняют эффектное начало пути, выгодное для пиара и раскрутки артиста. Но
неправда, обман - пустые, нечистые, в них нет смысла, а это история чистая, честная. Вообще-то тогда, в канун 1997-го, в подмосковный санаторий я поехал случайно, так получилось. Часами маниакально катался на лыжах, плохо представляя, чем буду заниматься в этой жизни дальше.
Я уехал из Минска, вскоре после развала Советского Союза. Кино на «Беларусьфильме» почти не снимали, не было
заказов от Госкино СССР (да и самого СССР уже не было), новых спектаклей в театре-студии киноактера, где я работал, тоже не ставили. Казалось, что жизнь, до того "бившая ключом", остановилась, работа закончилась и, стало понятно, что это надолго.
А может просто наступил кризис среднего возраста. Пришел конец службе сроком в 13 лет, в которой из фильма в фильм водил роту в атаку с криком: "За мной!" Тогда минскую киностудию так запросто и называли - "Партизанфильм". Тошнило от съемок в военном патриотическом кино и озвучивания фильмов производства стран соц. лагеря, уже не видел в этом смысла. И я сбежал в Москву, где меня никто не ждал. В новой московской жизни отчетливо прослеживались безработица, и туманные творческие перспективы…
Санаторскими соседями оказались странные люди - я, честно сказать, ничего не
знал о синдроме Дауна. Оказалось,
выглядит синдром вполне симпатично - с раскосым испытующим взглядом,
медленными, не всегда понятными
фразами и моментальной готовностью откликнуться на общение. На первый взгляд,
они похожи как сестры и братья.
Но - только на первый взгляд. При более близком знакомстве становится
очевидным, что болезнь - болезнью, а
характер и личность у каждого свои, и они не обусловлены общим для них
синдромом.
Родители настойчиво просили меня чем-нибудь занять их, зимние вечера долгие.
Если разобраться, та санаторская
зима, сделала, меня, актера, успешным режиссером. Желание помочь им
соединилось с художественным поиском.
Вся группа, а играли все - и дети, и их родители, - разыграли эту прелестную
фантазию Андерсена. Кто совсем не мог
говорить, играли жуков, рыб, бабочек,- все, буквально до единого. С таким
воодушевлением и на одном дыхании, что
стало понятно, вот они, минуты счастья, про которое им ни один доктор не
рассказывал. Рассказывали про лишнюю
хромосому, которую из организма единственного и непохожего на других ребенка
никогда не изымешь, хоть жизнь
положи. И значит, посторонние всегда будут смотреть с неприязненным
отстранением, которое четко и непреложно
определит навсегда границу между ними и нами.
Вариантов у них, чтобы не спотыкаться ежедневно о реакцию мира, оставалось два
- запереться и не мозолить глаза,
либо вдолбить, буквально сделать рефлексом своего особенного ребенка умение
быть незаметным: не говорить, не
смеяться на улице, ничего никогда не спрашивать у посторонних. Это было
трудно, потому что душевная организация
этих особенных людей, по сути, на всю жизнь остается детской. Диагноз, знаете
ли.
А я, сам того не ведая, случайной инсценировкой нарушил эту неизбежную
предопределенность. И даже не
подозревал, какое смятение поселилось тогда в семьях моих новых знакомых.
Не скажу, что термин «реабилитация» мне был совсем не знаком, но то, что
рождественская инсценировка в сонном
санатории в практическом смысле станет ее неким абсолютом, тогда не сознавал.
Просто с этими странными людьми
было легко и понятно. И, по моему, взаимно.
Фитюльки
"С Пушкина все начинается, а пошло с Гоголя."
Алексей Ремизов
Но тогда мы расстались. И я почти забыл про это приключение. Только через года
два, когда, пометавшись в поисках
работы по московским театрам, выдохся и разочаровался, Ксения Соколовская,
подруга тех суровых лет, напомнила:
«А помнишь, ты сделал сказку? Тебе же понравилось, может продолжишь?» Вспомнив
об этом интересном опыте, я
задумался: а если действительно, попробовать? И, наконец, желание начать
что-то совсем новое, не бывшее
раньше, заставило отодвинуть другие дела и предложения. И стал искать автора.
Ставить детскую пьеску не
хотелось, - актеры были вполне взрослыми людьми. Драму было не осилить по
ряду физиологических
особенностей синдрома: дикция специфическая, диалог вести не смогут. Долго
думал: что, собственно, с ними можно
сделать?
