Статья "Железный занавес", "Литературная газета", 13-01-1930 г.
Статья Льва Никулина, опубликованная в "Литературной газете" 13 января 1930 года. Ее часто упоминают и выборочно цитируют в Сети, но полного текста мне не попадалось.
Железный занавес
По разным обстоятельствам я нахожусь около года за границей. Я был за границей и три года назад, но в эту поездку для меня стало ясно, что реакционные силы на Западе достигают некоторых успехов в попытках изолировать Западную Европу от влияния советской культуры.
Был такой период времени, когда буржуазная печать кокетничала об’ективной точкой зрения в своих отзывах о советах. Это замечалось даже в эмигрантской печати. Эмигрантские критики как бы серьезно и об’ективно писали о пролетарских писателях и попутчиках. Борис Зайцев грустно жаловался на то, что надо притвориться молодым советским писателем и тогда тебя переведут на иностранные языки.
Сейчас с эпохой благожелательного внимания кончено. С одной стороны, в эмигрантской печати есть стремление втянуть в свою орбиту некоторых писателей, но те, кого они считают безвозвратно утерянными, разжалованы и подвергнуты жестокому обстрелу. Истерический Осоргин, с некоторого времени произведший себя из фельетонистов в писатели, в позе сходящего в гроб Державина благословляет некоего харбинского Всеволода Иванова (есть такой однофамилец у Вс. Иванова), выпустившего какой-то «Роман молодой души». Расхвалив молодую душу из Харбина, Осоргин заодно низводит в «средние советские беллетристы» настоящего Всеволода Иванова. Нам собственно безразлично, что думают о советской литературе в салоне Марь-Ванны из Пассей, пусть читают Берберовых, Одоевцевых и Куприных, но замалчивание и низведение с завоеванных высот советской литературы и искусства - это общая линия всей буржуазной печати. Из переведенных на французский язык книг Бабеля, Иванова, Федина, Гладкова, Сейфуллиной, Катаева, Неверова, сравнительно прилично приняли только «Ташкент город хлебный».
И некоторый успех имел юмористический роман «Двенадцать стульев». Наконец, недавно оракул эмиграции П.Н. Милюков на докладе в Праге изрек и припечатал как неоспоримый факт, что «советская литература и наука деградирует».
Буржуазная печать расходится в миллионах экземплярах. Одинокие попытки «Monde» Барбюса не могут разрушить этого быстро зреющего заговора молчания. И не всегда этот журнал обнаруживает правильную и здоровую точку зрения на вопросы, волнующие наших друзей и товарищей по эту сторону границы. История с книгами Истрати, его ответное письмо на заявление советских писателей - факт, о котором не может быть у честного человека двух точек зрения, чрезвычайно странно, мягко сказать, неясно освещена была в журнале «Monde».
На кого же может ориентироваться друг советской культуры здесь, за границей?
У пролетариата есть коммунистическая печать. Эта печать в силу своих боевых задач не может уделять много места советскому культурному фронту. Она может только коротко осведомлять и давать краткую информацию о том, что делается в области культуры в единственном пролетарском государстве. Таким образом наши друзья и, так сказать, попутчики советской культуры на Западе предоставлены сами себе.
Не только советская литература, но лучшие советские фильмы с трудом прокладывают себе дорогу среди уголовно-полицейской и эротической чепухи. Они имеют сравнительно небольшую прессу по сравнению хотя бы с каким-нибудь «Эротиконом» чешской продукции или антисоветским, псевдоисторическим польским фильмом «Маруся». Впрочем, с фильмами дело обстоит еще более или менее благополучно. Приезд Эйзенштейна, Александрова и Тиссе, приезд Инкижинова в момент успеха в Париже «Потомка Чингиз хана» сломали лед. Архибуржуазные, развязнейшие киноеженедельники, имеющие очень большой тираж, не смогли замолчать побед советского кинематографа. Сто человек, присутствовавших на просмотре «Генеральной линии», представляла действительно лучшее и передовое в литературе, живописи и кинематографии, что есть во Франции.
