Лодочка (фан-арт и не только)
это как бы куриный блатняк, но фем-вокал так себе (был один классный, но не целиком).
Поэтому в итоге не фем :(
PS Еще хотел найти кусок интервью, где Пелевин про интерес к фене. Может, найду. UPD Нашел!
PPS
А Джокер показывает первую страницу книги "Круть" В.Пелевина : видео, аудио, пелевин необщительность ум мистика, фан-арт
Поэтому в итоге не фем :(
PS Еще хотел найти кусок интервью, где Пелевин про интерес к фене. Может, найду. UPD Нашел!
PPS
А Джокер показывает первую страницу книги "Круть" В.Пелевина : видео, аудио, пелевин необщительность ум мистика, фан-арт
«Я живу в Москве не больше двух месяцев в году. Мой дом? Мой дом там, где та, с кем я в данное время. А тут, в Чертаново - мамочка… Мамочку спрашиваю: «Мама, хочешь чаю?» А она: «Ты наркоман…» Да я просто чаю предлагал…»
У «Петровича» Пелевин заказывает блины с семгой.
- Что пить будете? - спрашивает официантка.
- Белое вино.
- Грузинское, французское?
- Знаете, вы их смешайте. Как хотите, - просит Пелевин, - только не грузите меня этим больше.
- Может, под блины водки лучше, - предлагаю я, обеспокоенный финансовой стороной дела: вино наверняка обойдется в какую-нибудь несуразную сумму.
- Да! Водки! - легко соглашается Пелевин. - Двести грамм, но так, чтобы были две рюмки по сто.
- У нас рюмки по пятьдесят грамм, - замечает официантка.
- Отлично. Тогда четыре по пятьдесят, - он показывает, как именно должны стоять эти рюмки перед ним на столе.
- Знаете, я вам в графинчике принесу, а вы уж сами там, как хотите, - предлагает официантка, которую, в соответствии с традицией заведения зовут Екатерина Петровна. Спокойная, круглолицая. Улыбается все время.
- Вам какой водки?
- Абсолют! - твердо отвечает Пелевин.
- Абсолюта нет.
- А что есть?
Она перечисляет, Пелевин выбирает 21-ю смирновку.
- А сигары?
- Вот же сигары, - Петровна показывает особый лист меню.
Пелевин тычет пальцем куда-то в середину.
- Сейчас к вам подойдет менеджер.
Reply
И когда подходит менеджер с полированной шкатулкой, в которой, как снарядики, лежат сигары, писатель выбирает «Кахиба» и покупает сразу две штуки. Одну закуривает, другая отправляется в нагрудный карман. Он прогоняет довольно банальную телегу о сигарах:
- Кахиба! Самые лучшие сигары! Когда американцы приезжают на Кубу, чтобы ебать красивых кубинских девчонок, они ящиками вывозят эти сигары. И потом продают их в Америке. Это запрещено, но все равно все так делают.
Вопреки размашистому заказу в 200 грамм, когда эти самые граммы приносят, выясняется, что Пелевин пьет не спеша и скорей умеренно. Мне кажется, так и все остальное: вне зависимости от того, какую степень безудержности он изображает, этот человек любит контролировать ситуацию вокруг себя. По крайней мере, на физическом, как выражаются мистики, плане.
Я спрашиваю о том, не хотелось ли ему навсегда уехать за границу.
- Хотелось! Еще как! Но совсем за другую границу, не за ту, про которую вы подумали. А так… Чего ж? Жизнь сделана, что уезжать.
Он говорит о литературе:
- Вот такая картина. Я сижу на балконе. Солнце. Вид на Босфор. Ноги задраны на кресло. В руке стакан с напитком. И я думаю: чего бы почитать? А почитать-то нечего. И вот, я старался писать такие книги, которые можно было бы в такой момент почитать.
Я спрашиваю о стихах - пишет ли он их по ходу текста, или они существуют отдельно, заранее. Мне особенно нравится «Памяти Марка Аврелия».
- Памяти Марка Аврелия… Нет, это раньше написано, когда я еще стихами занимался. На эфедрине…
- Эфедриновый период творчества Пелевина? - спрашиваю я.
- Да, да, - он делает в воздухе несколько затейливых движений руками, что-то, по рисунку, из восточных единоборств. - Я каждое утро этим занимаюсь. Бегу в парк, там… Ну и убиваю несколько человек - сорок! - чтобы в случае чего быть готовым, не растеряться. Мои книги построены по тому же принципу, что эти ката.
Он опять плавно машет руками над столом - вверх, вниз, вбок, снова на место. Похоже, Пелевин и вправду что-то знает про эти красивые японские жесты.
- Помните эту главу в «Дженерейшн П», где трактат Че Гевары?
Я помню.