днако нашелся в мировой литературе автор, который синдрому Дауна открыл путь
на большую сцену. Гоголь
Николай Васильевич. Как мне пришло в голову ставить Гоголя? По наитию. Я искал
значительную вещь,
соответствующую этим людям по духу. И теперь точно знал - будет Гоголь.
Почему? Для меня они гоголевские
персонажи, какие-то немного как с картин Михаила Шемякина, такими я их
увидел. Они беззащитны, не
приспособлены к жизни, как и все эти его Башмачкины, Маниловы и Коробочки.
Сначала хотел взять «Старосветских
помещиков», но потом остановился на «Повести о капитане Копейкине». Это
попадание, по-моему. Тема маленького
человека и инвалида. Они это испытали на себе, наше общество - равнодушно к их
проблемам.
Мне был интересен рядовой человек. Значит именно Гоголь нужен, его герои -
никчемные пустышки, нули. Однако,
они способны любить, вспомните трогательную старосветскую нежность друг к
другу у Афанасия Ивановича и
Пульхерии Ивановны. Но самое главное, что Гоголь их тоже любит! И даже
Хлестакова, - это ничтожество,
абсолютную бездарность, какое то недоразумение, - но Гоголь, все равно, его
почему-то любит! Это было мне очень
важно.
Хотел поставить Гоголя, как я его вижу. Здесь была нужна их фактура. Ведь у
них как у Хлестакова тоже "легкость в
мыслях необыкновенная". Да, Гоголь был ближе всего. Сочинил инсценировку,
напечатал, обдумал. Долго думал -
года два.
Каким образом собралась труппа? В ноябре 1999 года я принес свой проект
"экспериментальной мастерской" Сергею
Колоскову, руководителю "Ассоциации Даун Синдром", с ним мы познакомились в
том самом санатории. Взял список
членов ассоциации, обзванивал всех подряд недели две, уговаривал как рекламный
агент: "Будем делать спектакль с
вашим участием. Приходите". Кто то соглашался прийти. Другие отказывались: «Мы
работаем, нам неудобно, не
сможем.» Приходили. Конечно, не все. В итоге из 200 семей - пришли 20. Ксюша
Соколовская стала снимать их на
видео. Поначалу, было желание найти более одаренных, с помощью этого
импровизированного кастинга выбрать
самых пригодных, но потом поняли, что тут надо идти совсем по другому пути:
чтобы остались те, кому это нужно. Они
пришли, потому что было любопытно. Некоторые были непригодны, но они остались.
Я никого не отбирал.
"Россия "состоит" из Пушкина и Гоголя, как вода - из водорода и кислорода", -
определил уральский скульптор
Николай Предеин. А дальше он выводит любопытную формулу: "Р = Г 2 П" (Россия =
Гоголь 2 Пушкин). Потому что
Гоголя в России заметно больше, чем Пушкина. Путаницы, фантасмогории,
гротеска, куража, мессианства, тоски
гораздо больше, чем гармонии, покоя, лиризма, элегичности, воли, высокой
трагедии. Трагедия в России невнятна,
мимоходна, случайна, нечаянна, нелепа даже..."
Выбор "Копейкина" был не случайным. Я несколько лет над этим думал. Почему же
в русском обществе, в мировой
нашей цивилизации никогда не ослабевает социальная несправедливость? И никакие
реформы и революции ничего
не могут исправить. Это беспокоит всех, я думаю. И вот мы пытались в
исполнении инвалидов показать эту больную
тему, оголить ее.
По сюжету ветеран, надеясь получить помощь от правительства, ради которого
пострадал, сталкивается с
безразличием и унижением. Добиваясь справедливости, он противостоит сановникам
и министрам, - а его гонят вон.
В общем, ситуация до боли знакомая. Я смотрел на своих актеров и понимал:
никто лучше них это не покажет.
Нашел для них этот материал и сказал: «Вот, это ваша тема». Но она и наша
тема, общая. Все здесь сходится, только
взгляд с разных сторон - изнутри и снаружи. Проблема неравенства, в
социальном, в половом, даже в
территориальном, в любом виде, в рассовом, национальном, природном,
врожденном, каком хотите, всегда
волновала меня. Почему одному дано - больше и лучше, а другому - меньше и
хуже? И как быть тому, у кого меньше
и наоборот?
Достоевский утверждал: «Все мы вышли из Гоголевской «Шинели». Но на самом
деле, Пушкин первым обратил взор
в сторону маленького человека, его "Станционный смотритель" - не совсем
пушкинский герой, скорее гоголевский. А
анекдот о ревизоре Гоголю кто подсказал? Тоже Пушкин. Пушкин вначале всего. Но
речь не об этом.