В области театра всегда вызывает особое внимание приезд Мейерхольда; Таирова и отдельных актеров, но в области литературы уже два-три года тянется полоса затишья. Между тем, в свое время и здесь было проявлено особое внимание во время приезда Маяковского Бабеля, Федина и др. Тот сравнительно небольшой интерес, который вызвали в латинских странах и в Англии книги советских писателей надо связать именно с приездом некоторых советских писателей. В эти дни умолкали такие выдающие знатоки советской литературы, как Осоргин и Андрей Левинсон, и на страницах здешних литературных газет говорили советские и их интервьюэры. Например, даже то обстоятельство, что Эренбург живет в Париже, и книги его переводят на европейские языки, облегчает проникновение советской литературы на Запад.
Но печальное обстоятельство заключается в том, что лучшие советские книги не имеют большой прессы, печатаются в ограниченном тираже, в пяти тысячам экземплярах, «жалкие пять тысяч», как выражаются французы. Нужно сказать прямо: то обстоятельство, что советские писатели в последнее время редко появляются или совсем не появляются за границей, вредит нашему делу на Западе. Дело не в том, к какому литературному крылу будет принадлежать писатель, дело в его присутствии. Наконец, надо опровергнуть ходячее, пущенное нашими врагами утверждение «не пускают». «Не пускают» потому, мол, что боятся «перебежчиков». Среди советских писателей не было и не будет перебежчиков.
Когда на сцене пожар, сцену отделяют от зрительного зала железным занавесом. С точки зрения буржуазии в Советской России двенадцать лет длится пожар. Изо всех сил нажимая рычаги, там стараются постепенно опустить железный занавес, чтобы огонь не перекинулся в партер. С буржуазной точки зрения это понятно, но непонятно, когда с нашей стороны азартные и малоумные люди пытаются также нажимать рычаги и опустить этот же занавес, железный занавес между Советским Союзом и Западной Европой. Об этом я думал, когда в свое время прочел отрывки из статьи В.Д. Зозули, в которых говорится о заграничных поездках наших писателей и очерках. Я сам написал книгу таких очерков. В таких случаях пристало не ввязываться в полемику. По обычаю автору полагается скромно стоять в сторонке и благожелательно улыбаться критикам. Надо нарушить этот обычай, потому что в общем это литературный обычай «доброго старого времени», а мы живем в эпоху ломки старых и, вообще, вредных обычаев.
Прежде всего начнем с самой литературной формы. Очерк, художественный, путевой очерк, приобрел право на существование в русской и западной литературе. Нет никакого сомнения в том, что для нашего читателя требуются не лирические описания рейнского водопада в духе начала прошлого века. Но рядом с нормальными и понятными требованиями, пред’являемыми к такому очерку, нельзя требовать от писателя, чтобы в книге размером в шесть листов были целиком быт, экономика, история, социальные группировки, аграрный вопрос, вопросы здравоохранения и народного образования и все это с диаграммами и цифрами. На это у некоторого сорта рецензентов на этот случай есть специальные штампованные реплики: «отразить как в фокусе», «сконцентрировать» и проч. Может быть это все и правда, может быть надо «отражать как в фокусе», но в конце концов надо же уметь отличать художественный очерк в журнале от подвала «нашего собственного корреспондента», который живет в стране годами, и обязан точно и с цифрами в руках писать о всех этих вопросах. Правда, наступало время повышать требования, пред’являемые к писателю, но наступило и время повысить требования, пред’являемые к некоторого сорта критике.
Да, мы живем в суровое и ответственное время. Мы должны скупо и обдуманно расходовать слова, но повернитесь и просмотрите те кадры, которым отданы в руки не пять, десять, двадцать тысяч читателей только что изданной книги, а сто тысяч читателей библиографической заметки. Биография и работа каждого из нас известна каждому вне зависимости от того напечатана ли она в книге «Писатели» или не вошла туда, но биография и лицо человека, псевдонимом или инициалами подписавшего заметку в сто строк, часто неизвестна даже редактору.
Фадеев как-то сказал, что теперь много смельчаков говорит от имени рабочего класса. Эти смельчаки, эти «неуловимые мальчики» в роговых очках, папаши которых часто оказываются в рядах лишенцев, имеют в руках власть над печатным словом, большую и настоящую власть. Это именно они пишут о заграничных очерках, что они «не отражают», «не нужны рабочему читателю» и это именно они пытаются уговорить массу, что девять из десяти книжек о Западе не нужны, в то время, как о Западе советскими авторами написано до смешного мало и все, что написано своим человеком и советским человеком, полезно и нужно.
