Булыгин П.П. По следам убийства царской семьи. I.
[Булыгин П.П.]. По следам убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). Поездка к адм. Колчаку. // Сегодня. Рига, 1928. №178, 5 июля, с. 3.
Оправившись от горячки *), я, снабженный Алексеем деньгами, поехал в Петербург, где предложил одной группе, ориентировавшейся на немцев, повторить свою попытку в Екатеринбурге - они ответили: «еще рано»...
Государь был уже убит.
С большим трудом и многими приключениями, преодолев немецкие рогатки на границе, я, в районе хутора Михайловского, перешел на Украину. Через несколько недель я организовал офицерскую охрану дворца «Харакс», где проживала тогда императрица Мария Федоровна (в Крыму).
Через некоторое время офицерские отряды вошли и в другие два дворца: «Дюльбер» и «Ай Тодор». Сводно-гвардейский эскадрон занял «Арианду», сводно-гвардейская рота - «Ливадию». В Крыму стало спокойно и я начал подготовлять свой отъезд вокруг Азии в Сибирь, чтобы оттуда попытаться узнать о судьбе государя и его семьи.
1-го января 1919 г. я сдал охрану дворца «Харакс» своему заместителю кап. Войцеховскому и с одним из офицеров моей команды, выбранным мной себе в спутники, эсаулом Граматиным, тронулся в долгий путь. Сначала мы проехали опять на Кубань для устройства себе заграничных паспортов и разрешений в штабе главнокомандующего вооруженными силами Юга России. Это наладилось легко и просто. Мы получили пакеты и документы курьеров штаба к заграничным представителям и в штаб адмирала Колчака, и из Новороссийска проехали в Одессу. В Ялту «Тигр» зашел ночью и всего лишь на четыре часа. Я взял парного извозчика и в полной темноте, при ярких звездах, поскакал по знакомой Нижне-Алупкинской дороге в «Харакс». Туда пришли, вызванные по телефону из «Дюльбера», где они находились на охране вел. кн. Николая Николаевича и Петра Николаевича, мои четыре названных брата - мы побратались еще в первомъ кубанском походе и крепко дружили. Мы простились на повороте шоссе и я еще некоторое время, обернувшись, видел темные фигуры и слабо блестевшие при звездах штыки их винтовок. Потомъ опять ночь, шум моря справа внизу, запах кипарисов и звезды над головой.
Когда я вернулся из Сибири, я не застал уже в живых своих названных братьев... Капитан Долгов убит в атаке Корниловского полка, которым он командовал, произведенный за мое отсутствие в полковники, поручик Кубашев, при окружении под деревней Драгомировкой на киевском направлении батальона лейб-гвардии Литовского полка, застрелил своего брата, невесту поручика Луцко, пятого из нас, бывшую в походе под видом вольноопределяющегося, и застрелился сам. Поручик Луцко, чудом спасншийся из пальцев смерти в момент рубки красной конницей разгромленного батальона, узнал о их гибели лишь в Одессе, куда его перевезли в тифу. Он застрелился, успев передать соседям-офицерам привет мне. Я получил его в Белграде в конце 20-го года.
В Одессе мы благодаря генералу бар. Каульбарсу попали на английский истребитель и после снежной бури, измотавшей наш корабль у берегов Варны попали в горячей, солнечный и сине-белый Константинополь. Здесь мы пробыли всего один день. Английский адмирал, к которому доставил нас истребитель, направил нас на греческий пароход «Асмус», и мы благополучно перебрались в Пирей. В Греции была досадная задержка из-за английской визы, а затем Марсель, Париж, Лондон, откуда через семь дней мы выехали на японском «Камо Маро», сидя с билетами второго класса в матросской каюте.
Как сон, проплыли мимо кормы и скрылись Порт-Саид, далекий Саид, как груда бело-розовых облаков, раскаленный Аден, с мечетями, чумазыми ребятишками и черными козами с выменем в кожаных чехлах. «Ворота мертвых» - Баб-эль-Мандеб, цветочная корзина на синей эмали Индийского океана - Цейлон, Коломбо, домик пленных генералов побежденных буров, Кенди - прежняя столица цейлонскаго магараджи, с развалинами его гарема на островке среди озера, храм зуба Будды (индийского царевича Иосафата - по нашим святцам), наконец ранним утром
наш «Камо-Маро» вошел в гавань белого, расположенного амфитеатром по склону горы, Гонг-Конга. Проделав здесь все, что туристу проделать полагается, т.е. поднявшись на фуникулере на Виктория Пик, налюбовавшись единственным в мире видом оттуда на обе стороны острова и на гавань с застывшими в синем стекле игрушечными корабликами, я отправился к русскому генеральному консулу В.О. Эттингену. Генеральный консул - интересный, выдержанный и очень обязательный человек - разсказал мне о том затруднительном положении, в какое он попал в день празднования здесь несколько дней тому назад перемирия, из-за неимения нот «Коль славен», по повелению верховного правителя адмирала Колчака заменяющего гимн. Появление на трибуне представителя каждой из союзных держав встречалось гимном этой страны.
- Вы понимаете, что я не мог появиться без оказания мне должных почестей.
К счастью, одна дама сумела на память написать ноты и все обошлось благополучно.
