Мишель де Монтень. "О родительской любви"
"Мы любим наших детей по той простой причине, что они рождены нами, и называем их нашим вторым "я", а между тем существует другое наше порождение, всецело от нас исходящее и не меньшей ценности: ведь то, что порождено нашей душой, то, что является плодом нашего ума и душевных качеств, увидело свет благодаря более благородным органам, чем наши органы размножения; эти создания еще более наши, чем дети; при этом творении мы являемся одновременно и матерью и отцом, они достаются нам гораздо труднее и приносят нам больше чести, если в них есть что-нибудь хорошее. Ведь достоинства наших детей являются в большей мере их достоинствами, чем нашими, и наше участие в них куда менее значительно, между тем как вся красота, все изящество и вся ценность наших духовных творений принадлежат всецело нам. Поэтому они гораздо ярче представляют и отражают нас, чем физическое наше потомство.
Платон замечает по этому поводу, что наши духовные творения - это бессмертные дети, они приносят своим отцам бессмертие и даже обожествляют их, как, например, случилось с Ликургом, Солоном, Миносом.
...
Когда Эпикур умирал, истерзанный, по его словам, невероятными страданиями, вызванными коликой, его единственным утешением было то, что он оставляет после себя свое учение. Но можно ли думать, что ему доставили бы такую же радость несколько одаренных и хорошо воспитанных детей - если бы они у него были, - как и создание его глубокомысленных творений? И что, если бы он был поставлен перед выбором, оставить ли после себя уродливого и неудачного ребенка или же нелепое и глупое сочинение, то он - и не только он, но и всякий человек подобных дарований - не предпочел бы скорее первое, нежели второе? Если бы, например, святому Августину предложили похоронить либо свои сочинения, имеющие такое важное значение для нашей религии, либо же своих детей - в случае, если бы они у него были, - то было бы нечестивым с его стороны, если бы он не предпочел второе.
Я не уверен, не предпочел ли бы я породить совершенное создание от союза с музами, чем от союза с моей женой.
...
Немного найдется таких приверженных к поэзии людей, которые не сочли бы для себя большим счастьем быть отцами "Энеиды", чем самого красивого юноши в Риме, и которые не примирились бы легче с утратой последнего, чем с утратой "Энеиды". Ибо, по словам Аристотеля, из всех творцов именно поэты больше всего влюблены в свои творения. Трудно поверить, чтобы Эпаминонд, хвалившийся, что он оставляет после себя всего лишь двух дочерей, но таких, которые в будущем окружат почетом имя их отца (этими дочерьми были две славные его победы над спартанцами), согласился обменять их на самых красивых девушек во всей Греции; и так же трудно представить себе, чтобы Александр Македонский или Цезарь согласились когда-нибудь отказаться от величия своих славных военных подвигов ради того, чтобы иметь детей и наследников, сколь бы совершенными и замечательными они ни были. Я сильно сомневаюсь также, чтобы Фидий или какой-нибудь другой выдающийся ваятель был более озабочен благополучием и долголетием своих детей, чем сохранностью какого-нибудь замечательного своего произведения, художественного совершенства которого он добился в результате длительного изучения и неустанных трудов".