Андрей Гамалов // «Собеседник», №48, 24-30 декабря 2003 года
Центнер счастья
Свое счастье Галя нашла на лавочке во дворе, за два часа до Нового года. Что чудес не бывает, я и сам в курсе. Но Галю видел и Пашу тоже хорошо знаю. Они как жили себе в Новосибирске, так и живут. Только лучше. Поженились два года назад. И будут 31 декабря уходящего года отмечать трехлетие знакомства.
«Я интеллигентная женщина, и то мне почти все время хочется»
Галя принадлежит к числу женщин, умеющих радоваться всему. Энергия из нее прет. Именно поэтому никто из предыдущих кавалеров не мог ее выдержать долго. Они думали: ну, училка, ну, испанский... кому вообще нужен испанский? В Сибири? Я даже не назвал бы ее красавицей - среди однокурсниц жены были девочки и посимпатичней, но дружили мы с Галей. Нас она больше всего ругала за то, что живущий у дочери кролик вынужден терпеть одиночество. «Немедленно купите кролиху! Я интеллигентная женщина, себя контролирую, и то мне почти все время хочется. А кролику?!»
Но счастье свое Галя нашла не потому, что ей в тот момент уж очень хотелось, а потому, что жалость ко всему живому вообще была ей свойственна. Когда за два часа до Нового года она спешно поднималась в свою квартиру, куда через полчаса должны были ввалиться наиболее любимые ученики с тортом и гитарой, внимание ее привлек человек, неподвижно лежавший на лавочке у нее во дворе. Шапка с него свалилась, вид у несчастного был несчастный - дубленка, правда, но кто ж сейчас без дубленки, как-нибудь все хоть по разу выбрались в Турцию... Мороз в Новосибирске был по местным меркам ерундовый, какие-то минус двадцать, подумаешь, Галя и в минус тридцать пять не мерзла - но если долго полежать без шапки, можно проснуться, не чувствуя ушей, а можно, глядишь, и вовсе не проснуться... Галя решила проверить - может, он без сознания? Может, плохо? Но хотя мужчине и было явно и недвусмысленно плохо, незадолго перед тем, судя по всему, ему было даже слишком хорошо. Кроме того, он был весь в снегу - словно до лавочки добирался ползком; вдобавок ему хорошо разбили бровь, а часть пуговиц на дубленке оторвали с мясом.
«Умаялся, подарки-то разнося»
- Мужчина! - воскликнула Галя. - Мужчина! С Новым годом, с новым счастьем!
Мужчина полуоткрыл здоровый глаз, осмотрел Галю и смутно пробормотал:
- Иди на х..., шалава...
- Мужчина, - сказала Галя, - я там бываю чаще, чем вы на работе. А вот у вас он точно отвалится, если вы тут еще часа два полежите.
- Ну и на х..., - грустно сказал он.
- Ну вот что, - решительно сказала Галя и поставила сумки (заготовки к быстрому салату, селедка, триста граммов ветчинного рулета - весь последний день пробегала по знакомым, одному то, другому се, послать поздравительные телеграммы родне, в результате закупилась только под самый праздник, в круглосуточном). - Держись-ка ты за меня, милый, и пошли.
Я потом ее спрашивал: Галка, но можно же было вызвать милицию? Или хотя бы «скорую»? К чему же домой тащить человека, мало ли какой окажется - вшивый, кусачий... «Ты милицию нашу не знаешь, что ли? Он и так был битый... А «скорая» его бы так и так в трезвяк отдала, и там бы его еще хуже отделали...»
- Нет, Галь, - встревала романтическая дочь, - ну скажи, что ты сразу что-то в нем почувствовала? Что это навек?
- Мил-моя, да слышала бы ты, как от него пахло!