Говоря о новостях, полученных им с Дальнего Востока, генеральный консул протянул мне пачку владивостокских газет. В одной из них я прочел:
«Семья покойного лейб-медика Евгения Степановича Боткина извещает о панихиде по нем и по всем погибшим вместе с ним, имеющей быть...» и т. д.
Это был первый серьезный слух о гибели царской семьи, дошедший до меня. От генерального консула я узнал также, что брат Е.С. Боткина, полковник В.С. Боткин живет во Владивостоке и служить секретарем в английской миссии там у г. Хотсон. Я записал адреса.
После недельного пребывания в карликовой Японии, очень дождливой в это время, оставившей в моей памяти воспоминание, связанное, главным образом, с представлением о мокрой соломе: соломенныя шляпы, соломенныя юбки рыбаков, шалаши и пр., русский пароход «Саратов» доставил нас из Цуруги в деревянный серый Владивосток.
Прежде всего я разыскал на Корейской улице домик полковника Боткина. Ознакомившись с моими бумагами, он радушно принял меня и дал мне все сведения, имеющаяся у него, о екатеринбургской трагедии: генерал Дитрихс ведет следствие, без сомнения все погибли.
Это было неожиданно. На юге России все были убеждены в противном. Моя поездка в Екатеринбург, вернее, слухи, собранные в этой поездке, тоже давали надежду. Генерал Романовский, встречу с которым мне устроил полк. Боткин, высказал то же убеждение, что и тот, добавив только, что следствие об убийстве царской семьи ведет не ген. Дитрихс, который лишь по повелению верховного правителя наблюдает за делом и ограждает свободу работы следователя, а Н.А. Соколов, следователь по особо важным делам. Он находится сейчас в Омске.
Через несколько дней мы ехали в Омск.
В Омск поезд прибыл благополучно,- это был первый случай после семи катастроф подряд, устроенных агентами большевиков на Восточно-Китайской жел. дороге.
Я явился в штаб верховного правителя адм. Колчака. Когда я разговаривал с генерал-квартирмейстером ставки генералом Андогским, вошел начальник штаба ген.-лейт. Дитрихс. Я явился ему.
- Мы вас давно ждем... Вы обедаете сегодня у меня.
В вагоне ген. Дитрихса я впервые узнал всю обстановку: вся царская семья убита, сомнений никаких нет. Убиты и алапаевские и пермские узники. Дело предварительного следствия ведет талантливый и энергичный следователь Соколов, третий по счету, так как два первых оказались плохи: перваго следователя Наметкина офицеры-слушатели академии генерального штаба, стоявшей при большевиках в Екатеринбурге, которые первые при белых оказались на месте преступления, угрозой револьверами заставили проехать на шахты, второй - член омского окружного суда Сергеев, слишком вяло вел дело. Теперь работает Соколов - он отдался делу целиком.
Н.А. Соколов - еще молодой, но уже известный следователь. Он был назначен следователем по важнейшим делам при пензенском окружном суде министром юстиции Щегловитовым, который очень выдвигал его. В Омск Соколов пришел переодетым бродягой, что ему прекрасно удалось из-за его исключительного знания жизни и быта простонародья. Верховному правителю его рекомендовал ген. Розанов, знавший его по прежним временам, и адмирал Колчак ему доверяет. Все дело, вовсех его ответвлениях сосредоточено у него, генерала Дитрихса. У него же хранятся отработанные следователем вещественные доказательства и реликвии дела. Он ведет, по повелению верховного правителя, общее наблюдение и содействует делу следствия.
Верховный правитель ждал меня и теперь я и эсаул Граматин, по его повелению, поступаемъ в распоряжение ген. Дитрихса, а он прикомандировывает нас к следователю Соколову, к которому нам надлежит явиться.
В тот же день я был у следователя. С трудом отыскал я на запасных путях, затерянный среди переполненных частями штабов и других военных небольшой зеленый служебный вагон третьего класса, скромно поместившийся около громадного состава казачьего атамана Дутова.
(Продолжение следует).
Ницца. П.Б.
*) См. статьи «Попытка спасения Николая II и царской семьи» в №№ 174 и 176 «Сегодня».
[Булыгин П.П.]. По следам убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). Знакомство с Н. Соколовым и адм. А.В. Колчаком *). // Сегодня. Рига, 1928. №181, 8 июля, с. 4.
Я вошел в вагон. В маленькой кухонке молодой парень - проводник ставил самовар. В открытую дверь слышался треск пишущей машины. Я постучал и вошел туда. Коренастый человек с великолепными полицмейстерскими подъусниками и седеющей головой сидел у маленького столика, и одним пальцем плохо слушающихся непривычных рук стучал по клавишам Ремингтона. Он встал.
- Вы - г. следователь?
- Никак нет, я - пристав Кульков. Г. следователь здесь, рядом. Вы к нему? Николай Алексеевич, к вам!
Из двери вышел небольшого роста человек лет 40 в защитном френче и валенках. Я представился и подал свои бумаги.
