О СТИХОТВОРЕНИИ ДМИТРИЯ БЫКОВА «ОБРАТНЫЙ ОТСЧЁТ» Стихотворение опубликовано в подборке «
Пять песен» (Новый мир, № 1, 2011).
Cтихотворчество можно разделить на два главных типа: один тип подразумевает познание себя, мира, себя в мире; другой в большей степени ставит целью развлечение читателя, развитие с ним отношений, игру. В первом случае результатом всегда будет явление сокровенной личности. При этом читатель автору всегда желателен, но не необходим. Автор ждёт читателя, ждёт от него понимания, но, по большому счёту, найдётся читатель или нет, поэт будет писать до тех пор, пока его занимает мыслительный процесс, который в случае поэтической личности всегда неразрывно связан со стихотворчеством. Во втором случае, в случае, когда стихотворчество представляет из себя игру и его главная цель - читатель, оно, стихотворчество, только и может существовать, пока есть тот, кто на эту игру ведётся. Но здесь свои правила, свои установки. Здесь технически, быть может, всё сложнее, нежели в первом типе стихотворчества, ибо одно дело прозревать себя и совсем другое - себя демонстрировать.
«Обратный отсчёт», по моему мнению, является продуктом стиховой (и стихийной) игры, забавы. Он результат не поэтического творчества, но стихосложения, инициированного моментальной идеей. Одно от другого отличается немногим: интонацией, энергетикой, особенным переживанием незаурядного события лирического героя, а также установкой на отклик возможного читателя: глубокий, длительный. Последнее тяжелее всего оценить. Не будучи задета за живое этим словом, я не могу утверждать, что и никто, ни один другой, не будет задет. Могу утверждать: ни один не будет так задет, как если бы речь шла об истинной поэзии. «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека» набило оскомину, раздражает, даже, быть может, выводит из себя, именно потому, что не даёт покоя.
Удивительно, но, пожелтевшая от времени и усталости кочевать между чужих строк, строка Блока и здесь очутилась, казалось бы, не требуемая объективными условиями: ритмом, размером.
Вообще «Обратный отсчёт» являет собой мозаику, калейдоскоп того, что попадает в арсенал стихослагателя (как озабоченного чистой игрой, так и совершающего подлинный поэтический акт: у одного сознательно, у другого бессознательно-сознательно, по пути прозревания, затем по пути осознания того, что прозрел).
Стихослагатель-игроман в большей степени стремится произвести впечатление яркостью формы, метким словцом, оригинальной рифмой. Он часто пренебрежителен по отношению к классическому стихосложению, к традиционной строфике. И уж тем более не захочет обходиться привычной рифмой. Стихи автора-игромана всегда неожиданны, слегка или сильно вычурны, часто интересны. Читатель замирает от произведённого эффекта новизны. Но умелый игроман, не лишённый прозорливости, знает: для полного фурора нужно ещё кое-что, а именно - пресловутая радость узнавания, которую испытает читатель. Последнему неинтересно то, чего никогда не было в его опыте, что так или иначе не востребует этот опыт; автор вынужден учитывать поэтическое наследие. Стихослагателю-игроману, в свою очередь, важно показать осведомлённость: знаю, но сбрасываю с корабля современности, или же - беру в расчёт, но вот каким образом и т. п. Такая позиция будет иметь успех почти в каждом случае. Если случай не связан с читателем, требующим не рифмы, не узнавания, не просто нового, каким бы оно ни предстало, но личностной, самостоятельной, глубокой поэзии.
Итак, стихотворение «Обратный отсчёт»: 13 строф; количество стихов (строк) в них уменьшается от первой к шестой (6 - 1) и возрастает от седьмой к двенадцатой (2 - 6). Последняя, тринадцатая, строфа представляет собой «эпилог», или выход. Причём если в (условно)первой части слово, задающее тон, рифму, располагается в последней строке строфы, то во второй части - напротив, в первой.
Следует отметить, что исключительно мужские клаузулы и монорим (редкий для европейской поэзии вообще и встречающийся преимущественно в юмористических стихах) создают усиление тона; и это вместе с достаточной степенью разговорности, обусловленной, в том числе, чередованием размеров внутри строфы, придаёт стихам стремительность темпа да ещё напористость, усугублённую многократными [р].
Все эти технические моменты на самом деле отвлекают внимание читателя от лирического героя, который, конечно же, существует, но за всеми помехами собственно его переживания остаются совсем не на первом плане. Зато акцентированы шумы, мало что значащие: «(в) ком», «иск», «да», «(н)ет», «(д)но», «ес», «то», «ку», «с-ней», «ох(к)», «ада». Последний случай представляет исключение тем, что здесь звучание и семантика сливаются наконец в одно. Речь не только о семантике отдельного высказывания (отдельной строфы) - о семантике героя, его переживаний: наконец он договаривается до сути, но - игра окончена, и читатель отпущен не с сочувствием герою, а заигранный, замороченный. И тогда слова «сострадания нет ни в ком» приводят в недоумение: можно ли ожидать сострадания после такого флирта?
А с другой стороны, насколько хороши эти рифмы для игры? Насколько они красивы и необычны? По справедливости, если бы не «фишка» с моноримом, с подчёркиванием «заглавной» рифмы, то следовало бы признать, что не так уж и оригинально здесь рифмоплётство. Но технический замысел, безусловно, интересный, яркий, - жаль, выполнен непоследовательно.
