Воспоминания о конце войны
Почему мы почувствовали себя освобожденными?
«Кто голосует за Гитлера - голосует за войну», сказал Тельманн. Мой отец поэтому отдал свой голос ему. И вот война началась. Каждую ночь - воздушная тревога, позже тревоги начались и в дневное время. Однажды я шла из школы, уже было недалеко до дома, когда завыли сирены. Я побежала, чтобы успеть домой, в подвал, и вдруг я увидела их над собой - бомбардировщики. Они плыли, как на параде, заполнили все небо, насколько хватало взгляда. Их было, наверное, больше тысячи машин. Я застыла как вкопанная. Так, наверное, чувствует себя человек, стоящий перед расстрельной командой. Сбросят ли они сейчас смертоносный груз здесь или в другом районе, на женщин и детей? Представление о том, что Гитлера можно победить, убивая мирное население, оказалось ошибкой. Все было наоборот. Я знала одного солдата в отпуске, который уехал на фронт раньше времени. Там у него по крайней мере есть оружие и видимый противник, так сказал он, здесь же его просто прикончат в подвале без всякого сопротивления.
...21 апреля советские танки двинулись из Вартенберга в направлении Берлин-Вайсензее. Кто-то видел минимум сотню. На лугу за нашим поселком стояло единственное орудие. Самолет с красными звездами сбросил одну-единственную бомбу и уничтожил это орудие. Русские не вели войну против женщин и детей, как это делали США и Великобритания.
Появились двое стариков с нарукавными повязками - они, очевидно, принадлежали к последним сопротивляющимся войскам, к Фольксштурму. Моя мать убедила их идти домой. Здесь же нет поблизости СС, которые могли бы поймать их как дезертиров. Она также убедила жильцов дома не следовать приказу уходить в центр города. Только наш сосед - «золотой фазан», как называли нацистских чиновников - распространялся на лестнице, что скоро придет «Армия Венка», и что война еще не проиграна.
Потом мы увидели первых красноармейцев, услышали русскую речь на улице - и были этому рады. Наконец-то мы чувствовали себя свободными от страха. И это несмотря на то, что «Сталинский оргАн», так называли ракетное орудие, всего в 500 метрах от нашего поселка бил по центру; все окна в округе вылетели.
Моя мать считала, что теперь нас заставят заплатить за все. По крайней мере, мы все должны были работать в искупление. Это началось с того, что 15 мая каждого обязали трудиться, иначе человек получал лишь самую малость по продовольственной карте, этого не хватало для выживания. Работающие же получали карты, которые по крайней мере позволяли не умереть с голоду. Так, для служащих выдавалось 7 грамм жира в день, 15 граммов питательных веществ,400 граммов хлеба. Сегодня мы не едим столько хлеба, но ведь тогда мы ничего не могли на него намазать или положить.
Вначале я работала в садоводстве... однажды знакомая пригласила меня в окружное управление, где нацистские чиновники были заменены на людей, незамеченных в связях с нацистами. Так я начала работать стенографисткой в социальном управлении Пренцлауэр Берг... Я работала там, куда обращались вернувшиеся из лагерей и тюрем политзаключенные, чтобы получить дополнительный рацион еды, а также обеспечение одеждой, обувью и жильем. В это время я узнала много ужасных вещей. Я подумала: если люди могли вынести такой кошмар, наверное, их мировоззрение правильно. Но в головах многих подростков и молодых людей царил мрак. «Вы господа, все остальные - унтерменши», так им вдалбливали. Возвращение к норме было очень трудным.
Мы основали молодежное общество «Антифа». Сначала мы только танцевали, потом нашелся чей-то литературно образованный отец, который принес нам стихи Гейне. Мы с жадностью читали их. Появились первые произведения Эриха Вайнерта, Берта Брехта и Эриха Кестнера, много антивоенной литературы. Мы использовали ее для наших вечеров, при свете свечей читали о бессмысленной «героической смерти». Так в нас прорастали новые понятия.
Нам помогали два молодых советских офицера. Нам ведь нужны были помещения, топливо и разрешения на собрания. Капитан Митя Коломиевский был из Киева. Вся его фамилия была убита фашистами. Он мечтал дойти до Берлина и разговаривать с немцами только на языке пистолета. Но вместо этого Митя напоминал нам на прекрасном немецком языке, что мы принадлежим к нации поэтов и философов. Он цитировал Гете, а если некоторые провоцировали его и переходили на английский, он отвечал и на этом языке.