- Николай Петрович, выйди,- сказал следователь. Кульков вышел. Мы сели на диван и стали знакомиться. Я разсматривал Соколова. У него были черные, редкие волосы, громадный, далеко на голову уходящий лоб - просторная коробка для многих знаний и больших дум, утомленное серое лицо, которому неподвижный вставной треснувший стеклянный глаз и пристальный внимательный взгляд другого придавали странное выражение. Ясно чувствовалось впечатление ассиметрии и безпокойства. Этому способствовало и неодинаковое положение черных усов, один из которых Соколов постоянно нервно теребил и кусал. У него была еще и другая привычка: говоря с вами, он сутуло горбился, раскачивался и медленно потирал свои руки. Руки у него были красивые: небольшие, но сильные, твердые - мужские руки. Глядя на них, невольно чувствуешь уверенность в деле, за которое оне осторожно, но твердо взялись. Говорил он медленно и тихо, как бы обдумывая и взвешивая каждое слово, низко наклоняясь над своими руками и потом быстро вскидывая голову и прямо глядя вам в глаза. Он мне понравился сразу.
Мы условились, что я и эсаул Граматин будем работать с ним, по его указанию, что пока мы устроимся жить где-нибудь в другом месте, так как его вагончик переполнен: он с женой и агент Кульков, но что ген. Дитрихс обещал ему дать по зимнему оборудованную теплушку (товарный вагонт), которую прицепят к его вагону, тогда мы поместимся там.
- Капитан, будем работать вместе и работать дружно. Я уже чувствую вас. А работы много...
Мы крепко пожали друг другу руки и я ушел.
Через несколько дней я представился верховному правителю адмиралу А.В. Колчаку.
Я вошел в большую комнату. Налево у стены за письменным столом, в больших креслах с резными ручками, изображающими головы сфинксов, сидел адмирал. Налево от его руки, на маленьком столике, лежало евангелие, и на нем просфора. При моем приближении адмирал встал, принял мой рапорт, сел и резким жестом посадил меня. Он казался совсем маленьким в громадном кресле. Я много слышал о крайней нервности адмирала Колчака, но все же его лицо и жесты удивили меня. Он, не глядя на меня, громадным складным ножом резал ручку кресла и молчал. Молчал и я, не зная, что подумать.
- Ну, что же? - бросил адмирал.
- Ваше высокопревосходительство... - начал я и сунул руку в карман за своими бумагами. Подняв глаза, я перехватил взгляд адмирала с странным выражением настороженной готовности следящего за моей рукой. Я подал бумаги, адмирал прочел их и сразу изменился, бросил в сторону нож и опять протянул мне руку.
- Помните, капитан, я всегда и во всем помогу вам.
Он посвятил меня в общий ход следствия и в обстановку работ Соколова:
- Я ему верю, это золотой человек.
Адьютант отворил дверь:
- Ваше высокопревосходительство, начальник штаба.
Вошел ген. Дитрихс и я поднялся: начальник штаба только что вернулся с фронта и им не до меня, но адмирал остановил меня за руку:
- Оставайтесь, секретов от вас нет.
Вечером я разсказывал Соколову о двух противоположных впечатлениях, произведенных на меня Колчаком, и тот объяснил мне причину этой странности. Оказывается, что в контр-разведках ставки имелись сведения о готовящемся покушении на верховного правителя со стороны офицера, который должен прибыть из-за границы с бумагами, не внушающими никакого опасения,- неужели меня Колчак принял сначала за террориста?
Соколов много разсказывал мне в этотъ вечер об адмирале и об его отношении к следствию по делу об убийстве царской семьи. Колчак, в период работы следствия в Екатеринбурге, приезжая на фронт, всегда вызывал к себе Соколова для обстоятельного доклада, интересуясь всеми подробностями работы. Особенно живо интересовался он судьбой вел. кн. Михаила Александровича. То же впечатление вынес и я из разговора с адмиралом.
Соколова подкупала в верховном правителе искренность и простота. Однажды в Екатеринбурге доклад Соколова адмиралу и совещание с ним о нужных мерах в работе затянулись до 4-х часов утра. Усталый и раздражительный Соколов в пылу разговора, возражая на какую-то фразу адмирала, ударил его по колену:
- Да что вы мне ерунду говорите!..
Но сейчас же опомнился:
- Простите, ваше высокопревосходительство,- я забылся...
- Что? Полноте, Николай Алексеевич, я и не заметил...
И адмирал Колчак, и ген. Дитрихс были внимательны к делу следствия и заботились о нем. Нельзя того же было сказать о некоторых других из их окружения, например, о бывшем уральском генерал-губернаторе, прежде адвокате, П.
Однажды лучший агент Соколова, бывший исправник А., поймавший физического убийцу царской семьи, помощника и правую руку Юровского, Павла Медведева и нескольких других лиц, причастных к преступлению, явился к следователю и просил его исхлопотать ему прибавку к жалованью, так как у него семья в 5 человек и получаемых им денег ему не хватает. Соколов, не будучи в состоянии сам сделать это и боясь потерять очень ценного работника, подал рапорт на имя начальника края генерал-губернатора П., прося прибавить его агенту А. 50 рублей (сибирских) в месяц и объясняя ценность для вверенного ему следствия этого агента.
Ответ был неожиданный:
«Отказать».
И мотив отказа еще более неожиданный:
«... Удивляюсь вообще, почему это дело выделяется из числа других подобных дел, ведь это - простой разстрел заложников...»
