ДЕКАМЕРОН 2011
В традиционном итальянском номере мы отмечаем 10-летие журнала специальным литературным проектом. Постоянные колумнисты и любимые писатели GQ сочиняют новый «Декамерон»: всего 10 новелл, авторам которых было предложено рассуждать о чём заблагорассудится, с оглядкой на ренессансную фривольность.
- Виктор Ерофеев «ПОСТ В ВАТИКАНЕ»
- Фёдор Павлов-Андреевич «ОДЕТТА И РАЗДЕТТА»
- Эдуард Лимонов « ЭММАНУЭЛЕ»
- Сергей Шаргунов «ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ МОРС!»
- Захар Прилепин «ВОНТ ВАЙН»
- Михаил Елизаров « ПАЯЦЫ»
- Денис Осокин «ОДАРНЯ»
- Дмитрий Быков «КАК Я ИМ ВСТАВИЛ»
- Михаил Трофименков «ДРУГИЕ ИСТОРИИ»
- Михаил Идов «ФРЕД»
Колумнист GQ предварил новеллу «Как я им вставил», написанную для литературного проекта GQ «Декамерон 2011», так: «Окажись я в ситуации «Декамерона» -- скажем, на даче дождливым летом, когда все прочие развлечения, включая преферанс, надоели, а погода все не улучшается,-- боюсь, мне нечего было бы рассказать. Новелла -- не мой жанр, как в прозе, так и в любви: у нас, людей основательных, все больше романы, тянущиеся годами, вспыхивающие снова, переходящие в другой жанр и т.д. Если и была в моей жизни эротическая новелла, то скорее уж о том, как ничего не было, -- но поскольку история действительно забавна и содержит легкое боккаччиевское неприличие, для дачной веранды сойдет. Правда, неприличие это скорее политического свойства. Но, во-первых, Боккаччо тоже был не чужд политики, а во-вторых, неприличие всегда интересно, идет ли речь о порнографии или о суверенитете».
Дмитрий Быков
КАК Я ИМ ВСТАВИЛ
рассказ
В середине позапрошлого года некая провластная молодежная организация озаботилась сбором компромата на так называемую оппозицию. Врагов они выбирали как Бог на душу положит: один журналист озвучил список персон, на которых у него пытались купить досье. В этом списке наряду с Лимоновым, Шендеровичем и Орешкиным обретался ваш покорный слуга, что его несказанно удивило. Я даже где-то себя зауважал. Значит, я все-таки немного борец, если «им» не нравлюсь; и я стал спать спокойнее, хотя в остальном ничего не изменилось.
Изменилось все позже, когда в начале прошлого года хлынула порнуха с участием Лимонова и разоблачительный комментарий Орешкина, поведавшего, как он отшил такую же соблазнительницу. К нему заслали интервьюершу, понятия не имевшую, как берется интервью, но одетую весьма рискованно. Она попросила Орешкина о дополнительной встрече, он на нее пришел и очень скоро выяснил, что девушка в предмете вообще ни в зуб ногой, хотя и зубы, и ноги у нее были на уровне. Она намекнула, что у нее неподалеку живет подруга, и вот как раз сейчас, так удачно совпало, у нее пустая квартира. Орешкин вежливо отказался, сославшись на дела.
Честно говоря, вся эта история меня очень расстроила. Никому-то я не нужен, всем подсылают за бесплатно, пусть и с видеосъемкой, а у меня репутация невыносимого зануды, толстого семьянина, школьного учителя… Этот взрыв самоедства довел меня до такой тоски, что я чуть было не отказался от творческого вечера в хорошем московском клубе - но тут-то и был вознагражден. После вечера за наш столик подсела девушка, скромная ровно настолько, чтобы ее скромность показалась удивительной в сочетании с более чем откровенным костюмом,- и попросила подписать ей «ЖД». Я подписал, она выразительно посмотрела и ретировалась.
Через день я получил письмо. В письме говорилось, что я идеал. То есть я такой идеал, что дальше некуда, что только мои книги открывают девушке сверкающие миры, что я образчик гражданского мужества и ужасно интересный собеседник. И она очень, очень хотела бы увидеться со мной, если только я найду время в своем сверхнапряженном графике. Вообще-то я не страдаю либеральной паранойей; не сказать также, чтобы я вовсе никогда не слышал слов любви,- но девушки, говорящие мне слова любви, обычно берут их не из Сандры Браун. Случай меня заинтересовал. Я попросил девушку подробней изъяснить причины ее теплых чувств, а в свободное время немного ее погуглил.