В моем сценарии наивные обыватели, эти винтики огромной империи, перебивая
друг друга, рассказывают эту
историю и, как дети, разыгрывают ее. Они почему то верят, что где-то там,
наверху, в Правительстве, о них
обязательно позаботятся. Повесть пронизана глубоким сочувствием к бесправному
человеку, которого переламывают
жернова государственной машины.
Но здесь выражена не только художественная мысль, но нравственная идея Гоголя
о человеке, которой он тоже
очень болел: каждый человек, каким бы он ни был нулем, ничтожеством, создан по
образу и подобию Божию, то есть
Богоравен. Эту мысль о высоком значении человека можно считать сквозной в
русской литературной традиции. Ее
подхватил и Достоевский: гоголевские "фитюльки" - стали "ветошками"
Достоевского.
Профессиональное чутье подсказывало - они сами и есть эти фитюльки. Тут и
придумывать ничего не надо, стоит им
надеть сюртуки и мундиры и вот - готовые ожившие образы из «Мертвых душ».
Вся русская культура - это, прежде всего, призыв к покаянию и проповедь
милосердия. Я знал, что эта сила великого
сострадания к человеку может мощно и сильно зазвучать именно в их
интерпретации. Это меня грело, - чтобы они
взялись выразить тему, которая меня самого, по большому счету, трогает.
Не было места для репетиций. В поисках помещения пришлось обойти много чужих
порогов, но опять помогла
счастливая случайность. Как-то, выгуливая Грема, своего эрдель-терьера, в
районе Шаболовки, встретил знакомую с
таксой, и, вдруг, она рукой указала: "Ну, вот же школа, что ты еще ищешь?" Мы
стояли перед коррекционной
спецшколой.
Пошел к директору, и за пять минут вопрос был решен, - там был
лечебно-физкультурный кабинет с зеркальной
стеной, он нам вполне подходил. Давали нам строго два часа - дважды в неделю.
Работали без перерыва, только пять
минут, чтобы попить воды, и дальше заниматься. И, так получилось, что ни при
каких обстоятельствах, я не отменял
репетиций, ни разу, никогда. Отмена была недопустима. Мы неизменно держались
этого правила почти 3 года, если
совпадало с праздничным днем, тогда переносили.
Но были не только организационные трудности. Задача была - не отступать от
Гоголя, а текст был сложным. Четко
выговорить: «Ваше Высокопревосходительство, не сойду с места до тех пор, пока
не дадите резолюцию», - непросто
для любого человека, но мы сознательно не стали упрощать текст. Учились на
довольно вычурном языке Гоголя. Это
была авантюрная затея, и я сам не знал, во что она выльется. Объяснял им, куда
вставать, они вставали, но тут же
забывали все мои указания. Показывал движения, шаги, взгляды, жесты, а они
были безучастны, не понимали.
Была текучка, менялись студийцы, но, как-то, состав закрепился и мы пошли на
результат. Я завлекал их неведомо
куда, как Иван Сусанин. "Труден первый шаг", да, начинать всегда тяжко.
В работе с особенными артистами и подход требовался необычный. Однако
понимание специфики работы пришло
не сразу. Моя первоначальная установка была - никаких послаблений, работать,
как было в театре, как в институте
учили. Пытался репетировать как с обычными артистами! Никаких специальных
методов у меня не было. Но по ходу
дела стало ясно, что здесь так нельзя. И если актеру, чтобы он понял, что от
него требуется, надо повторить пять раз,
то здесь нужно - сто пять раз. И я повторял, понимая, что через это нужно
пройти. Меня это не раздражало. Я знал,
что артисты стараются.
Долго и упорно добивался от них одного и того же. Самое главное не заводиться,
не раздражаться, а делать это с
улыбкой, ласково, потому что эти ребята очень обидчивы. Как ни странно, для
них у меня всегда доставало терпения -
понимал, только так можем добиться результата. Не знаю, как мне это удавалось.
Мне было не трудно. Теперь уже
стал нетерпелив, знаю, что все железно отработано, и становлюсь на репетициях
резковатым. Вот сейчас
репетируем новый спектакль, и я срываюсь, тороплюсь, форсирую события. А тогда
мы никуда не спешили. На
сцене нужно действовать, заражать зрителя своими чувствами. Они этого не
умели, им сложно было объяснить
замысел, быстро уставали. Выходили и, молча, стояли с листками текста, когда
надо было играть. Они и сейчас
иногда стоят, а, представьте, что было в самом начале. Смотрели на меня с
открытым ртом, и ничего не делали.