Этот любопытный документ «белого» генерал-губернатора хранится в секретном архиве следствия.
Кстати, Соколов начал свою работу, имея всего 3000 рублей сибирских денег, а тем временем в тылу армии, главным образом в Омске, прокучивались громадные деньги, не считая прокучивающейся чести.
Этот «генерал-губернатор» был не один, были и другие умышленные и неумышленные, тайные и явные вредители дела следствия. Из числа «неумышленных вредителей» укажу на тех офицеров, которые войдя первыми в дом Ипатьева, нашли на стенах дома и террасы надписи, оставленные скучающими на часах или просто низко хулиганствующими красноармейцами и мадьярами - палачами из чрезвычайки, вошедшими в дом заключения при Юровском, сменившем ставшую ненадежной в глазах организаторов убийства команду Авдеева и Мошкина, старательно стерли и сцарапали эти надписи, забыв, что они уничтожают важный след, нужный тому, кто будет возстанавливать для истории обстановку совершенного здесь преступления.
К какой категории - «умышленных» или «неумышленных вредителей» отнести тех начальников воинских частей и чинов контр-разведок, которые разстреливали на месте попадавшихся в их руки так или иначе причастных к делу убийства царской семьи преступников, или «заматывали» их, переводя из тюрьмы в тюрьму и не доводя до допроса следователя? Следствие установило факт разстрела таким образом восьми человек и тщетно старалось получить одного арестанта, который, фатально избегая следователя, переменил пять тюрем, после чего его след вообще пропал. Я думаю, что среди них были вредители обеих категорий, так как с одной стороны принципиальных врагов следствия в Сибири было не мало, с другой же стороны были и люди, желавшие быть полезными следствию, но относившиеся подозрительно и враждебно к личности Соколова, ибо враги следствия старались, и зачастую успешно, очернить следователя в глазахъ их. Про Соколова разсказывали всевозможные небылицы, вплоть до того, что он является автором приказа № 1, как известно, приписываемого другому Соколову, сенатору Керенского.
Нехорошую роль в области фабрикации вздорных слухов о следователе и торможении его работы, по мнению Соколова, играли группировавшиеся вокруг первого белого коменданта (и начальника гарнизона) Екатеринбурга полковника принца Риза-Кули-Мирза, офицера собственного его величества конвоя, удаленного из него вскоре после первой революции за чрезмерное подлаживание к казакам конвоя,- полковник Никифоров, тов. прокурора Тихомиров и прежний жандарм Кирста. Эта группа вспоследствии перекочевала в Читу к атаману Семенову, куда перешло и следствие из угрожаемого красными Омска и там продолжала свою вредную работу.
Нельзя не отметить исключительно преданное и полезное делу следствия отношение начальника военно-административных учреждений тыла фронта варшавского лейб-улана ген. Домантовича, умершего впоследствии от гангрены, полученной в отмороженных ногах в героическом походе через тайгу от Томска до Читы остатков армий верховного правителя - отряда ген. Каппеля.
Наилучшим примером сбивания следователя с истинного пути к правде и направления его по ложной дороге является следующий случай:
В то время, когда красные вновь нажимали на освобожденный от них Екатеринбург, и Соколов спешно старался наверстать в остающейся период перед возможным падением города упущенное его предшественниками Наметкиным и Сергеевым и возстановить полустертые временем и людьми следы, к нему явился некий д-р Уткин (так, по крайней мере, он назвал себя) и заявил следующее:
- Я был при большевиках участковым врачем здесь, в Екатеринбурге. Однажды поздно вечером меня вызвали в комиссариат для оказания помощи какой-то девице. Когда я вошел в комнату, я увидел лежащую на кожаном диване молодую девушку среднего роста, довольно красивую шатенку; у нея была кровь на правом плече. Она была без сознания. Я нагнулся над нею, желая осмотреть рану. Когда я стал отмывать присохшую к ранке материю платья, девица, вероятно от боли, пришла в себя и, обхватив мою шею руками, зашептала мне на ухо: «Я великая княжна Анастасия Николаевна... Спасите меня...» Я знаю, что ее после большевики разстреляли, и помогу вам найти ея могилу.
Следователь допросил доктора Уткина и, в ущерб остальной работе, занялся разследованием этого случая. Все следы были возстановлены и привели к могиле. Могилу разрыли,- в ней оказалось тело певицы местного кафешантана, действительно разстрелянной большевиками. Было установлено, что именно к ней вызывался в комиссариат д-р Уткин. Д-р Уткин исчез из Екатеринбурга, но зато была установлена связь его с вышеупомянутой группой «тайных вредителей». Вред был налицо: Соколов, идя по ложному следу, пропустил около двух недель, драгоценных для работы следствия. Эти две недели были потеряны безвозвратно.
Когда белые оставляли Екатеринбург, Соколов с последними частями отступающих войск покинул «Шахту четырех братьев», где сгорели тела царской семьи. Уходил Соколов уже под выстрелами красных разъездов. По агентурным сведениям известно, что въехавший в Екатеринбург с первыми частями большевиков Юровский тотчас же кинулся на Щахту, чтобы узнать, что там было сделано белым следствием. Сделано было много.
(Продолжение следует.)
Ницца. П.Б.
