Penny Lane
«Взрослея, мы проводили много времени, гуляя по этим местам. На Пенни Лейн находилась автобусная станция, где я пересаживался с одного автобуса на другой, чтобы добраться до дома Джона или кого-нибудь из моих друзей. Это была большая конечная автобусная станция, которую мы все хорошо знали. Напротив нее была церковь Святого Варнавы, где я пел в хоре».
Пол Маккартни
Больше всех остальных он любил «Битлз». Как это было у многих и многих других парней и девчонок до и после него - случайно услышал и сразу полюбил. Первой песней была «Penny Lane». И, конечно же, это был самый обыкновенный день… и ничего не предвещало… Но за 2 минуты 58 секунд он изменился, стал другим, и мир вокруг тоже, как будто его перевернули с ног на голову или, наоборот, поставили на место. Он понял - и внутри даже произошло какое-то подобие клятвы самому себе - что отныне всё-всё будет по-другому, будет не так, не понятно как, но иначе, не как до… «Penny Lane». Ему было двенадцать. И в жизнь, как будто в распахнутое после долгой зимы окно, ворвались новые краски, запахи и - новые звуки. «Битлз» стал его первой любовью. Потому что в девушку он влюбился только год спустя.
Началось блаженное собирательство альбомов, записей, фотографий, всего, что хоть как-то было связано с Битлами. Стены комнаты он закрыл бумагой - это был компромиссный вариант, трогать обои не разрешила мать - и изрисовал цветами, лугами, деревьями, облаками, названиями песен… В центре цветов и букв, в траве, на деревьях вместо плодов, на облачках - красовались улыбающиеся лица Джона, Пола, Джорджа и Ринго. В секретере, скрытый от посторонних глаз, был сооружён небольшой алтарь, в котором находились вылепленные из пластилина фигурки Битлов на фоне пластилиновых цветов.
Отныне вся жизнь проходила под «Битлз». Альбом слушался за альбомом, заканчивался один и следом ставился другой - по нескончаемому кругу. Под «Битлз» он просыпался и засыпал, делал уроки и болтал с друзьями, пришедшими в гости. Первый раз он занялся любовью тоже под «Битлз».
«Penny Lane» так и осталась любимой песней. Были, конечно, песни лучше и шедевральней. Были «Strawberry Fields Forever» и «I Me Mine», да много чего было, но «Penny Lane» - была первой…
В школе он учил немецкий, и первое время смутно понимал, о чём они поют. Кроме слова «love» всё остальное ускользало. Но это была ускользающая красота - о чём бы они ни пели, это, несомненно, было чем-то прекрасным. Песни ангелов или пришельцев из других, лучших, миров, на их непонятном, полном нездешнего очарования, языке. В этом было что-то новозаветное, от дара иных языков первых христиан. «Penny Lane» долгое время он принимал за имя девушки. И только спустя время узнал, что это улица в Ливерпуле.
В конце концов, жажда познания победила, он стал учить язык, пробовал переводить со словарём, собирал чужие переводы. Истину, что умножение познания умножает печаль, никто не отменял, и результат переводов его немного разочаровал. Тексты показались просты и незамысловаты. И он иногда жалел о тех временах, когда не знал, о чём поёт великолепная четвёрка. И даже записал в дневнике: «Не всегда хорошо знать, о чём поют ангелы в раю, иногда лучше просто их слушать, не вникая в смысл слов».
Первую группу он попытался собрать ещё в школе. И они довольно сносно сыграли несколько битловских песен на выпускном вечере. Директор демонстративно хмурился, но либеральничал и музыку не останавливал. Зато гордые одноклассницы, всегда предпочитавшие ребят постарше, впервые смотрели снизу вверх, туда, на сцену, на них, не скрывая восторга, и он чувствовал себя в этот момент пятым Битлом - претендовать на кого-то из четвёрки он считал святотатством, поэтому печальная роль безвременно ушедшего Стюарта Сатклиффа - «пятого в квартете» - его вполне устраивала. Вместе с девушками на сцену смотрело довольное лицо учителя истории по фамилии Немеровский.