Просто стояли. Я уже играл за всех, по сто раз проигрывая за каждого, вертелся
юлой, чуть ли не по потолку, вокруг
них бегал, - и, все равно, никакого движения. Я был в отчаянии. Думал, что все
безнадежно.
Приходил домой после трехчасовой репетиции и лежал, не двигаясь несколько
часов, не мог встать, даже чтобы
включить чайник. « Здесь все зависит только от тебя, твоей энергетики. Сколько
личной энергии отдашь, столько и
получишь от них », - "успокаивала" Ксюша. Если бы знал, что будет настолько
тяжело, не ввязался бы, может, в эту
эпопею.
Это был эксперимент. Но прошел год репетиций, а мы почти не сдвинулись с
места. Я уже не был уверен в
положительном результате, но был очень на него нацелен. Текст выучили быстро,
сразу же вышли на сцену. Думал,
что если такими темпами пойдем дальше, быстро сделаем. Но тут все
затормозилось, и как я ни бился, ничего не
выходило. Я уставал, и знал, что они тоже сильно устают, но не показывают
этого.
И когда чуть-чуть пошло движение, на каком-то этапе работы что-то потихоньку
стронулось с места и они начали
включаться в материал, ожили, стали давать эмоции, - изумлены были все, не
только я. Родные были поражены, зная
своих детей по 20-30 лет, не предполагали в них актерских способностей! И
Светлана Ванян, мама Руслана, как-то с
восхищением констатировала: « Это так неожиданно, но они начали играть!»
Удивленные и обрадованные
родители, обнаружили в своих детях не просто способности к лицедейству, а
настоящие драматические возможности.
В каждом.
«Актер чувствует, - зритель сочувствует», - по формуле Леонида Леонидова,
корифея МХАТа. Но им надо было
почувствовать себя артистами. Текст они выучили, но надо было не просто
произносить заученные слова, а начать
играть, хотя они не актеры, и даже анти-актеры. Теперь так про них уже не
скажешь: они не до конца обучены, но все
же играют, как артисты. Их приглашают сниматься в кино, в сериалах. Но чтобы
это произошло, нужно было время.
Несколько раз на репетиции приходил мой приятель режиссер-авангардист Роман
Мархолия. Наверное, ему
понравилось, потому что он получил небольшой грант в фонде Сороса и сказал
мне, что хочет сделать телефильм о
Копейкине. Тех сцен, которые мы успели приготовить, ему было достаточно для
кино.
Вместо предисловия.
Люди с cиндромом Дауна живут среди нас. Они глядят нам в глаза, мы смотрим на них. Видим ли мы в них образ Божий? Видят ли они Его в нас?
Я давно хотел написать эту книгу. Но не для того, чтобы подвести итог. Вспоминая минувшее, человек заново осмысливает себя и, может быть, ищет основание для будущего. Ведь наше будущее творится в настоящем, и, значит, оно уже здесь, на этих страницах. В такие моменты хочется все бросить и внимательно посмотреть на свою жизнь, чтобы понять, что уже сделано и, главное, зачем так было сделано.
В творчестве имеет значение личность творящего. Но я хочу рассказать не о себе, а о нашей общей работе, потому что театральное занятие - есть творчество общее, оригинальный художественный опыт и совместный поиск. Это знаковое общественное делание. Я не поэт и не философ, но поэтическое и философское восприятие жизни у меня есть. Мне свойственно искать знаковость в жизни и в искусстве. Это символисткое мироощущение связано с моим восприятием искусства. Все мои спектакли подобны сновидениям.
Тут я хочу рассказать о своем опыте, который получил название "Театр Простодушных", о людях, радостях и печалях последних 16 лет. Но рассказ об "особом" театре не может замкнуться на проблемах и вопросах суб-культуры инвалидов. В этой книге я буду иногда отвлекаться от главной темы, чтобы говорить не только о своих работах, но и о моем понимании русского культурного кода, его предназначения в современном мире, об игре как свойстве человеческой природы и основе искусства, а также о о феномене театра, который то воспевается, то осуждается публикой и критикой, и не было эпохи, когда не было полемики вокруг ремесла актера. До сих пор бытует воззрение на человека-актера, будто он губит душу свою и должен быть исторгнут из христианской традиции.
"Театр Простодушных" рождался в смутное время. Эпохи сначала заката, а потом полного краха Советского Союза, -
были трудными для моей родины и для меня лично. Я наблюдал удивительные изменения, происходящие вокруг
меня, в круге моих знакомых. И поразительные трансформации судеб людей только вдохновляли меня.