*) См. «Сегодня» №№ 174, 176 и 178.
Оправившись от горячки *), я, снабженный Алексеем деньгами, поехал в Петербург, где предложил одной группе, ориентировавшейся на немцев, повторить свою попытку в Екатеринбурге - они ответили: «еще рано»...
Государь был уже убит.
С большим трудом и многими приключениями, преодолев немецкие рогатки на границе, я, в районе хутора Михайловского, перешел на Украину. Через несколько недель я организовал офицерскую охрану дворца «Харакс», где проживала тогда императрица Мария Федоровна (в Крыму).
Через некоторое время офицерские отряды вошли и в другие два дворца: «Дюльбер» и «Ай Тодор». Сводно-гвардейский эскадрон занял «Арианду», сводно-гвардейская рота - «Ливадию». В Крыму стало спокойно и я начал подготовлять свой отъезд вокруг Азии в Сибирь, чтобы оттуда попытаться узнать о судьбе государя и его семьи.
1-го января 1919 г. я сдал охрану дворца «Харакс» своему заместителю кап. Войцеховскому и с одним из офицеров моей команды, выбранным мной себе в спутники, эсаулом Граматиным, тронулся в долгий путь. Сначала мы проехали опять на Кубань для устройства себе заграничных паспортов и разрешений в штабе главнокомандующего вооруженными силами Юга России. Это наладилось легко и просто. Мы получили пакеты и документы курьеров штаба к заграничным представителям и в штаб адмирала Колчака, и из Новороссийска проехали в Одессу. В Ялту «Тигр» зашел ночью и всего лишь на четыре часа. Я взял парного извозчика и в полной темноте, при ярких звездах, поскакал по знакомой Нижне-Алупкинской дороге в «Харакс». Туда пришли, вызванные по телефону из «Дюльбера», где они находились на охране вел. кн. Николая Николаевича и Петра Николаевича, мои четыре названных брата - мы побратались еще в первомъ кубанском походе и крепко дружили. Мы простились на повороте шоссе и я еще некоторое время, обернувшись, видел темные фигуры и слабо блестевшие при звездах штыки их винтовок. Потомъ опять ночь, шум моря справа внизу, запах кипарисов и звезды над головой.
Когда я вернулся из Сибири, я не застал уже в живых своих названных братьев... Капитан Долгов убит в атаке Корниловского полка, которым он командовал, произведенный за мое отсутствие в полковники, поручик Кубашев, при окружении под деревней Драгомировкой на киевском направлении батальона лейб-гвардии Литовского полка, застрелил своего брата, невесту поручика Луцко, пятого из нас, бывшую в походе под видом вольноопределяющегося, и застрелился сам. Поручик Луцко, чудом спасншийся из пальцев смерти в момент рубки красной конницей разгромленного батальона, узнал о их гибели лишь в Одессе, куда его перевезли в тифу. Он застрелился, успев передать соседям-офицерам привет мне. Я получил его в Белграде в конце 20-го года.
В Одессе мы благодаря генералу бар. Каульбарсу попали на английский истребитель и после снежной бури, измотавшей наш корабль у берегов Варны попали в горячей, солнечный и сине-белый Константинополь. Здесь мы пробыли всего один день. Английский адмирал, к которому доставил нас истребитель, направил нас на греческий пароход «Асмус», и мы благополучно перебрались в Пирей. В Греции была досадная задержка из-за английской визы, а затем Марсель, Париж, Лондон, откуда через семь дней мы выехали на японском «Камо Маро», сидя с билетами второго класса в матросской каюте.
Как сон, проплыли мимо кормы и скрылись Порт-Саид, далекий Саид, как груда бело-розовых облаков, раскаленный Аден, с мечетями, чумазыми ребятишками и черными козами с выменем в кожаных чехлах. «Ворота мертвых» - Баб-эль-Мандеб, цветочная корзина на синей эмали Индийского океана - Цейлон, Коломбо, домик пленных генералов побежденных буров, Кенди - прежняя столица цейлонскаго магараджи, с развалинами его гарема на островке среди озера, храм зуба Будды (индийского царевича Иосафата - по нашим святцам), наконец ранним утром
наш «Камо-Маро» вошел в гавань белого, расположенного амфитеатром по склону горы, Гонг-Конга. Проделав здесь все, что туристу проделать полагается, т.е. поднявшись на фуникулере на Виктория Пик, налюбовавшись единственным в мире видом оттуда на обе стороны острова и на гавань с застывшими в синем стекле игрушечными корабликами, я отправился к русскому генеральному консулу В.О. Эттингену. Генеральный консул - интересный, выдержанный и очень обязательный человек - разсказал мне о том затруднительном положении, в какое он попал в день празднования здесь несколько дней тому назад перемирия, из-за неимения нот «Коль славен», по повелению верховного правителя адмирала Колчака заменяющего гимн. Появление на трибуне представителя каждой из союзных держав встречалось гимном этой страны.
- Вы понимаете, что я не мог появиться без оказания мне должных почестей.
К счастью, одна дама сумела на память написать ноты и все обошлось благополучно.