Посмотрим на художественное наполнение. В «Обратном отсчёте» радость узнавания для читателя будет обильной. Отсылка к реалиям времени Гражданской войны: «В голове совершенный ревком» (и здесь автор усиливает эффект омонимической рифмой: «Ужас ревёт ревком»); к востребованной современностью мифологии: «В одном глазу у меня дракон, в другом василиск». Обращения к классикам - от завуалированной строки поэта (лермонтовское «Любить... но кого же?.. на время - не стоит труда...» - курсив мой) до очевидной блоковской «аптеки», до почти неминуемо рождающегося в памяти «На дне». Упоминание современных имён (Линч и Дисней) и, кстати, полярных: взрослый - детский мир, артхаусовский - попсовый; а также отсыл к советской классике кинематографа: чатланское приветствие «Ку!» И наконец, имена языческого бога и Бога новозаветного. В читателя летят осколки всех времён от сотворения мира до сего дня.
Нынешнее время означено такой эклектичностью, когда хорошо известные образы и имена, причудливо скомпонованные и адаптированные для новой художественной реальности, часто являют собой образность прикрытой пустоты. В этом смысле «Обратный отсчёт» прекрасный пример.
За этим калейдоскопом, среди пафосных строк («До чего я люблю эту ненависть, срывающуюся на визг», «Вся моя жизнь похожа на проигранный вдрызг / Иск»; «До чего я люблю это чувство, что более никогда - / Ни строки, ни слова, ни вылета из гнезда» и т. п.), вместе с бессмысленной, произошедшей из опростанного блоковского стиха («Надежды, смысла, человека, искусства, Бога, звезд, планет - / Нет») - есть строки глубоко личные, важные для лирического героя, именно этого лирического героя, именно того его состояния, которое могло бы вызвать потребность высказывания:
Слова ничего не значат и сбились под языком
В ком.
Однажды приходит чувство, что вот и оно -
Дно.
Господь посылает одну хромающую строку.
Является муза, и мы сплетаемся все тесней.
и последняя строфа перед «так мне и надо», которое снова всё сводит в интонацию шутки, несерьёза.
Но разве шутка - дурно? Разве словесная игра призвана прикрывать несерьёзность речевого намерения? Должен ли герой, эквилибрирующий на словесно-образных конструкциях, восприниматься как незначительный?
Всё дело в том, что в данном конкретном случае опасное балансирование не удаётся. Лирический герой, увлёкшись игровым компонентом, забывает о смысле собственного высказывания.
До чего я люблю эту ненависть, срывающуюся на визг,
Ежедневный набор, повторяющийся, как запиленный диск,
В одном глазу у меня дракон, в другом василиск,
Вся моя жизнь похожа на проигранный вдрызг
Иск.
Даже не перечисление, но накидывание фактов, которые мало друг с другом держат связь, если не сказать - вообще не держат. Пафосность, окрашивающая каждую строку, не может вызвать сочувствия. В лучшем случае выкрик: «Хорошо сказал!» Но хорошо ли? И стоит ли доискиваться читателю скрытого смысла строки «Ежедневный набор, повторяющийся, как запиленный диск» - строки дурной в любом отношении? Или:
То,
Которое в воздухе разлито,
Заставляет меня выбегать на улицу, распахивая пальто.
- читатель и здесь должен угадать? По каким признакам? «То» может быть что угодно и каким угодно. Но ведь «то», которое заставляет лирического героя совершать совершаемое, принципиально такое и никакое больше. Однако автору как будто не важно, хорошо ли он выразился; не важно, хорошо ли его поймёт читатель.
Или вот такой фрагмент:
Но!
Йес.
В одно прекрасное утро идет обратный процесс.
Как мне видится, «йес» здесь исключительно для звучности. И было же выше «Но!»: внимание читателя схвачено, - зачем новый выкрик? (пусть он даже не поддержан пунктуацией восклицания). «Но!» - и, по сути, ситуация должна перевернуться - «обратный процесс». Но никакого обратного процесса, «обратного отсчёта», как заявлено, не происходит (если не считать обратный порядок количества строк в строфе).
Возвращаясь к первоначальному тезису, повторю: поэтический текст и текст как продукт стихосложения отличаются немногим - интонацией, энергетикой, особенным переживанием незаурядного события лирического героя, а также непременной установкой на отклик читателя, глубокий, длительный.
Какова интонация «Обратного отсчёта»? Честно сказать, её вовсе не слышно. На читателя наскочили, заставили выслушать и даже, быть может, притаиться в ожидании. Смысла, лирического героя, разговора. Но всего этого не вышло. Смысл заслонён шумом, лирический герой погребён в центре забросанной разрозненными символами вселенной, и ему (или/ и также автору) вовсе не нужен диалог, не важен коммуникативный акт. Этому герою (автору) важно высказаться. Точнее - привлечь внимание. На какой отклик он может рассчитывать при этом? Разве на тот, что читатель запомнит пару строк, пару рифм - без особого смысла, красоты или забавы ради. А встречи не состоялось. Той встречи, которую всегда ждёт поэт.
Есть и другой тип: поэт, которому, может быть, не слишком важно, насколько его лирическому герою станут сопереживать, но которому важна точность высказывания, для которого принципиальна сама работа со словом, с образом, важен поэтический процесс прозревания. И этого читатель никогда не пропустит.
«Обратный отсчёт» сделан, быть может, не без оригинальности, но небрежно. Он представляет собой некий экшн, но к поэзии не имеет никакого отношения.
.