Хотя эти изменения происходили на очень тревожном фоне. Сам я ощущал себя иногда как на краю пропасти. Мне
пришлось побыть иностранцем в своей стране, познать участь голодного, бездомного. Состояние потерянности, обездоленности и испуга было тогда не у меня одного. Чувство бездомности и странничества в большой степени сохранилось у меня и теперь. Тогда было очень сильное ощущение, что Бог хранит меня. Я так хорошо это понимал, что только Бог бережет. И не только в обыденной жизни - спасение от Него, но всудьбе - судит Бог.
Опыт театрального простодушия в блаженстве страждущей души
Сотворить сказку
"Бог относится к твари, как все к ничему, то есть как абсолютная полнота бытия
к чистой потенции бытия..."
Владимир Соловьев
О времени, как причастном к вечности говорила Анна Ахматова: "Как в прошедшем грядущее зреет,
Так в грядущем прошлое тлеет..." Зреет - тлеет. С чего все началось? Почему я стал работать с людьми, имеющими
синдром Дауна? Этот вопрос вопросов настойчиво, упорно и многократно задают мне журналисты уже много лет
и мой ответ стал почти хрестоматийным. Знаменательная встреча произошла в доме отдыха, где группу из «Ассоциации Даун Синдром» обучали лыжному спорту. Мы познакомились. И они, узнав, что я актер, попросили сделать какую-
нибудь сказку. Я нашел в библиотеке "Дюймовочку". Днями катался на лыжах, а вечерами - с удовольствием с ними
репетировал. Тогда-то и увидел, что они довольно любопытные типажи. Я очень увлекся. Мы сделали сказку Андерсена,
сыграли ее на прощальном вечере и разъехались по домам - никто из нас той зимой и не думал о серьезной
работе...
Мне говорили, что это совсем не увлекательное начало. Мол, рядовая, банальная
встреча в санатории не тянет на красивое начало легенды. Даже предлагали придумать что нибудь новое,
поинтереснее. Только это в шоу-бизнесе сочиняют эффектное начало пути, выгодное для пиара и раскрутки артиста. Но
неправда, обман - пустые, нечистые, в них нет смысла, а это история чистая, честная. Вообще-то тогда, в канун 1997-го, в подмосковный санаторий я поехал случайно, так получилось. Часами маниакально катался на лыжах, плохо представляя, чем буду заниматься в этой жизни дальше.
Я уехал из Минска, вскоре после развала Советского Союза. Кино на «Беларусьфильме» почти не снимали, не было
заказов от Госкино СССР (да и самого СССР уже не было), новых спектаклей в театре-студии киноактера, где я работал, тоже не ставили. Казалось, что жизнь, до того "бившая ключом", остановилась, работа закончилась и, стало понятно, что это надолго.
А может просто наступил кризис среднего возраста. Пришел конец службе сроком в 13 лет, в которой из фильма в фильм водил роту в атаку с криком: "За мной!" Тогда минскую киностудию так запросто и называли - "Партизанфильм". Тошнило от съемок в военном патриотическом кино и озвучивания фильмов производства стран соц. лагеря, уже не видел в этом смысла. И я сбежал в Москву, где меня никто не ждал. В новой московской жизни отчетливо прослеживались безработица, и туманные творческие перспективы…
Санаторскими соседями оказались странные люди - я, честно сказать, ничего не
знал о синдроме Дауна. Оказалось,
выглядит синдром вполне симпатично - с раскосым испытующим взглядом,
медленными, не всегда понятными
фразами и моментальной готовностью откликнуться на общение. На первый взгляд,
они похожи как сестры и братья.
Но - только на первый взгляд. При более близком знакомстве становится
очевидным, что болезнь - болезнью, а
характер и личность у каждого свои, и они не обусловлены общим для них
синдромом.
Родители настойчиво просили меня чем-нибудь занять их, зимние вечера долгие.
Если разобраться, та санаторская
зима, сделала, меня, актера, успешным режиссером. Желание помочь им
соединилось с художественным поиском.
Вся группа, а играли все - и дети, и их родители, - разыграли эту прелестную
фантазию Андерсена. Кто совсем не мог
говорить, играли жуков, рыб, бабочек,- все, буквально до единого. С таким
воодушевлением и на одном дыхании, что
стало понятно, вот они, минуты счастья, про которое им ни один доктор не
рассказывал. Рассказывали про лишнюю
хромосому, которую из организма единственного и непохожего на других ребенка
никогда не изымешь, хоть жизнь
положи. И значит, посторонние всегда будут смотреть с неприязненным
отстранением, которое четко и непреложно
определит навсегда границу между ними и нами.