Говоря о новостях, полученных им с Дальнего Востока, генеральный консул протянул мне пачку владивостокских газет. В одной из них я прочел:
«Семья покойного лейб-медика Евгения Степановича Боткина извещает о панихиде по нем и по всем погибшим вместе с ним, имеющей быть...» и т. д.
Это был первый серьезный слух о гибели царской семьи, дошедший до меня. От генерального консула я узнал также, что брат Е.С. Боткина, полковник В.С. Боткин живет во Владивостоке и служить секретарем в английской миссии там у г. Хотсон. Я записал адреса.
После недельного пребывания в карликовой Японии, очень дождливой в это время, оставившей в моей памяти воспоминание, связанное, главным образом, с представлением о мокрой соломе: соломенныя шляпы, соломенныя юбки рыбаков, шалаши и пр., русский пароход «Саратов» доставил нас из Цуруги в деревянный серый Владивосток.
Прежде всего я разыскал на Корейской улице домик полковника Боткина. Ознакомившись с моими бумагами, он радушно принял меня и дал мне все сведения, имеющаяся у него, о екатеринбургской трагедии: генерал Дитрихс ведет следствие, без сомнения все погибли.
Это было неожиданно. На юге России все были убеждены в противном. Моя поездка в Екатеринбург, вернее, слухи, собранные в этой поездке, тоже давали надежду. Генерал Романовский, встречу с которым мне устроил полк. Боткин, высказал то же убеждение, что и тот, добавив только, что следствие об убийстве царской семьи ведет не ген. Дитрихс, который лишь по повелению верховного правителя наблюдает за делом и ограждает свободу работы следователя, а Н.А. Соколов, следователь по особо важным делам. Он находится сейчас в Омске.
Через несколько дней мы ехали в Омск.
В Омск поезд прибыл благополучно,- это был первый случай после семи катастроф подряд, устроенных агентами большевиков на Восточно-Китайской жел. дороге.
Я явился в штаб верховного правителя адм. Колчака. Когда я разговаривал с генерал-квартирмейстером ставки генералом Андогским, вошел начальник штаба ген.-лейт. Дитрихс. Я явился ему.
- Мы вас давно ждем... Вы обедаете сегодня у меня.
В вагоне ген. Дитрихса я впервые узнал всю обстановку: вся царская семья убита, сомнений никаких нет. Убиты и алапаевские и пермские узники. Дело предварительного следствия ведет талантливый и энергичный следователь Соколов, третий по счету, так как два первых оказались плохи: перваго следователя Наметкина офицеры-слушатели академии генерального штаба, стоявшей при большевиках в Екатеринбурге, которые первые при белых оказались на месте преступления, угрозой револьверами заставили проехать на шахты, второй - член омского окружного суда Сергеев, слишком вяло вел дело. Теперь работает Соколов - он отдался делу целиком.
Н.А. Соколов - еще молодой, но уже известный следователь. Он был назначен следователем по важнейшим делам при пензенском окружном суде министром юстиции Щегловитовым, который очень выдвигал его. В Омск Соколов пришел переодетым бродягой, что ему прекрасно удалось из-за его исключительного знания жизни и быта простонародья. Верховному правителю его рекомендовал ген. Розанов, знавший его по прежним временам, и адмирал Колчак ему доверяет. Все дело, вовсех его ответвлениях сосредоточено у него, генерала Дитрихса. У него же хранятся отработанные следователем вещественные доказательства и реликвии дела. Он ведет, по повелению верховного правителя, общее наблюдение и содействует делу следствия.
Верховный правитель ждал меня и теперь я и эсаул Граматин, по его повелению, поступаемъ в распоряжение ген. Дитрихса, а он прикомандировывает нас к следователю Соколову, к которому нам надлежит явиться.
В тот же день я был у следователя. С трудом отыскал я на запасных путях, затерянный среди переполненных частями штабов и других военных небольшой зеленый служебный вагон третьего класса, скромно поместившийся около громадного состава казачьего атамана Дутова.
(Продолжение следует).
Ницца. П.Б.
*) См. статьи «Попытка спасения Николая II и царской семьи» в №№ 174 и 176 «Сегодня».
[Булыгин П.П.]. По следам убийства царской семьи. (По личным воспоминаниям участника разследования Н.А. Соколова). Знакомство с Н. Соколовым и адм. А.В. Колчаком *). // Сегодня. Рига, 1928. №181, 8 июля, с. 4.
Я вошел в вагон. В маленькой кухонке молодой парень - проводник ставил самовар. В открытую дверь слышался треск пишущей машины. Я постучал и вошел туда. Коренастый человек с великолепными полицмейстерскими подъусниками и седеющей головой сидел у маленького столика, и одним пальцем плохо слушающихся непривычных рук стучал по клавишам Ремингтона. Он встал.
- Вы - г. следователь?
- Никак нет, я - пристав Кульков. Г. следователь здесь, рядом. Вы к нему? Николай Алексеевич, к вам!
Из двери вышел небольшого роста человек лет 40 в защитном френче и валенках. Я представился и подал свои бумаги.