Поступив с первого раза в МИФИ и перебравшись из маленького городка в Рязанской области времён уже готового разложиться Совка в московскую студенческую общагу, он окунулся совсем в другой мир. Порой было трудно поверить, что институт готовит будущих физиков и математиков. Это было скорее похоже на подпольную фабрику солдат андеграунда. На гитаре играл каждый пятый. Каждый шестой состоял в рок-группе, а то и в нескольких сразу. Все что-то сочиняли, играли, подражали кумирам. Бегали на квартирники отечественных любительских групп. «Аквариум», «Зоопарк», «Кино», и ещё с десяток-другой команд, название которых сейчас мало, кто вспомнит. И слушали, слушали, слушали… До разрыва магнитофонных лент, до скрипа и шипения на виниле, до зарубок на сердце. Его ограниченность Битлами дала крен, и через край полилось целое море другой, не менее прекрасной музыки: Роллинги, «Дорз», Цепеллины, «Пинк Флойд»…
Железный занавес порвался, рухнула Великая Советская Стена, и на открытые просторы подул ветер перемен, на умирающую от жажды почву хлынуло, посыпалось, как манна небесная, многое из того, о чём раньше можно было только мечтать. На Таганской появился клуб «Диалог», увешанный иконами Битлов, Моррисона и прочих рок-н-ролльных святых и богов. Это был настоящий храм. Просмотры видео сопровождались лекциями. Там он впервые увидел полнометражные, незамысловатые, местами откровенно глупые и безмерно наивные, как и сами 60-е, фильмы, ставшие предтечей современных клипов, с навсегда ожившими в них Битлами. Для собиравшихся там хиппового вида парней и девчонок это было чудом. И он навсегда запомнил ощущение совместно затаённого дыхания. Как уставившись на небольшой телевизор - единственный источник света во тьме комнаты - сидят, затаив дыхание, люди.
Так пролетели пять лет учёбы. Музыка заполняла всё. Это было похоже на какую-то прекрасную игру, на музыкальный фильм из «Диалога», но где главным героем был он сам. И над всем этим, конечно же, витал дух свободной любви, были влюблённости и расставания, и было совсем не понятно, откуда бралось время на учёбу, и как он умудрился не завалить ни одной сессии… Он часто думал, что вот именно такими и были 60-е.
Со своей будущей женой он учился на одном курсе. Между ними долгое время ничего не было, и как-то даже никто не думал, что может быть, в том числе и они сами. Всё закрутилось неожиданно в середине четвёртого курса. К концу пятого она забеременела. Свадьбу сыграли прямо в общаге, с картошкой, колбасой, порезанными дольками сникерсами, чтобы напоминало конфеты, разбавленным водой спиртом «Royal» и подрязанскими солёными огурцами, в банки с которыми явно попала добрая порция маминых слёз.
Пока, спрятанные от бушующего житейского моря стенами МИФИ, они занимались музыкой, любовью и иногда учёбой, за этими самыми стенами страна и мир продолжали меняться до неузнаваемости. Судьба «инженера за сотню рублей» стала достоянием истории. И он в отличие от героя песни очень даже знал, чего хочет: достойно содержать семью.
Сначала около года торговал на рынке кассетами. Был сильно в теме и продавал музыку с любовью, так что очень скоро появились люди, которые покупали кассеты только у него. Затем случайно встретил на улице бывшего однокурсника. Тот активно занимался, как он это называл, «бизнесом», и ему был нужен помощник, а впоследствии, может быть, компаньон, на которого можно положиться. И они начали «заниматься бизнесом» вместе. Торговали всем подряд - от женских колготок до музыкальных центров. Однокурсник оказался бизнесменом от Бога, держал нос по ветру, обладал чутьём и здоровой порцией авантюризма.
Несомненным этапом стало то время, когда они занялись обналичкой. Бизнес был, что называется, на грани фола, но зато приносил хорошие деньги. Купил квартиру в Москве. Из того как её выбирали, а затем обставляли он мало, что запомнил. Пожалуй, только покупку обоев - жена предлагала варианты, он соглашался, а сам озирался по сторонам и думал, почему же никто не догадался выпустить обои с Битлами… Потом купил ещё одну квартиру и перевёз в Москву маму.