Для нас тогда многое изменилось. Все решали не деньги родителей, а наш собственный труд и достижения. Один из нашей группы стал учителем, другие подготовились для поступления в университет. Некоторые стали потом врачами, один - известным архитектором, еще один занял руководящий пост в министерстве иностранных дел ГДР. Ни у кого не было проблем с тем, чтобы получить образование. Я сама осуществила свою мечту и стала журналисткой.
Гизела Тевс, Берлин.
Гранзее: белый флаг на церковном шпиле
..С января 1945 года через город проходили множество беженцев. В конце марта за ними последовали отступающие войска фашистского вермахта. В национал-социалистической Высшей крестьянской школе оборудовали лазарет. Тамошний главный врач вскоре удрал, оставив раненых на произвол судьбы. До конца апреля хаос все увеличивался. Появлялись новые группы вермахта и СС, заселялись в квартиры и снова исчезали.
С 27 по 29 апреля 4й танковый полк СС явился в город и разорил все запасы продовольствия, сложенные Обществом солдатских родственников для раненых в лазарете. Вокзал был занят для командования 7го танкового дивизиона. Судьба, которая ожидала городок, прочитывалась по рельсам: там стояли вагоны с гигантскими морскими минами, предназначенными для «тактики выжженной земли». Все руководящие нацистские чиновники и партийные деятели сбежали, во главе с городским группенляйтером Шенком. Через несколько часов после призыва сопротивляться до последнего, этот нацистский вождь покинул город в машине, нагруженной мехами. Бургомистр Клюге, однако, остался в Гранзее.
29 апреля взволнованные граждане города отправились к коменданту и потребовали от него сдать Гранзее без боя. Он пообещал послать гонца в штаб в Менце, чтобы получить разрешение на такой шаг. Но гонец уже не мог выбраться из города.
Тогда школьный советник Шульце разыскал бургомистра, чтобы в качестве посланца от жителей города просить его вывесить белый флаг. Подвыпивший полицейский стал угрожать ему оружием, так что Шульце вынужден был уйти.
Около 23 часов эсэсовцы вознамерились начать уничтожение города со взрыва ратуши, школы, электростанции и почти. Осмелевшие горожане смогли помешать им в этом.
30 апреля многие жители Гранзее покинули город, ушли в леса и присоединились к потокам беженцев. Красная армия была на расстоянии всего нескольких километров, можно было слышать грохот орудий. Вечером женщины направились к церкви св. Марии и потребовали от ключника передачи ключей от южной башни, чтобы там вывесить белый флаг. Они даже пригрозили в случае необходимости взорвать передние врата. Школьный советник Шульце успокоил группу, так как в городе еще находились какие-то соединения вермахта и СС, которые могли открыть огонь по женщинам. Лишь с трудом Шульце смог сдержать порывы толпы. Возможно, этим он предотвратил кровавую развязку.
Вскоре еще одна делегация потребовала от городского коменданта сдать Гранзее без боя. Вначале тот держался уклончиво и объяснял, что капитуляция будет стоить ему головы. Но затем, под давлением женщин, которые боролись за жизнь своих детей, он приказал соединениям вермахта и колонне велосипедистов СС немедленно покинуть Гранзее. Затем и он сам со своим штабом покинул город.
Вечером бургомистр Клюге выбрал из мужчин добровольных парламентеров. Они должны были выступить навстречу Красной армии с документом о сдаче города на немецком и русском языках.
Утром 1 мая семеро мужчин двинулись в путь. Около 5 часов на башне церкви св. Марии вывесили белый флаг.
Парламентерам удалось установить связь с Красной армией. Вскоре ее командиры появились у городских стен. Сдача Гранзее произошла без крови, без единого разбитого окна. В моем родном городе война закончилась.
Сегодня там ничто не напоминает о мужественных гражданах, таких, как школьный советник Шульце. После освобождения от фашизма он, как городской хронист, записал: «если судить объективно, невозможно не поблагодарить русские оккупационные власти за дисциплинированное и корректное поведение».