- Николай Петрович, выйди,- сказал следователь. Кульков вышел. Мы сели на диван и стали знакомиться. Я разсматривал Соколова. У него были черные, редкие волосы, громадный, далеко на голову уходящий лоб - просторная коробка для многих знаний и больших дум, утомленное серое лицо, которому неподвижный вставной треснувший стеклянный глаз и пристальный внимательный взгляд другого придавали странное выражение. Ясно чувствовалось впечатление ассиметрии и безпокойства. Этому способствовало и неодинаковое положение черных усов, один из которых Соколов постоянно нервно теребил и кусал. У него была еще и другая привычка: говоря с вами, он сутуло горбился, раскачивался и медленно потирал свои руки. Руки у него были красивые: небольшие, но сильные, твердые - мужские руки. Глядя на них, невольно чувствуешь уверенность в деле, за которое оне осторожно, но твердо взялись. Говорил он медленно и тихо, как бы обдумывая и взвешивая каждое слово, низко наклоняясь над своими руками и потом быстро вскидывая голову и прямо глядя вам в глаза. Он мне понравился сразу.
Мы условились, что я и эсаул Граматин будем работать с ним, по его указанию, что пока мы устроимся жить где-нибудь в другом месте, так как его вагончик переполнен: он с женой и агент Кульков, но что ген. Дитрихс обещал ему дать по зимнему оборудованную теплушку (товарный вагонт), которую прицепят к его вагону, тогда мы поместимся там.
- Капитан, будем работать вместе и работать дружно. Я уже чувствую вас. А работы много...
Мы крепко пожали друг другу руки и я ушел.
Через несколько дней я представился верховному правителю адмиралу А.В. Колчаку.
Я вошел в большую комнату. Налево у стены за письменным столом, в больших креслах с резными ручками, изображающими головы сфинксов, сидел адмирал. Налево от его руки, на маленьком столике, лежало евангелие, и на нем просфора. При моем приближении адмирал встал, принял мой рапорт, сел и резким жестом посадил меня. Он казался совсем маленьким в громадном кресле. Я много слышал о крайней нервности адмирала Колчака, но все же его лицо и жесты удивили меня. Он, не глядя на меня, громадным складным ножом резал ручку кресла и молчал. Молчал и я, не зная, что подумать.
- Ну, что же? - бросил адмирал.
- Ваше высокопревосходительство... - начал я и сунул руку в карман за своими бумагами. Подняв глаза, я перехватил взгляд адмирала с странным выражением настороженной готовности следящего за моей рукой. Я подал бумаги, адмирал прочел их и сразу изменился, бросил в сторону нож и опять протянул мне руку.
- Помните, капитан, я всегда и во всем помогу вам.
Он посвятил меня в общий ход следствия и в обстановку работ Соколова:
- Я ему верю, это золотой человек.
Адьютант отворил дверь:
- Ваше высокопревосходительство, начальник штаба.
Вошел ген. Дитрихс и я поднялся: начальник штаба только что вернулся с фронта и им не до меня, но адмирал остановил меня за руку:
- Оставайтесь, секретов от вас нет.
Вечером я разсказывал Соколову о двух противоположных впечатлениях, произведенных на меня Колчаком, и тот объяснил мне причину этой странности. Оказывается, что в контр-разведках ставки имелись сведения о готовящемся покушении на верховного правителя со стороны офицера, который должен прибыть из-за границы с бумагами, не внушающими никакого опасения,- неужели меня Колчак принял сначала за террориста?
Соколов много разсказывал мне в этотъ вечер об адмирале и об его отношении к следствию по делу об убийстве царской семьи. Колчак, в период работы следствия в Екатеринбурге, приезжая на фронт, всегда вызывал к себе Соколова для обстоятельного доклада, интересуясь всеми подробностями работы. Особенно живо интересовался он судьбой вел. кн. Михаила Александровича. То же впечатление вынес и я из разговора с адмиралом.
Соколова подкупала в верховном правителе искренность и простота. Однажды в Екатеринбурге доклад Соколова адмиралу и совещание с ним о нужных мерах в работе затянулись до 4-х часов утра. Усталый и раздражительный Соколов в пылу разговора, возражая на какую-то фразу адмирала, ударил его по колену:
- Да что вы мне ерунду говорите!..
Но сейчас же опомнился:
- Простите, ваше высокопревосходительство,- я забылся...
- Что? Полноте, Николай Алексеевич, я и не заметил...
И адмирал Колчак, и ген. Дитрихс были внимательны к делу следствия и заботились о нем. Нельзя того же было сказать о некоторых других из их окружения, например, о бывшем уральском генерал-губернаторе, прежде адвокате, П.
Однажды лучший агент Соколова, бывший исправник А., поймавший физического убийцу царской семьи, помощника и правую руку Юровского, Павла Медведева и нескольких других лиц, причастных к преступлению, явился к следователю и просил его исхлопотать ему прибавку к жалованью, так как у него семья в 5 человек и получаемых им денег ему не хватает. Соколов, не будучи в состоянии сам сделать это и боясь потерять очень ценного работника, подал рапорт на имя начальника края генерал-губернатора П., прося прибавить его агенту А. 50 рублей (сибирских) в месяц и объясняя ценность для вверенного ему следствия этого агента.
Ответ был неожиданный:
«Отказать».
И мотив отказа еще более неожиданный:
«... Удивляюсь вообще, почему это дело выделяется из числа других подобных дел, ведь это - простой разстрел заложников...»
Этот любопытный документ «белого» генерал-губернатора хранится в секретном архиве следствия.