Вариантов у них, чтобы не спотыкаться ежедневно о реакцию мира, оставалось два
- запереться и не мозолить глаза,
либо вдолбить, буквально сделать рефлексом своего особенного ребенка умение
быть незаметным: не говорить, не
смеяться на улице, ничего никогда не спрашивать у посторонних. Это было
трудно, потому что душевная организация
этих особенных людей, по сути, на всю жизнь остается детской. Диагноз, знаете
ли.
А я, сам того не ведая, случайной инсценировкой нарушил эту неизбежную
предопределенность. И даже не
подозревал, какое смятение поселилось тогда в семьях моих новых знакомых.
Не скажу, что термин «реабилитация» мне был совсем не знаком, но то, что
рождественская инсценировка в сонном
санатории в практическом смысле станет ее неким абсолютом, тогда не сознавал.
Просто с этими странными людьми
было легко и понятно. И, по моему, взаимно.
Фитюльки
"С Пушкина все начинается, а пошло с Гоголя."
Алексей Ремизов
Но тогда мы расстались. И я почти забыл про это приключение. Только через года
два, когда, пометавшись в поисках
работы по московским театрам, выдохся и разочаровался, Ксения Соколовская,
подруга тех суровых лет, напомнила:
«А помнишь, ты сделал сказку? Тебе же понравилось, может продолжишь?» Вспомнив
об этом интересном опыте, я
задумался: а если действительно, попробовать? И, наконец, желание начать
что-то совсем новое, не бывшее
раньше, заставило отодвинуть другие дела и предложения. И стал искать автора.
Ставить детскую пьеску не
хотелось, - актеры были вполне взрослыми людьми. Драму было не осилить по
ряду физиологических
особенностей синдрома: дикция специфическая, диалог вести не смогут. Долго
думал: что, собственно, с ними можно
сделать?
днако нашелся в мировой литературе автор, который синдрому Дауна открыл путь
на большую сцену. Гоголь
Николай Васильевич. Как мне пришло в голову ставить Гоголя? По наитию. Я искал
значительную вещь,
соответствующую этим людям по духу. И теперь точно знал - будет Гоголь.
Почему? Для меня они гоголевские
персонажи, какие-то немного как с картин Михаила Шемякина, такими я их
увидел. Они беззащитны, не
приспособлены к жизни, как и все эти его Башмачкины, Маниловы и Коробочки.
Сначала хотел взять «Старосветских
помещиков», но потом остановился на «Повести о капитане Копейкине». Это
попадание, по-моему. Тема маленького
человека и инвалида. Они это испытали на себе, наше общество - равнодушно к их
проблемам.
Мне был интересен рядовой человек. Значит именно Гоголь нужен, его герои -
никчемные пустышки, нули. Однако,
они способны любить, вспомните трогательную старосветскую нежность друг к
другу у Афанасия Ивановича и
Пульхерии Ивановны. Но самое главное, что Гоголь их тоже любит! И даже
Хлестакова, - это ничтожество,
абсолютную бездарность, какое то недоразумение, - но Гоголь, все равно, его
почему-то любит! Это было мне очень
важно.
Хотел поставить Гоголя, как я его вижу. Здесь была нужна их фактура. Ведь у
них как у Хлестакова тоже "легкость в
мыслях необыкновенная". Да, Гоголь был ближе всего. Сочинил инсценировку,
напечатал, обдумал. Долго думал -
года два.
Каким образом собралась труппа? В ноябре 1999 года я принес свой проект
"экспериментальной мастерской" Сергею
Колоскову, руководителю "Ассоциации Даун Синдром", с ним мы познакомились в
том самом санатории. Взял список
членов ассоциации, обзванивал всех подряд недели две, уговаривал как рекламный
агент: "Будем делать спектакль с
вашим участием. Приходите". Кто то соглашался прийти. Другие отказывались: «Мы
работаем, нам неудобно, не
сможем.» Приходили. Конечно, не все. В итоге из 200 семей - пришли 20. Ксюша
Соколовская стала снимать их на
видео. Поначалу, было желание найти более одаренных, с помощью этого
импровизированного кастинга выбрать
самых пригодных, но потом поняли, что тут надо идти совсем по другому пути:
чтобы остались те, кому это нужно. Они
пришли, потому что было любопытно. Некоторые были непригодны, но они остались.
Я никого не отбирал.