Но это , конечно, не соответствует предписанному видению истории от берлинских «героев афганской войны» наших дней... старые военные памятники теперь тщательно отреставрированы. И после поглощения ГДР западной Германией внезапно явившиеся потомки «героического» городского группенляйтера Шенка уже получили брошенную им бывшую собственность в личное распоряжение.
Ульрих Гуль.
Хёнов: кузнец работал за кашу.
Старая фотография показывает моего отца среди советских солдат. Они выглядят совсем не по-военному, ведь они тогда, летом 1945 года работали в кузне городка Хёнов рядом с Берлином.
Там мы жили. Моему отцу повезло, и его не забрали в армию. Так что в дни окончания войны он был с нами. 21 апреля соединение Красной армии явилось в Хёнов. Мы в этот момент сидели в бункере, оборудованном для защиты от воздушных налетов.
Советские солдаты обыскали бункер на предмет оружия и спрятавшихся солдат вермахта. Вскоре к ним присоединились гражданские лица, все это были освобожденные с принудительных работ. Их ненависть к немцам была огромна. Эти люди хотели застрелить моего отца. Но красноармейцы ему не позволили. Под их защитой мы смогли выйти на улицу. Там уже расположились солдаты, лошади, машины. В нашем саду стояла пушка.
Тем, что нам разрешили снова войти в дом, мы, возможно, обязаны моей маленькой сестре, родившейся несколько месяцев назад. Часто описанная любовь русских людей к детям тут же была проявлена к ней. Советский офицер - он сказал на ломаном немецком «я есть коммунист, большевик» - оказал нам помощь.
Вскоре жизнь в Хёнове начала нормализоваться. Однажды красноармейцы пришли к нам. Их строгий тон не сулил ничего хорошего. «Ты Ортманн? Ты кузнец? Ты идти с нами». Они искали специалиста для нашей деревенской кузницы. И быстро нашли моего отца. Он стал работать за лучшую валюту, которая тогда существовала - за еду. Нам давали кашу в самых разных вариациях. Это обезопасило нашу семью от голода. Даже маленькая сестра привыкла к грубой солдатской еде. Моя сестра, кстати, и до сих пор живет в родительском доме в Хёнове.
Иоахим Ортманн, Берлин.
«Кто голосует за Гитлера - голосует за войну», сказал Тельманн. Мой отец поэтому отдал свой голос ему. И вот война началась. Каждую ночь - воздушная тревога, позже тревоги начались и в дневное время. Однажды я шла из школы, уже было недалеко до дома, когда завыли сирены. Я побежала, чтобы успеть домой, в подвал, и вдруг я увидела их над собой - бомбардировщики. Они плыли, как на параде, заполнили все небо, насколько хватало взгляда. Их было, наверное, больше тысячи машин. Я застыла как вкопанная. Так, наверное, чувствует себя человек, стоящий перед расстрельной командой. Сбросят ли они сейчас смертоносный груз здесь или в другом районе, на женщин и детей? Представление о том, что Гитлера можно победить, убивая мирное население, оказалось ошибкой. Все было наоборот. Я знала одного солдата в отпуске, который уехал на фронт раньше времени. Там у него по крайней мере есть оружие и видимый противник, так сказал он, здесь же его просто прикончат в подвале без всякого сопротивления.
...21 апреля советские танки двинулись из Вартенберга в направлении Берлин-Вайсензее. Кто-то видел минимум сотню. На лугу за нашим поселком стояло единственное орудие. Самолет с красными звездами сбросил одну-единственную бомбу и уничтожил это орудие. Русские не вели войну против женщин и детей, как это делали США и Великобритания.
Появились двое стариков с нарукавными повязками - они, очевидно, принадлежали к последним сопротивляющимся войскам, к Фольксштурму. Моя мать убедила их идти домой. Здесь же нет поблизости СС, которые могли бы поймать их как дезертиров. Она также убедила жильцов дома не следовать приказу уходить в центр города. Только наш сосед - «золотой фазан», как называли нацистских чиновников - распространялся на лестнице, что скоро придет «Армия Венка», и что война еще не проиграна.
Потом мы увидели первых красноармейцев, услышали русскую речь на улице - и были этому рады. Наконец-то мы чувствовали себя свободными от страха. И это несмотря на то, что «Сталинский оргАн», так называли ракетное орудие, всего в 500 метрах от нашего поселка бил по центру; все окна в округе вылетели.