- Ну вот. Как это написано? В Айове, в лесу. Накануне я нажрался с одним бразильцем, пили что-то, какое-то его зелье еще было. И я звонил всем девкам подряд и всем говорил: приходи ебаться. Наутро просыпаюсь и жду - сейчас стук в дверь и войдут два ФБР-овца. Депортация, все это. Сижу, стучу по клавишам - пишу этот самый трактат Че Гевары. В конце дня раздается звонок в дверь. Открываю. Стоит латвийская поэтесса - большая, белая, красивая. Спрашивает: «А ты, это?.. И правда хочешь?» И входит. И все происходит. Вот так и пишутся книги! - заключает Пелевин с восторженной интонацией.
Я спрашиваю, женат ли он.
- Нет, но у меня есть постоянная подруга, это одно и то же.
- А что там, в этой Айове?
- А! Это лес, в лесу дома. Их американская семья, у которой дети погибли, оставила вот для всяких художников, писателей. Приезжай, живи, пиши. Лес, никого кругом.
_
На следующий день я обнаруживаю на автоответчике привет от Виктора. Это единственная точная запись его слов, которой я располагаю, вот я и приведу ее дословно.
«Это сообщение Михаилу Новикову от Виктора Пелевина. Михаил, куда вы вчера убежали? Володя Гольдберг - это самый опасный гангстер в Иерусалиме, с таким человеком надо обязательно познакомиться. Вот. Михаил, у меня личная просьба: я куда-то свой беретик потерял. Если он окажется у Бильжо - там вроде такое сердечное место, если он вдруг как-то всплывет - как-то мне намекнуть на это дело, ладно? Потому что мне его не хватает. Их всего два в Москве таких. Последняя надежда. Ладно? Спасибо.»
На момент сдачи статьи беретик Пелевина найден не был.
Reply
но, вообще-то я про другое
вот, исхитрился и добыл
Браток по разуму
Сентябрь 1999. Карина Добротворская, «Vogue»
Он не может представить себе жизнь, в которой надо было бы вставать и куда-то ходить по утрам. «Я вообще никогда не работаю». На самом деле Пелевин работает постоянно. И не только тогда, когда пишет, но и когда разговаривает. Он жонглирует словами, смакует парадоксы, каждую минуту выдает новые рекламные слоганы (типа «Вагриус» - «Виагриус») и внимательно прислушивается к другим на предмет поиска языковых штучек. Сидящий за соседним столиком пожилой дяденька в какой-то момент не выдерживает: «Не подслушивайте, молодой человек!». Пелевин часто рассказывает анекдоты и сам над ними долго смеется, содрогаясь всем телом. Когда ему что-то особенно нравится, победно потрясает сжатыми кулаками, продолжая улюлюкать. Изъясняется он на «блатной фене», перемешанной с абстрактными понятиями. Часто повторяет:
- если у нас такой серьезный базар… - если говорить по серьезке… - меня вот какая мысль прорубает… - сказал так конкретно… - меня что пробило… - фишка в том… - чисто да… - у меня свои предъявы… - он своим умом проник во все дырки… - я вообще не первую жизнь тут нахожусь… - ты не гони… - меня на думку прошибает, на сердце…
Все свои фразы перебивает и заканчивает вопросом «да?». В конкретной речи реального Пелевина слышатся лесковские интонации, умноженные на базар братков - странное и очень энергичное сочетание. Сам он однажды сказал, что в лексике братков есть огромная сила, и что русский язык, захиревший в речи интеллигентов, воскрес в блатном базаре, возродившем первозданность понятий жизни и смерти.
Reply
Ну с женщинами Пелевин сдерживает свой базар.
Мой вариант более интересный. (-:
Reply
Playboy: Интервью с Пелевиным
1998 «Playboy»
- Меня восхищает энергетически емкий язык «понятий». Почему сегодня востребован не тот, кто «ведет дискурс», а тот, кто «держит базар»? В советском мироустройстве была интеллигенция, целая каста хранителей логоса - слова, которое когда-то было у Бога и которым, по Гумилеву, «разрушали города». Но логос устал «храниться», устал преть во рту бессильного интеллигента - и возродился в языке сражающихся демонов. В речи братков есть невероятная сила, потому что за каждым поворотом их базара реально мерцают жизнь и смерть. Поэтому на их языке очень интересно формулировать метафизические истины - они оживают. Например, можно сказать, что Будда - это ум, который развел все то, что его грузило, и слил все то, что хотело его развести. Кроме того, меня интересует провинциальный молодежный сленг, который развивается независимо от московского. Например, когда нас с вами «пробивает на думку», в Барнауле «выседают на умняк». А драма России уместилась в барнаульском панк-фольклоре в двух чеканных строках: «Измена! - крикнул Мальчиш-Кибальчиш. И все мальчиши высели на измену. Один Плохиш высел на хавчик - и съел все варенье».
Reply
Таких кусков много, если интервью на русском языке.
На английском Пелевин совсем в другом стиле общается. (-:
Reply
Мне тоже очень интересно, куда убежал Михаил, а главное - почему... 🙃
Reply
Куда, куда. Домой пошел. (-:
- Пустяки, - сказал он. - Не бери в голову. Ко мне зимой приезжала пара таких рекламодателей. Хотели сознание расширить. А потом босиком по снегу убежали.
Reply
Leave a comment