"Россия "состоит" из Пушкина и Гоголя, как вода - из водорода и кислорода", -
определил уральский скульптор
Николай Предеин. А дальше он выводит любопытную формулу: "Р = Г 2 П" (Россия =
Гоголь 2 Пушкин). Потому что
Гоголя в России заметно больше, чем Пушкина. Путаницы, фантасмогории,
гротеска, куража, мессианства, тоски
гораздо больше, чем гармонии, покоя, лиризма, элегичности, воли, высокой
трагедии. Трагедия в России невнятна,
мимоходна, случайна, нечаянна, нелепа даже..."
Выбор "Копейкина" был не случайным. Я несколько лет над этим думал. Почему же
в русском обществе, в мировой
нашей цивилизации никогда не ослабевает социальная несправедливость? И никакие
реформы и революции ничего
не могут исправить. Это беспокоит всех, я думаю. И вот мы пытались в
исполнении инвалидов показать эту больную
тему, оголить ее.
По сюжету ветеран, надеясь получить помощь от правительства, ради которого
пострадал, сталкивается с
безразличием и унижением. Добиваясь справедливости, он противостоит сановникам
и министрам, - а его гонят вон.
В общем, ситуация до боли знакомая. Я смотрел на своих актеров и понимал:
никто лучше них это не покажет.
Нашел для них этот материал и сказал: «Вот, это ваша тема». Но она и наша
тема, общая. Все здесь сходится, только
взгляд с разных сторон - изнутри и снаружи. Проблема неравенства, в
социальном, в половом, даже в
территориальном, в любом виде, в рассовом, национальном, природном,
врожденном, каком хотите, всегда
волновала меня. Почему одному дано - больше и лучше, а другому - меньше и
хуже? И как быть тому, у кого меньше
и наоборот?
Достоевский утверждал: «Все мы вышли из Гоголевской «Шинели». Но на самом
деле, Пушкин первым обратил взор
в сторону маленького человека, его "Станционный смотритель" - не совсем
пушкинский герой, скорее гоголевский. А
анекдот о ревизоре Гоголю кто подсказал? Тоже Пушкин. Пушкин вначале всего. Но
речь не об этом.
В моем сценарии наивные обыватели, эти винтики огромной империи, перебивая
друг друга, рассказывают эту
историю и, как дети, разыгрывают ее. Они почему то верят, что где-то там,
наверху, в Правительстве, о них
обязательно позаботятся. Повесть пронизана глубоким сочувствием к бесправному
человеку, которого переламывают
жернова государственной машины.
Но здесь выражена не только художественная мысль, но нравственная идея Гоголя
о человеке, которой он тоже
очень болел: каждый человек, каким бы он ни был нулем, ничтожеством, создан по
образу и подобию Божию, то есть
Богоравен. Эту мысль о высоком значении человека можно считать сквозной в
русской литературной традиции. Ее
подхватил и Достоевский: гоголевские "фитюльки" - стали "ветошками"
Достоевского.
Профессиональное чутье подсказывало - они сами и есть эти фитюльки. Тут и
придумывать ничего не надо, стоит им
надеть сюртуки и мундиры и вот - готовые ожившие образы из «Мертвых душ».
Вся русская культура - это, прежде всего, призыв к покаянию и проповедь
милосердия. Я знал, что эта сила великого
сострадания к человеку может мощно и сильно зазвучать именно в их
интерпретации. Это меня грело, - чтобы они
взялись выразить тему, которая меня самого, по большому счету, трогает.
Не было места для репетиций. В поисках помещения пришлось обойти много чужих
порогов, но опять помогла
счастливая случайность. Как-то, выгуливая Грема, своего эрдель-терьера, в
районе Шаболовки, встретил знакомую с
таксой, и, вдруг, она рукой указала: "Ну, вот же школа, что ты еще ищешь?" Мы
стояли перед коррекционной
спецшколой.
Пошел к директору, и за пять минут вопрос был решен, - там был
лечебно-физкультурный кабинет с зеркальной
стеной, он нам вполне подходил. Давали нам строго два часа - дважды в неделю.
Работали без перерыва, только пять
минут, чтобы попить воды, и дальше заниматься. И, так получилось, что ни при
каких обстоятельствах, я не отменял
репетиций, ни разу, никогда. Отмена была недопустима. Мы неизменно держались
этого правила почти 3 года, если
совпадало с праздничным днем, тогда переносили.