Моя мать считала, что теперь нас заставят заплатить за все. По крайней мере, мы все должны были работать в искупление. Это началось с того, что 15 мая каждого обязали трудиться, иначе человек получал лишь самую малость по продовольственной карте, этого не хватало для выживания. Работающие же получали карты, которые по крайней мере позволяли не умереть с голоду. Так, для служащих выдавалось 7 грамм жира в день, 15 граммов питательных веществ,400 граммов хлеба. Сегодня мы не едим столько хлеба, но ведь тогда мы ничего не могли на него намазать или положить.
Вначале я работала в садоводстве... однажды знакомая пригласила меня в окружное управление, где нацистские чиновники были заменены на людей, незамеченных в связях с нацистами. Так я начала работать стенографисткой в социальном управлении Пренцлауэр Берг... Я работала там, куда обращались вернувшиеся из лагерей и тюрем политзаключенные, чтобы получить дополнительный рацион еды, а также обеспечение одеждой, обувью и жильем. В это время я узнала много ужасных вещей. Я подумала: если люди могли вынести такой кошмар, наверное, их мировоззрение правильно. Но в головах многих подростков и молодых людей царил мрак. «Вы господа, все остальные - унтерменши», так им вдалбливали. Возвращение к норме было очень трудным.
Мы основали молодежное общество «Антифа». Сначала мы только танцевали, потом нашелся чей-то литературно образованный отец, который принес нам стихи Гейне. Мы с жадностью читали их. Появились первые произведения Эриха Вайнерта, Берта Брехта и Эриха Кестнера, много антивоенной литературы. Мы использовали ее для наших вечеров, при свете свечей читали о бессмысленной «героической смерти». Так в нас прорастали новые понятия.
Нам помогали два молодых советских офицера. Нам ведь нужны были помещения, топливо и разрешения на собрания. Капитан Митя Коломиевский был из Киева. Вся его фамилия была убита фашистами. Он мечтал дойти до Берлина и разговаривать с немцами только на языке пистолета. Но вместо этого Митя напоминал нам на прекрасном немецком языке, что мы принадлежим к нации поэтов и философов. Он цитировал Гете, а если некоторые провоцировали его и переходили на английский, он отвечал и на этом языке.
Для нас тогда многое изменилось. Все решали не деньги родителей, а наш собственный труд и достижения. Один из нашей группы стал учителем, другие подготовились для поступления в университет. Некоторые стали потом врачами, один - известным архитектором, еще один занял руководящий пост в министерстве иностранных дел ГДР. Ни у кого не было проблем с тем, чтобы получить образование. Я сама осуществила свою мечту и стала журналисткой.
Гизела Тевс, Берлин.
Гранзее: белый флаг на церковном шпиле
..С января 1945 года через город проходили множество беженцев. В конце марта за ними последовали отступающие войска фашистского вермахта. В национал-социалистической Высшей крестьянской школе оборудовали лазарет. Тамошний главный врач вскоре удрал, оставив раненых на произвол судьбы. До конца апреля хаос все увеличивался. Появлялись новые группы вермахта и СС, заселялись в квартиры и снова исчезали.
С 27 по 29 апреля 4й танковый полк СС явился в город и разорил все запасы продовольствия, сложенные Обществом солдатских родственников для раненых в лазарете. Вокзал был занят для командования 7го танкового дивизиона. Судьба, которая ожидала городок, прочитывалась по рельсам: там стояли вагоны с гигантскими морскими минами, предназначенными для «тактики выжженной земли». Все руководящие нацистские чиновники и партийные деятели сбежали, во главе с городским группенляйтером Шенком. Через несколько часов после призыва сопротивляться до последнего, этот нацистский вождь покинул город в машине, нагруженной мехами. Бургомистр Клюге, однако, остался в Гранзее.
29 апреля взволнованные граждане города отправились к коменданту и потребовали от него сдать Гранзее без боя. Он пообещал послать гонца в штаб в Менце, чтобы получить разрешение на такой шаг. Но гонец уже не мог выбраться из города.
Тогда школьный советник Шульце разыскал бургомистра, чтобы в качестве посланца от жителей города просить его вывесить белый флаг. Подвыпивший полицейский стал угрожать ему оружием, так что Шульце вынужден был уйти.