Она оказалась фотомоделью из агентства, провинциалкой, недавно переехавшей в Москву, и выпускницей театрального института. У нее была уже своя фанатская неформальная страничка - там земляки выкладывали ее наиболее откровенные фотографии. Она снялась в пяти сериалах во второстепенных ролях со словами. Хозяйка модельного агентства, в котором она дебютировала, называла ее в блоге чистым ангелом, ниспосланным ей на ее трудном пути. Хвала гуглу, я обнаружил на одном антипутинском сайте ее комментарий о том, как в России трудно дышать,- помеченный позавчерашним числом. То есть ей, видимо, стало трудно дышать ровно с того момента, как она меня увидела живьем.
Поначалу мне стало интересно. Я решил взять у нее интервью и выяснить, какие деньги ей посулили. Когда через три дня она прислала тридцатистрочный рассказ о том, как ее глубоко, по-женски, волнует моя публицистическая смелость и поэтическая дерзость,- я согласился на встречу. Вот как раз, писал я аккуратно, у меня послезавтра выступление в музее Окуджавы,- приходите, потолкуем. Она восторженно согласилась. На выступление я позвал жену. Она вообще-то редко ходит на мои вечера, ей дома хватает стихов и прозы, но я объяснил, что социалистическое Отечество в опасности, и показал ей Анино портфолио. Аня пришла, но от общения почему-то воздержалась. Сразу после моего выступления она шмыгнула вон из калитки переделкинского музея и умчалась в красивой машине. На следующий день я получил письмо: «Простите, я не решилась подойти. Мне хочется говорить с вами так, чтобы слышали только мы двое». Приглашение повторилось три дня спустя. Э, сказали мы с Петром Иванычем. Несколько раз я уклонялся от встреч под предлогом все того же сверхнапряженного графика, и тут девушка перешла в атаку: она сообщила, что явится лично на запись «Картины маслом», чтобы лично, непременно лично, поговорить со мной о путях развития России. После чего мы могли бы куда-то пойти и что-то выпить, приглашает она. После разговора о России очень хочется куда-то пойти и, главное, что-то выпить; но экспансия проправительственной молодежи на «Картину маслом» не устраивала меня совершенно. Это письмо застало меня как раз в Питере на даче у Александра К., где мы, пользуясь первым за лето дождем, сидели на веранде и приканчивали бутылку виски.
- Слушайте!- не выдержал я.- Может, это все у меня бред преследования?
- Нет, это тот самый почерк. Они и нам в начале 70-х подпихивали таких усердно.
- Ну и зачем я им?
- Значит, написали наконец что-нибудь приличное,- пожал плечами К.
- И что теперь делать?
- Как что? Вы же писатель! Напишите ей такое письмо, после которого бы ее душа страданиями человечества уязвлена стала…
И мы быстро сочинили глубоко прочувствованное послание - как-никак оба преподавали русскую литературу. «Дорогая Аня! Варвара Асенкова заболела чахоткой и умерла в вашем возрасте, оскорбленная домогательствами Николая I. Ермолова с позором прогнала сотрудника охранки, предлагавшего ей стать осведомительницей. Вспомните великие традиции русского театра. Неужели без ЭТОГО сейчас невозможно получить сериальную роль и быстрой ножкой ножку бить? Мы понимаем, дорогая Аня, зачем это нужно ИМ. Но зачем это нужно вам?!» - и дальше полный текст некрасовского «Когда из мрака заблужденья горячим словом убежденья я душу падшую извлек».
Воцарилось потрясенное молчание. Больше она не писала. В сентябре главред крупной газеты уважительно сообщил мне, что его приятель - молодёжный политик - сказал обо мне с непередаваемой интонацией: «Сорвалось». Но что-то подсказывало мне, что Аня вернется. Она явно была не из тех, кто отступается. И когда год спустя я выступал в том же клубе, в углу сияло почти родное лицо, только губы, кажется, еще увеличились, чтобы Анжелина Джоли - личная ее вандербильдиха - окончательно искусала свои. Пока я читал, она так громко и ненатурально выла от смеха, что под конец мне стало трудно ее перекрикивать. После, когда я спасал связки чаем, она подошла и с элегической печалью протянула для автографа простой блокнотный листок. Видимо, их там перестали спонсировать, и на «Остромова» ей уже стало жаль денег. «Дорогая Аня!- написал я по возможности каллиграфично.- Ничего не выйдет!» Она прочла, и тут я поймал на себе взгляд, полный такой яростной досады, такой презрительной злобы, что менее корпулентный человек на моем месте испарился бы немедленно. Иногда хорошо быть толстым. Этот взгляд и был одним из ярчайших моих эротических впечатлений. Не скажу, что кончил, но на душе было примерно так.
.