Он долго сопротивлялся. Не хотел никуда идти. Посылал Галю туда, где она, увы, бывала совсем нечасто, и даже туда, где не могла бывать по определению. Однако нечеловеческим усилием воли она подняла-таки его на ноги и, закинув его вялую руку себе на плечо («Весил центнер, ты представляешь?! Центнер счастья!»), поволокла на четвертый «хрущобный» этаж без лифта. На третьем он сказал, что дальше не пойдет. На четвертом, перед дверью, его вырвало - хорошо еще, что не на дверь; Галя выругалась, швырнула безжизненное тело в прихожую и вышла убирать.
Такой, враскорячку моющей пол, ее и застали дети. Их праздничная толпа - десять человек, гитара, свежий румянец - с визгом и гоготом поднималась по лестнице.
- Ой! - воскликнули девочки. - А это что у вас?
- Это Дед Мороз, - радостно сообщила Галя, выливая в унитаз ведро. - К каждому ходит свой, а ко мне вот такой. Вставай, Дедушка, пойдем, уложу тебя... Умаялся, подарки-то разнося...
- У-у-ди, внученька, - сказал гость уже более внятно.
«Как был совком, так совком и останешься»
История Паши была по-своему драматична. Это только в центральных городах Центральной России богатым считается человек с доходом от десяти тысяч баксов в месяц. В Новосибирске можно отлично себя чувствовать, заколачивая две-три. Паша был по местным меркам почти крутой. Занимался он продажей автозапчастей, и бизнес у него шел нормально. А личная жизнь была катастрофична. Дело в том, что, начавши богатеть, Паша ушел из старой семьи, как почти всякий успешный коммерсант в новой России. И девушка, к которой он ушел, была не то чтобы очень уж молода и не была ни стриптизершей, ни путанкой, а самой обычной офисной девушкой, каких теперь в России много, - и это не помешало ей через год после Пашиного ухода из семьи сказать ему открытым текстом, что он совком был, совком и останется, а ей с ним практически со второго месяца скучно. Поэтому она и не хотела ребенка. А сейчас не хочет и Пашу. Она не претендовала ни на его деньги, ни на однокомнатную квартиру, которую он купил поближе к центру. Гордая была. И от этого Паше было еще хуже. Современной, умной и продвинутой женщине он в свои тридцать четыре оказался не нужен абсолютно. И чего, спрашивается, терпела год? Два месяца Паша прожил один, захаживая к старым подругам. Но под Новый год его взяла такая тоска, что он решил с повинной явиться в прежнюю семью. В конце концов, вряд ли на его Жанну кто-нибудь за это время польстился. Да и не было там никого - он ведь заходил, отдавал деньги на Сашку. Сашке уже было восемь, он все понимал, и уж если бы там кто-нибудь был - он непременно рассказал бы отцу. И отношения-то у него с той семьей остались вполне человеческие, и Жанна вроде не окрысилась, когда он ушел. Так что, может, если покаяться... если объяснить... Ну бывает, ну закружилась голова, кризис среднего возраста. Он купил огромный букет, взял под мышку заблаговременно купленный для Сашки электронный тир с двумя почти настоящими ружьями и отправился на старую квартиру.
И что же его там ждало, дорогие товарищи? Его ждал там симпатичный, аккуратненький лысенький человек инженерского вида, который, оказывается, давно уже его тут замещал. Причем, что самое обидное, замещал он его еще и до того, как Паша ушел налево. И Жанна совершенно не ждала Пашу в новогоднюю ночь, поскольку у них тут был небольшой семейный праздник, и Сашка, что удивительно, спокойно называл лысенького дядь-Женей.
Что делалось дальше - Паша помнил смутно. Он не думал, конечно, о всяких красивых глупостях вроде самоубийства. Он взял в круглосуточном водку и стал пить из горла, закусывая рябиной, как птичка. Ужаснее всего страдать на фоне общего веселья, когда у всех праздник, и это дополнительно растравляет душу. Паша был так зол на все человечество, что подрался. Его сильно отметелили два молодых человека, почти пацана, и это было обиднее всего. Он полежал некоторое время в снегу, а потом ему стало резко все равно. Лежать мордой в сугробе было как-то несолидно. Он перелег на лавочку и отрубился.
