.
ПОСЛЕДНЯЯ РАЗВИЛКА Самое глупое, что может сделать сейчас российская власть, - это начать бороться с российским Майданом, для которого нет никаких предпосылок.
В России все может рухнуть внезапно, на ровном, что называется, месте, но не в результате так называемой цветной революции. У нас от уличных возмущений до отречения монарха проходят обычно не месяцы, а дни. Переворот бывает либо верхушечным, дворцовым, либо стремительным, как 25 октября 1917 года, и почти бескровным. Приходит Антонов-Овсеенко и говорит Временному правительству, что оно низложено. Шанс для такого переворота не особенно велик, но его можно приблизить, если как следует перепугаться и вытоптать все живое. Я еще не знаю сегодня, каков будет приговор по «болотному делу», но есть все основания опасаться, что он будет неоправданно суров. Трудно выбрать для него худший момент, нежели столкновения в Украине, захваты городских администраций, пожары и перестрелки в Киеве. Россия готовится к прошлой, а главное, к чужой войне: воздерживаясь от аншлюса, о котором многие горячие головы мечтают с самого начала киевского противостояния, нынешняя власть компенсирует эту мучительную нерешительность, оттаптываясь на своих. Публичная порка оппозиционеров, оголтелая антимайданная телепропаганда, которая и становится причиной антирусских настроений Майдана в девяноста случаях из ста. Плюс непрекращающаяся истерика имперцев, чьи услуги вновь востребованы. Все это особенно обидно именно потому, что ни за чем не нужно. Такими средствами нельзя отдалить Майдан, которого и так не будет, но можно приблизить революционную бучу в русском стиле. Российская власть ужасно напугана тем, что происходит в Киеве (а тем более во Львове). Она не может этого скрыть и впадает в привычное раздвоение. С одной стороны, мы гордимся небывалой стабильностью, триумфальной Олимпиадой и зачисткой публичного пространства. С другой - мы все время чувствуем, что живем пусть не на вулкане, но на гейзере. И вся наша конструкция подозрительно хрупка, и взорваться мы можем от первой спички. Дать серьезные реальные сроки оппозиционерам с Болотной, которые по большей части оказались за решеткой случайно, а уж с киевскими боевиками не могут сравниться ни по каким критериям, - как раз и значит расписаться в собственной трусости и неустойчивости; грубо говоря, бороться в России с Майданом - значит приближать новый февраль, автоматически переходящий в октябрь. И что самое печальное - такой опыт уже есть. Николай I, прозванный за свою доблесть Палкиным, так перепугался европейских революций, что выморозил в России все живое, устроил кружку Петрашевского показательную казнь, замененную каторгой, а за одно подозрение в антиправительственной пропаганде ссылал без долгих заморочек. В результате к началу 50-х годов XIX века Россия была неспособна к развитию и непригодна для жизни. В ней было душней, чем в любом другом европейском государстве, и начало правления Александра II отчизна встретила самыми радостными надеждами, а Николая провожала дружная, непритворная ненависть. Рискну сказать, что могилу Николаю II вырыл Александр III с приспешниками: они задумали подморозить Россию, испугавшись все того же европейского духа, а вместо того взорвали ее. Конечно, России вовсе не стоит каяться, завидовать Майдану, подвывать на тему «Вы-то молодцы, а мы-то рабы» - это моветонно, во-первых, и просто неправда, во-вторых. Но еще глупее в такое время сделать голосом государства Дмитрия Киселева, а собственную интеллигенцию запугивать гнусностями в исполнении Константина Семина. Все эти «анатомии протеста», «биохимии предательства» и прочие диспансеризации либерализма свидетельствуют лишь о беспомощности и панике; аналогии между Болотной и Майданом бьют с отдачей, поскольку означают на деле лишь признание сходства собственного режима с режимом Януковича, недвусмысленно воровским и притом насквозь прогнившим. Запугивание собственного населения, сделавшееся основной тактикой российской официальной пропаганды, свидетельствует лишь о том, что в России сегодня есть все предпосылки для такого же непоправимого раскола, массового недовольства и экономического кризиса, - а признавать такие вещи никак не означает укреплять свою безопасность. Если приговор по «болотному делу» будет демонстративно суров - это будет свидетельством слабости и паники, а не силы; не говорю уж о том, что это немедленно вызовет по-настоящему массовое сочувствие к жертвам карательного правосудия, как уже было после приговора «Pussy Riot». В России давно и профессионально умеют, по горьковскому определению, тушить огонь соломой, - и если после декабрьских амнистий мы получим виток февральских репрессий, от него будет действительно недалеко до октябрьских событий. Тот, кто заглушает «Эхо» и воюет с «Дождем», рискует пожать бурю в самый неожиданный момент. Утром 21 февраля, когда я пишу это, надежда еще есть. И боюсь, что это последняя развилка: путь от Майдана - да в полымя.
.