Под пушкинское «ужель мне скоро тридцать лет», было принято решение с обналичкой завязать. Хотелось чего-то более спокойного, абсолютно легального, и всё-таки что-то производить, а не просто делать деньги из воздуха. Долго думал, решал, прикидывал во что вложиться, и, наконец, после здравого размышления пришёл к выводу, что это должны быть макароны. Съездил в Италию, закупил оборудование и погрузился с головой в тему. Наладил производство макарон из твёрдых сортов пшеницы, полностью по итальянской технологии. Была придумана и «фишка» - вкусовые добавки. Макароны со вкусом морепродуктов, бекона, корицы… Много разных вкусов, и только естественные добавки, а не их имитация. Ведь концерт должен обязательно играться вживую.
В день, когда макароны поступили в продажу, дочка впервые пришла домой с букетом цветов. Макароны он назвал «Пенни Лейн».
Новый бизнес долго раскачивался. Оставшийся в обналичке однокурсник посмеивался над ним и дразнил «макаронником». Однако бизнес, в конце концов, раскочегарился. Умерла мама. Через год после её смерти как-то совсем рано выскочила замуж дочь. На свадьбе в хорошем ресторане в центре Москвы, когда уже вечер подходил к концу, он попросил у музыкантов гитару. Хотел сыграть «Penny Lane», но пальцы не слушались, плохо ложились на струны, и он спел молодым «Michelle», не точно, в нескольких местах отчётливо слажал и дал петуха, но с чувством. Дочке и жене было неловко, а гостям понравилось, и кто-то со стороны жениха предложил выпить за отсутствие понтов.
Впервые он попал в Соединённое Королевство только в сорок. Всё ждал чего-то, каких-то особых смутно им самим объяснимых обстоятельств, откладывал, как часто откладывается самое важное. Но на сорокалетие, воспользовавшись тем, что «не отмечают», сделал себе подарок - решился и поехал. Поехал один.
Лондон ему очень понравился. В нём было что-то живое и натуральное, как добавки в его макаронах. Париж, Барселона, Швейцария, Италия были похожи на дома с вычурным ремонтом, можно их рассматривать, как музей, говорить: «Ух ты!» или - «Офигеть!». Но жить в них невозможно. А здесь, как ему показалось, он мог бы жить. И было ощущение, что он здесь уже бывал. Может быть, в прошлой жизни, как он потом шутил.
Он так много раз представлял себе, как приедет в Ливерпуль, найдёт Пенни Лейн, и пройдёт по ней от начала до конца. А в ушах его будет играть только одна песня. И как только будут заканчиваться 2 минуты 58 секунд, он будет перематывать на начало и запускать по новой. Первое время он представлял себя с кассетным плеером. Потом с CD-плеером. Сейчас же у него в кармане дорогого кашемирового пальто лежал айпод.
Я вам продолжу рассказывать, а вы представьте, как где-то, может быть, в соседней комнате или квартире, а, может быть, у вас в голове, негромко, но отчётливо, заиграла эта самая песня…
И вот он приехал в Ливерпуль. Был день матча местного прославленного клуба и «Манчестера». Улицы были наполнены болельщиками. Они скандировали речёвки, пели какие-то свои частушки, песни и гимны. До Пенни Лейн он доехал на такси. До той самой большой конечной автобусной станции. Напротив - даже как-то не верилось, что всё так реально, что всё совпадает с известным наизусть описанием - действительно оказалась церковь святого Варнавы, где в хоре пел маленький, похожий на девочку, Пол.
Он включил «Penny Lane» и медленно пошёл по улице. Он шёл так, что люди расступались. Но перед его глазами мелькали не лица людей, и не уютные ливерпульские дома, и не кадры битловского клипа, с лошадьми и перевёрнутым столом с яствами, и даже не лицо Джона, Пола, Джорджа или Ринго… Нет, перед его глазами мелькали кадры его собственной жизни. И больше всего на свете хотелось, чтобы не кончалась эта улица.