Дмитрий Быков // "GQ", №5, май 2012 года
ПРИВЕТ, БЕЗДНА!
Слово о художниках и артистах, не стесняющихся падать ниже некуда.
Сегодня самое подходящее время, чтобы поговорить о новом декадансе. Под декадансом здесь понимается не столько культ упадка, сколько умение и желание быть плохим - это мощный творческий стимул. Иными словами - сознательное стремление художника к предельному моральному падению, поскольку в этом падении ему якобы открываются новые горизонты. Типа «счастлив, кто падает вниз головой - мир для него хоть на миг, но иной».
В России, как мне уже приходилось писать в давнем эссе о Некрасове и Бодлере - ровесниках и почти близнецах, если рассмотреть их сквозные мотивы и эстетические открытия, - самодержавие здорово отвлекало людей от собственно жизнестроительских задач: оно само выстраивало им биографии. Но биография честного борца - совсем не то, что нужно poète maudit (выражение «проклятый поэт» все же не совсем точно передает смысл - речь идет именно о безнравственности, гнусности, авторской установке на падение). Поэт, ведущий себя наиболее отвратительным образом в надежде найти на дне абсолютную внеморальную истину, - явление весьма распространенное в западной традиции, где поэтами дело не ограничивается: Селин, скажем, или Кроули, которого я осмеливаюсь назвать лучшим из англоязычных прозаиков начала XX века, сразу после блистательной плеяды Киплинга, Честертона, Шоу и т.д. Чего только не делали эти ребята, чтобы добыть откровение, - курением опиума, как скромняги вроде де Куинси, они далеко не ограничивались. Тут и разнузданный промискуитет, как называли это в советских предисловиях, и нищета, и шантаж, и прямое убийство (которое приписывают как раз Кроули, во что верится с трудом); словом, в России такой типаж был всего один - Александр Тиняков. Этот избрал карьеру профессионального нищего, якшался с самыми непотребными проститутками, спивался и вдобавок доносил на коллег в ЧК. Большим поэтом это его, правда, не сделало, но в историю литературы он вошел, точнее, по-горлумовски вполз. Сегодня тиняковщина гораздо разнообразнее. Вот, скажем, в одной псевдолитературной газете телевизионный квазиобозреватель утверждает: сегодня нужно большое мужество, определенная дерзость, чтобы быть на стороне Владимира Путина. Согласен. Скажу больше: те, кто активно участвует в культурных мероприятиях власти, - не жалкие подлизы, прилипалы или наймиты, но отважные, без пяти минут героические люди. Саморазрушители, новые декаденты, стремящиеся отыскать в безднах падения выход из надоевшей постмодернистской парадигмы. Держу пари, что со временем это именно так и будет называться: признаем же мы право д’Аннунцио, Гамсуна, Паунда, того же Селина или Рифеншталь на эстетическую поддержку фашизма. Да, это вытекало из их убеждений. Они так видели. Гитлер - продолжение европейского модернизма (даже, пожалуй, оккультизма) другими средствами, оживший персонаж паралитературы о мировых заговорах; он отчасти ведь и воспитан этой литературой. Такого добра на рубеже веков было завались, просто мы не изучаем ее всерьез, хотя о сдвигах в массовом сознании свидетельствует именно массовая культура - Габорио, Крестовский, Клод Фаррер, которого Набоков считал прямым предтечей фашистов. Но если эти вполне добропорядочные авторы детективов всего лишь играли с идеей мирового заговора - и готовили фашизм, так сказать, идеологически, - то проклятые литераторы с их презрением к морали заранее репетировали фашистский modus vivendi. Экстаз падения - с полным пониманием происходящего, потому что совесть, вопреки Геббельсу, вовсе не химера, - мощный, хотя и второсортный источник вдохновения: есть подвид художественных текстов, главным результатом которых является не читательское, но авторское опьянение. Читателю, как правило, ни жарко ни холодно, потому что к подобным возбудителям прибегают обычно весьма второсортные литераторы; но автор в экстазе, его пьянит снятие запретов, его внутренний Хайд высвобождается, и хотя на выходе мы видим, как правило, весьма банальный набор хриплых экстатических лозунгов, автор искренне убежден в том, что проник в бездны.
Конечно, эти бездны тоже весьма второго сорта: как сказано у Новеллы Матвеевой в мудром сонете «Подсознание», «Но чтоб до истин этих доискаться, не надо в преисподнюю спускаться». Однако не сомневаюсь, что горячо поддерживающие власть художники - отлично сознающие, что поддержка заведомого победителя прагматически бессмысленна и эстетически безобразна, - искренне надеются на прозрение. Думаю, что Евгению Миронову, которого вообще интересуют бездны (не зря же он так плотно занимается Достоевским), полезно или по крайней мере любопытно почувствовать себя подпольным типом; не сомневаюсь, что и у Чулпан Хаматовой, давно не баловавшей своих поклонников выдающимися работами, появится новый бесценный материал. Станислав Говорухин тоже снимает в последнее время как-то беззубо - так вот ему небывалый опыт погружения на дно, и тут он преуспел больше других, проведя по ведомству дерьма почти всех коллег. Дерзость не в том, чтобы противопоставить себя либеральным коллегам, а в том, чтобы публично и страстно встать на сторону зла. Зло, конечно, не Путин: в том, чтобы голосовать за Путина, ничего аморального нет. А вот кричать про шпионов и про оранжевую угрозу, отлично сознавая, что все это бред собачий, - да, тут падение, риск, свист в ушах. Буйствовать с мандатом на буйство и бузотерствовать с разрешения всех святых, как называли это в 20-е Пастернак и Мандельштам, - это отличный опыт мерзости, позволяющий, должно быть, увидеть ад изнутри. Отважно защищать того, кто сам кого хочешь схрумстает, спасать репутацию ОМОНа, ломающего руки журналисткам, клеветать на друзей, известных тебе многие годы с наилучшей стороны, - да, это maudit-style, который не раз еще выручит мастеров культуры, находящихся в тупике. И потом, почему это обязательно плохое искусство? Были же шедевры у Рембо. Правда, поди пойми, что тут было причиной - отвратительный характер, полный аморализм или все-таки молодость, молодость, черт бы ее побрал.
.