Вот такая история случилась с ним под Новый 2001 год, и провести его он имел все шансы точно так же - в отрубе; то есть не провести вовсе. Но тут на его пути случилась Галя - вариант совсем не из «Иронии судьбы», а гораздо круче и без всяких чудесных совпадений.
Кто-то спер брюки, побрезговав кошельком
Проснулся он ночью от невыносимой головной боли и от воплей где-то за стеной: «Гудбай, Америка, о-о-о!» Странно, подумал он, это ж уже немодная песня... Пели хором и явно очень веселились. Во рту было ужасно, но на душе хуже. Паша ощупал одежду. Он был без брюк, но в рубашке. Нащупал выключатель, зажмурился от резкого света, стал шарить вокруг - может, он снял брюки и бросил рядом? Там же кошелек... Кошелек валялся поблизости вместе с ключами от дома и машины, а брюк не было. Кто-то спер брюки, побрезговав кошельком. Некоторое время Паша пытался понять, как он сюда попал и будут ли его еще бить. За стеной орали: «А он уехал в ночь на ночной электричке!» Паша проверил, хорошо ли застегнута рубашка, сорвал с постели покрывало, завернулся в него, как в юбку, и решился вылезти в соседнюю комнату. Перед этим осмотрелся: обстановка была точно чужая, как в фильме про семидесятые годы. Ну очень средний достаток. И на часах полтретьего.
- О-о-о, Дедушка Мороз! - встретил его дружный гвалт десяти молодых глоток. Во главе стола, полузакрытая тортом, сидела полная и очень красная женщина Пашиного возраста. - Проспался, родимый?
Все были поддаты и веселы.
- Как вас зовут? - спросила красная и полная. Она казалась бы даже миловидной, если б у Паши не так болела голова. - Налейте Деду шампуня, ему плохо!
- Нельзя, мне нельзя сейчас, - испугался Паша. - Я могу... это...
- Вы уже «это», - сказал кто-то из безжалостных детей. К Паше подошла небольшая беспородная собака и вдумчиво его обнюхала. Хотела облаять, но передумала. Вторая собака сидела под столом и жадно ловила подачки, а кошка пристроилась у Галки на коленях и спала, невзирая на ор. От всей этой картины веяло таким трогательным уютом, что Паша чуть не прослезился.
- А как... как я здесь? И где штаны? - спросил он, чувствуя себя одним из приглашенных детей.
- Штаны я замочила, - пояснила Галя. - То есть сначала ты их замочил. Садись, рассказывай, Дедушка, кто тебя так...
- Я интеллигентный человек, - сказал Паша после паузы, вызвав громовой хохот. - Не ржите, сволочи... ой, водички бы... Сейчас я вам все расскажу. Лечу из Лапландии, навстречу Бэтмен. Выпили, поговорили. Ему хоть бы что, а меня развезло.
Ему придвинули табуретку. Он бескостно на нее опустился. Девчонки принесли из кухни крепчайшего чаю с мелиссой. Паша отхлебнул и начал оживать.
...Дети разошлись около шести. В первую ночь между ним и Галей, само собой, ничего не было. Он отлежался у нее до вечера, пошел к себе, а на следующий день вернулся уже насовсем.
Я все это, собственно, не к тому, чтобы вы перед Новым годом выходили искать свое счастье на лавочке во дворе. Но если вам вдруг встретится незадолго до праздника кто-нибудь бедный - и необязательно несчастная девочка со спичками, с красными от холода ножками и большими голубыми глазами - не побрезгуйте помочь. В девяти случаях из десяти это ничего не изменит, а в десятом на вас вдруг свалится центнер счастья - и не денется от вас уже никуда.