до сознания
Был когда-то в древнегреческом языке глагол eido ("видеть"). Он там с самого начала был, ещё до Гомера, и со временем оброс дополнительными значениями. Уже во времена Гомера eido значило не только "видеть", но и "знать" или "познавать". Точнее, "знать из личного опыта" или "познавать на личном опыте".
Примерно за 500 лет до Рождества Христова (а может быть, и раньше) глагол eido породил термин eidesis ("[эмпирическое] познание"), а от него произошло загадочное syneidesis ("совместное познание", "одновременное познание" или "со-познание", как кому угодно). Идея этого понятия заключалась в том, что, познавая очевидное, человек одновременно познаёт и менее очевидное - например, хорошо это или плохо, правильно или неправильно, полезно или вредно, к чему это приведёт и т.д. Иными словами, syneidesis - это психическая деятельность, сопутствующая эмпирическому познанию.
Поскольку вместо психики у древних греков была душа, а вместилищем её считалось сердце, syneidesis сводилась у них, в основном, к нравственной оценке собственных поступков. Герои античных драм говорили о себе "auto ti sineidenai", имея в виду, что им мучительно больно за совершённые злодеяния. В том же значении употреблял это слово и философ Демокрит - атеист и материалист, между прочим. В богов он не верил, но в том, что у каждого порядочного человека есть syneidesis, ничуть не сомневался. А более поздние философы-стоики возвели syneidesis в ранг высшего судьи человеческих поступков, приговор которого гораздо важнее, чем общественное мнение.
Древние римляне переняли эту идею у греков и принялись её развивать. Термин "syneidesis" они буквально перевели на латынь, получилась "conscientia". О ней толковали многие латинские моралисты, но пуще всех - Аврелий Августин. В его трудах conscientia предстаёт как центр духовной жизни человека и даже как бездна, в которой обитает Бог. Но оставим его в покое и перейдём к восточным славянам.
Предки наши про syneidesis узнали позже всех - аж в XI веке. И не от каких-то там философов, а от апостола Павла и православных богословов. Перевели этот термин тоже буквально: "sin" = "съ", "eidesis" = "вЕдение"; но получившееся "съведение" никому не понравилось, и его заменили более кратким и благозвучным словом "съвесть", из которого затем получилась всем нам знакомая "совесть". С тех пор мы ею и мучимся - ну, может быть, и прежде тоже мучились, но не знали, как это называется.
До середины XVII века "syneidesis", "conscientia" и "совесть" означали одно и то же - нравственное суждение о собственном поведении. Затем в Европе появился влиятельный философ Декарт, который обратил внимание общественности на то, что судим мы не только себя, но и всё вокруг, и не только нравственно, но по-всякому. Эту-то способность к суждению он и назвал латинским словом conscientia - и, тем самым, существенно расширил его значение. А многочисленные философы и ученые, пришедшие вслед за ним, употребляли это слово уже исключительно по-декартовски, а не по-августиновски.
Живые европейские языки приспосабливались к этому расширению по-разному. Французы, итальянцы и португальцы так до сих пор и употребляют одно и то же слово в обоих смыслах (conscience, coscienza и consciência соответственно); современные греки тоже называют и то, и другое syneidisi - но во всех остальных языках для разных смыслов изобретены разные слова. У англичан это conscience и consciousness, у немцев - Gewissen и Bewusstsein, у испанцев - conciencia и conocimiento. А у русских - "совесть" и "сознание".
Слово "съзнание" существовало в древнерусском языке, но имело совсем другое значение. "Съзнати" означало "узнать", а "съзнатися" - познакомиться. Примерно так же его понимали и в начале XIX века, о чём свидетельствует "Словарь Академии Российской" 1822 года издания. А в середине того же века словарь Даля определяет "сознание" как "состояние человека в здравом смысле своем, могущего дать отчет в своих действиях", но отнюдь не как "субъективную переживаемость событий внешнего мира". И лишь у авторов второй половины века - пережде всего, у Достоевского - слово "сознание" стало употребляться в том же смысле, в каком у Декарта употребляется conscientia.
С тех пор русские переводчики настолько полюбили это слово, что переводят им любые термины, имеющие хоть какое-то отношение к высшей нервной деятельности. И английский sense, и французский esprit, и немецкий Sinn, и даже санскритская chitta - всё это на русской почве запросто превращается в "сознание". А ещё они любят переводить awareness как "осознанность", а to be aware как "быть осознанным" (тогда как на самом деле это просто "быть в курсе"). А ещё они переболтали Einsicht in die Notwendigkeit ("понимание необходимости") в "осознанную необходимость" - но это уже другая история, с древнегреческим syneidesis никак не связанная.
А слово "совесть", как мы знаем, живо до сих пор, но совсем не так популярно, и сфера его применения существенно ограничена. Современные словари определяют совесть как "свойство сознания", и мало кто сейчас помнит о тех временах, когда никакого сознания у людей не было, а была только совесть. А уж о том, что "сознание" и "совесть" - это два разных перевода одного и того же слова syneidesis, знают, похоже, только специалисты. Ну, вот, теперь и вы это знаете.