Но были не только организационные трудности. Задача была - не отступать от
Гоголя, а текст был сложным. Четко
выговорить: «Ваше Высокопревосходительство, не сойду с места до тех пор, пока
не дадите резолюцию», - непросто
для любого человека, но мы сознательно не стали упрощать текст. Учились на
довольно вычурном языке Гоголя. Это
была авантюрная затея, и я сам не знал, во что она выльется. Объяснял им, куда
вставать, они вставали, но тут же
забывали все мои указания. Показывал движения, шаги, взгляды, жесты, а они
были безучастны, не понимали.
Была текучка, менялись студийцы, но, как-то, состав закрепился и мы пошли на
результат. Я завлекал их неведомо
куда, как Иван Сусанин. "Труден первый шаг", да, начинать всегда тяжко.
В работе с особенными артистами и подход требовался необычный. Однако
понимание специфики работы пришло
не сразу. Моя первоначальная установка была - никаких послаблений, работать,
как было в театре, как в институте
учили. Пытался репетировать как с обычными артистами! Никаких специальных
методов у меня не было. Но по ходу
дела стало ясно, что здесь так нельзя. И если актеру, чтобы он понял, что от
него требуется, надо повторить пять раз,
то здесь нужно - сто пять раз. И я повторял, понимая, что через это нужно
пройти. Меня это не раздражало. Я знал,
что артисты стараются.
Долго и упорно добивался от них одного и того же. Самое главное не заводиться,
не раздражаться, а делать это с
улыбкой, ласково, потому что эти ребята очень обидчивы. Как ни странно, для
них у меня всегда доставало терпения -
понимал, только так можем добиться результата. Не знаю, как мне это удавалось.
Мне было не трудно. Теперь уже
стал нетерпелив, знаю, что все железно отработано, и становлюсь на репетициях
резковатым. Вот сейчас
репетируем новый спектакль, и я срываюсь, тороплюсь, форсирую события. А тогда
мы никуда не спешили. На
сцене нужно действовать, заражать зрителя своими чувствами. Они этого не
умели, им сложно было объяснить
замысел, быстро уставали. Выходили и, молча, стояли с листками текста, когда
надо было играть. Они и сейчас
иногда стоят, а, представьте, что было в самом начале. Смотрели на меня с
открытым ртом, и ничего не делали.
Просто стояли. Я уже играл за всех, по сто раз проигрывая за каждого, вертелся
юлой, чуть ли не по потолку, вокруг
них бегал, - и, все равно, никакого движения. Я был в отчаянии. Думал, что все
безнадежно.
Приходил домой после трехчасовой репетиции и лежал, не двигаясь несколько
часов, не мог встать, даже чтобы
включить чайник. « Здесь все зависит только от тебя, твоей энергетики. Сколько
личной энергии отдашь, столько и
получишь от них », - "успокаивала" Ксюша. Если бы знал, что будет настолько
тяжело, не ввязался бы, может, в эту
эпопею.
Это был эксперимент. Но прошел год репетиций, а мы почти не сдвинулись с
места. Я уже не был уверен в
положительном результате, но был очень на него нацелен. Текст выучили быстро,
сразу же вышли на сцену. Думал,
что если такими темпами пойдем дальше, быстро сделаем. Но тут все
затормозилось, и как я ни бился, ничего не
выходило. Я уставал, и знал, что они тоже сильно устают, но не показывают
этого.
И когда чуть-чуть пошло движение, на каком-то этапе работы что-то потихоньку
стронулось с места и они начали
включаться в материал, ожили, стали давать эмоции, - изумлены были все, не
только я. Родные были поражены, зная
своих детей по 20-30 лет, не предполагали в них актерских способностей! И
Светлана Ванян, мама Руслана, как-то с
восхищением констатировала: « Это так неожиданно, но они начали играть!»
Удивленные и обрадованные
родители, обнаружили в своих детях не просто способности к лицедейству, а
настоящие драматические возможности.
В каждом.
«Актер чувствует, - зритель сочувствует», - по формуле Леонида Леонидова,
корифея МХАТа. Но им надо было
почувствовать себя артистами. Текст они выучили, но надо было не просто
произносить заученные слова, а начать
играть, хотя они не актеры, и даже анти-актеры. Теперь так про них уже не
скажешь: они не до конца обучены, но все
же играют, как артисты. Их приглашают сниматься в кино, в сериалах. Но чтобы
это произошло, нужно было время.
Несколько раз на репетиции приходил мой приятель режиссер-авангардист Роман
Мархолия. Наверное, ему
понравилось, потому что он получил небольшой грант в фонде Сороса и сказал
мне, что хочет сделать телефильм о
Копейкине. Тех сцен, которые мы успели приготовить, ему было достаточно для
кино.