Около 23 часов эсэсовцы вознамерились начать уничтожение города со взрыва ратуши, школы, электростанции и почти. Осмелевшие горожане смогли помешать им в этом.
30 апреля многие жители Гранзее покинули город, ушли в леса и присоединились к потокам беженцев. Красная армия была на расстоянии всего нескольких километров, можно было слышать грохот орудий. Вечером женщины направились к церкви св. Марии и потребовали от ключника передачи ключей от южной башни, чтобы там вывесить белый флаг. Они даже пригрозили в случае необходимости взорвать передние врата. Школьный советник Шульце успокоил группу, так как в городе еще находились какие-то соединения вермахта и СС, которые могли открыть огонь по женщинам. Лишь с трудом Шульце смог сдержать порывы толпы. Возможно, этим он предотвратил кровавую развязку.
Вскоре еще одна делегация потребовала от городского коменданта сдать Гранзее без боя. Вначале тот держался уклончиво и объяснял, что капитуляция будет стоить ему головы. Но затем, под давлением женщин, которые боролись за жизнь своих детей, он приказал соединениям вермахта и колонне велосипедистов СС немедленно покинуть Гранзее. Затем и он сам со своим штабом покинул город.
Вечером бургомистр Клюге выбрал из мужчин добровольных парламентеров. Они должны были выступить навстречу Красной армии с документом о сдаче города на немецком и русском языках.
Утром 1 мая семеро мужчин двинулись в путь. Около 5 часов на башне церкви св. Марии вывесили белый флаг.
Парламентерам удалось установить связь с Красной армией. Вскоре ее командиры появились у городских стен. Сдача Гранзее произошла без крови, без единого разбитого окна. В моем родном городе война закончилась.
Сегодня там ничто не напоминает о мужественных гражданах, таких, как школьный советник Шульце. После освобождения от фашизма он, как городской хронист, записал: «если судить объективно, невозможно не поблагодарить русские оккупационные власти за дисциплинированное и корректное поведение».
Но это , конечно, не соответствует предписанному видению истории от берлинских «героев афганской войны» наших дней... старые военные памятники теперь тщательно отреставрированы. И после поглощения ГДР западной Германией внезапно явившиеся потомки «героического» городского группенляйтера Шенка уже получили брошенную им бывшую собственность в личное распоряжение.
Ульрих Гуль.
Хёнов: кузнец работал за кашу.
Старая фотография показывает моего отца среди советских солдат. Они выглядят совсем не по-военному, ведь они тогда, летом 1945 года работали в кузне городка Хёнов рядом с Берлином.
Там мы жили. Моему отцу повезло, и его не забрали в армию. Так что в дни окончания войны он был с нами. 21 апреля соединение Красной армии явилось в Хёнов. Мы в этот момент сидели в бункере, оборудованном для защиты от воздушных налетов.
Советские солдаты обыскали бункер на предмет оружия и спрятавшихся солдат вермахта. Вскоре к ним присоединились гражданские лица, все это были освобожденные с принудительных работ. Их ненависть к немцам была огромна. Эти люди хотели застрелить моего отца. Но красноармейцы ему не позволили. Под их защитой мы смогли выйти на улицу. Там уже расположились солдаты, лошади, машины. В нашем саду стояла пушка.
Тем, что нам разрешили снова войти в дом, мы, возможно, обязаны моей маленькой сестре, родившейся несколько месяцев назад. Часто описанная любовь русских людей к детям тут же была проявлена к ней. Советский офицер - он сказал на ломаном немецком «я есть коммунист, большевик» - оказал нам помощь.
Вскоре жизнь в Хёнове начала нормализоваться. Однажды красноармейцы пришли к нам. Их строгий тон не сулил ничего хорошего. «Ты Ортманн? Ты кузнец? Ты идти с нами». Они искали специалиста для нашей деревенской кузницы. И быстро нашли моего отца. Он стал работать за лучшую валюту, которая тогда существовала - за еду. Нам давали кашу в самых разных вариациях. Это обезопасило нашу семью от голода. Даже маленькая сестра привыкла к грубой солдатской еде. Моя сестра, кстати, и до сих пор живет в родительском доме в Хёнове.
Иоахим Ортманн, Берлин.