Кстати, Соколов начал свою работу, имея всего 3000 рублей сибирских денег, а тем временем в тылу армии, главным образом в Омске, прокучивались громадные деньги, не считая прокучивающейся чести.
Этот «генерал-губернатор» был не один, были и другие умышленные и неумышленные, тайные и явные вредители дела следствия. Из числа «неумышленных вредителей» укажу на тех офицеров, которые войдя первыми в дом Ипатьева, нашли на стенах дома и террасы надписи, оставленные скучающими на часах или просто низко хулиганствующими красноармейцами и мадьярами - палачами из чрезвычайки, вошедшими в дом заключения при Юровском, сменившем ставшую ненадежной в глазах организаторов убийства команду Авдеева и Мошкина, старательно стерли и сцарапали эти надписи, забыв, что они уничтожают важный след, нужный тому, кто будет возстанавливать для истории обстановку совершенного здесь преступления.
К какой категории - «умышленных» или «неумышленных вредителей» отнести тех начальников воинских частей и чинов контр-разведок, которые разстреливали на месте попадавшихся в их руки так или иначе причастных к делу убийства царской семьи преступников, или «заматывали» их, переводя из тюрьмы в тюрьму и не доводя до допроса следователя? Следствие установило факт разстрела таким образом восьми человек и тщетно старалось получить одного арестанта, который, фатально избегая следователя, переменил пять тюрем, после чего его след вообще пропал. Я думаю, что среди них были вредители обеих категорий, так как с одной стороны принципиальных врагов следствия в Сибири было не мало, с другой же стороны были и люди, желавшие быть полезными следствию, но относившиеся подозрительно и враждебно к личности Соколова, ибо враги следствия старались, и зачастую успешно, очернить следователя в глазахъ их. Про Соколова разсказывали всевозможные небылицы, вплоть до того, что он является автором приказа № 1, как известно, приписываемого другому Соколову, сенатору Керенского.
Нехорошую роль в области фабрикации вздорных слухов о следователе и торможении его работы, по мнению Соколова, играли группировавшиеся вокруг первого белого коменданта (и начальника гарнизона) Екатеринбурга полковника принца Риза-Кули-Мирза, офицера собственного его величества конвоя, удаленного из него вскоре после первой революции за чрезмерное подлаживание к казакам конвоя,- полковник Никифоров, тов. прокурора Тихомиров и прежний жандарм Кирста. Эта группа вспоследствии перекочевала в Читу к атаману Семенову, куда перешло и следствие из угрожаемого красными Омска и там продолжала свою вредную работу.
Нельзя не отметить исключительно преданное и полезное делу следствия отношение начальника военно-административных учреждений тыла фронта варшавского лейб-улана ген. Домантовича, умершего впоследствии от гангрены, полученной в отмороженных ногах в героическом походе через тайгу от Томска до Читы остатков армий верховного правителя - отряда ген. Каппеля.
Наилучшим примером сбивания следователя с истинного пути к правде и направления его по ложной дороге является следующий случай:
В то время, когда красные вновь нажимали на освобожденный от них Екатеринбург, и Соколов спешно старался наверстать в остающейся период перед возможным падением города упущенное его предшественниками Наметкиным и Сергеевым и возстановить полустертые временем и людьми следы, к нему явился некий д-р Уткин (так, по крайней мере, он назвал себя) и заявил следующее:
- Я был при большевиках участковым врачем здесь, в Екатеринбурге. Однажды поздно вечером меня вызвали в комиссариат для оказания помощи какой-то девице. Когда я вошел в комнату, я увидел лежащую на кожаном диване молодую девушку среднего роста, довольно красивую шатенку; у нея была кровь на правом плече. Она была без сознания. Я нагнулся над нею, желая осмотреть рану. Когда я стал отмывать присохшую к ранке материю платья, девица, вероятно от боли, пришла в себя и, обхватив мою шею руками, зашептала мне на ухо: «Я великая княжна Анастасия Николаевна... Спасите меня...» Я знаю, что ее после большевики разстреляли, и помогу вам найти ея могилу.
Следователь допросил доктора Уткина и, в ущерб остальной работе, занялся разследованием этого случая. Все следы были возстановлены и привели к могиле. Могилу разрыли,- в ней оказалось тело певицы местного кафешантана, действительно разстрелянной большевиками. Было установлено, что именно к ней вызывался в комиссариат д-р Уткин. Д-р Уткин исчез из Екатеринбурга, но зато была установлена связь его с вышеупомянутой группой «тайных вредителей». Вред был налицо: Соколов, идя по ложному следу, пропустил около двух недель, драгоценных для работы следствия. Эти две недели были потеряны безвозвратно.
Когда белые оставляли Екатеринбург, Соколов с последними частями отступающих войск покинул «Шахту четырех братьев», где сгорели тела царской семьи. Уходил Соколов уже под выстрелами красных разъездов. По агентурным сведениям известно, что въехавший в Екатеринбург с первыми частями большевиков Юровский тотчас же кинулся на Щахту, чтобы узнать, что там было сделано белым следствием. Сделано было много.
(Продолжение следует.)
Ницца. П.Б.
*) См. «Сегодня» №№ 174, 176 и 178.