(с)ganja_jungle
Примерно за 500 лет до Рождества Христова (а может быть, и раньше) глагол eido породил термин eidesis ("[эмпирическое] познание"), а от него произошло загадочное syneidesis ("совместное познание", "одновременное познание" или "со-познание", как кому угодно). Идея этого понятия заключалась в том, что, познавая очевидное, человек одновременно познаёт и менее очевидное - например, хорошо это или плохо, правильно или неправильно, полезно или вредно, к чему это приведёт и т.д. Иными словами, syneidesis - это психическая деятельность, сопутствующая эмпирическому познанию.
Поскольку вместо психики у древних греков была душа, а вместилищем её считалось сердце, syneidesis сводилась у них, в основном, к нравственной оценке собственных поступков. Герои античных драм говорили о себе "auto ti sineidenai", имея в виду, что им мучительно больно за совершённые злодеяния. В том же значении употреблял это слово и философ Демокрит - атеист и материалист, между прочим. В богов он не верил, но в том, что у каждого порядочного человека есть syneidesis, ничуть не сомневался. А более поздние философы-стоики возвели syneidesis в ранг высшего судьи человеческих поступков, приговор которого гораздо важнее, чем общественное мнение.
Древние римляне переняли эту идею у греков и принялись её развивать. Термин "syneidesis" они буквально перевели на латынь, получилась "conscientia". О ней толковали многие латинские моралисты, но пуще всех - Аврелий Августин. В его трудах conscientia предстаёт как центр духовной жизни человека и даже как бездна, в которой обитает Бог. Но оставим его в покое и перейдём к восточным славянам.
Предки наши про syneidesis узнали позже всех - аж в XI веке. И не от каких-то там философов, а от апостола Павла и православных богословов. Перевели этот термин тоже буквально: "sin" = "съ", "eidesis" = "вЕдение"; но получившееся "съведение" никому не понравилось, и его заменили более кратким и благозвучным словом "съвесть", из которого затем получилась всем нам знакомая "совесть". С тех пор мы ею и мучимся - ну, может быть, и прежде тоже мучились, но не знали, как это называется.
До середины XVII века "syneidesis", "conscientia" и "совесть" означали одно и то же - нравственное суждение о собственном поведении. Затем в Европе появился влиятельный философ Декарт, который обратил внимание общественности на то, что судим мы не только себя, но и всё вокруг, и не только нравственно, но по-всякому. Эту-то способность к суждению он и назвал латинским словом conscientia - и, тем самым, существенно расширил его значение. А многочисленные философы и ученые, пришедшие вслед за ним, употребляли это слово уже исключительно по-декартовски, а не по-августиновски.
Живые европейские языки приспосабливались к этому расширению по-разному. Французы, итальянцы и португальцы так до сих пор и употребляют одно и то же слово в обоих смыслах (conscience, coscienza и consciência соответственно); современные греки тоже называют и то, и другое syneidisi - но во всех остальных языках для разных смыслов изобретены разные слова. У англичан это conscience и consciousness, у немцев - Gewissen и Bewusstsein, у испанцев - conciencia и conocimiento. А у русских - "совесть" и "сознание".
Слово "съзнание" существовало в древнерусском языке, но имело совсем другое значение. "Съзнати" означало "узнать", а "съзнатися" - познакомиться. Примерно так же его понимали и в начале XIX века, о чём свидетельствует "Словарь Академии Российской" 1822 года издания. А в середине того же века словарь Даля определяет "сознание" как "состояние человека в здравом смысле своем, могущего дать отчет в своих действиях", но отнюдь не как "субъективную переживаемость событий внешнего мира". И лишь у авторов второй половины века - пережде всего, у Достоевского - слово "сознание" стало употребляться в том же смысле, в каком у Декарта употребляется conscientia.
С тех пор русские переводчики настолько полюбили это слово, что переводят им любые термины, имеющие хоть какое-то отношение к высшей нервной деятельности. И английский sense, и французский esprit, и немецкий Sinn, и даже санскритская chitta - всё это на русской почве запросто превращается в "сознание". А ещё они любят переводить awareness как "осознанность", а to be aware как "быть осознанным" (тогда как на самом деле это просто "быть в курсе"). А ещё они переболтали Einsicht in die Notwendigkeit ("понимание необходимости") в "осознанную необходимость" - но это уже другая история, с древнегреческим syneidesis никак не связанная.
А слово "совесть", как мы знаем, живо до сих пор, но совсем не так популярно, и сфера его применения существенно ограничена. Современные словари определяют совесть как "свойство сознания", и мало кто сейчас помнит о тех временах, когда никакого сознания у людей не было, а была только совесть. А уж о том, что "сознание" и "совесть" - это два разных перевода одного и того же слова syneidesis, знают, похоже, только специалисты. Ну, вот, теперь и вы это знаете.
(с)ganja_jungle