Какой-то псевдоним упрекал меня в том, что я изучил только быт шофферов в Европе. Да, я горжусь тем, что досконально знаю как живут и чем дышут сто тысяч труженников, кстати сказать, опора коммунистической партии. Не каждый советский журналист знает быт и жизнь ста тысяч французских или русских пролетариев.
Часто люди, не знающие языка и абсолютно не знающие быта страны, авторитетно поучают советского писателя, рассказывающего об Европе. И в то же время эти же очерки переводят и печатают коммунистические издания той страны, о которой писал автор.
До чего у нас мало знают о Европе и до чего иногда плохо хозяйничают, скажем, продавцы фильм. Товарищи из Украины тратят валюты на пересылку фильм, которые ни при каких обстоятельствах не будут разрешены здешней цензурой, или присылают, например, фильмы с точки зрения художественной совершенно ничтожные. Фильма «Третья Мещанская» во французской обработке называется «Трое в подвале» и идет под таким заголовком: «Вот, наконец, правда о Советской России!» Получается самая гнусная и похабная клевета, над которой игриво хихикают враги и которой возмущены друзья. А продавший эту фильму за границу, вероятно, доволен, что сделал дело и выручил валюту. Вряд ли это сознательное вредительство-это просто неграмотность, незнание условий, отсутствие книг и материалов о Западе и западных условиях, железный занавес, который бессознательно тянут вниз некоторые резвые «неуловимые мальчики» из библиографических отделов.
Я видел заграницей пьесы, просто нужные и полезные нам, атеистические и пассифистские пьесы, от которых, конечно, впопыхах отмахнутся критики из театральных журналов. Я видел фильму «Белые тени» против белых цивилизаторов на островах Таити, которая не менее убедительна, чем «Потомок Чингиз хана». Я видел замечательные документальные фильмы и этнографические фильмы. Наконец, я видел непревзойденных кино-актеров первоклассной величины Чаплина и Банкрофта, которых, кажется, до сих пор не видели у нас и этим снизили, лишили поступательного движения мастерство наших кино-актеров. А сколько любопытных книг левых писателей...
Каждая поездка, каждый очерк приносит пользу хотя бы потому, что он задерживает медленное опускание железного занавеса. Не говорю уже о том значении, которое имеет появление первого советского человека в стране, с которой нет никаких сношений.
Мне посчастливилось проникнуть в Испанию, куда русских вообще не пускают, никаких русских - ни красных, ни белых. Я чувствовал необыкновенное внимание и интерес к нашей стране и культуре, и эта поездка не пройдет бесследно. А с точки зрения осведомления наших читателей о прекрасной, романтической и угнетенной генеральской диктатурой стране можно было бы сделать много.
Испания - преддверие Южной Америки, семьдесят миллионов населения Испании и Латинской Америки говорят на испанском языке и находятся в зоне влияния испанской культуры, семьдесят миллионов не мелочь. И вот я прочитал книгу иностранного писателя об Испании и Африке и рецензию в одном нашем журнале на эту книгу. Я был, проезжал по тем местам, которые видел этот писатель. И мы, разумеется, видели по-разному эту страну. Но я был бы счастлив, если бы о том, что напишу я, отозвались также почтительно и нетребовательно, как написали о книге иностранца. Вы скажете: от своего больше требуют. Требуйте... но осторожнее с инициалами и псевдонимами, которые требуют от вас эрудиции инженера и агронома, и электротехника, способностей детектива, проникающего туда, куда человека с советским паспортом не пускают на порог и где его появление принесет явный вред, даст лишний повод для поросячьего визга о вмешательстве во внутренние дела. Постараюсь резюмировать:
1. Буржуазия пытается опустить железный занавес между Западом и нами.
2. Нельзя открещиваться от той западной культуры, которая близка нам по духу. Надо осведомлять о ее достижениях наших товарищей и читателей и надо неустанно говорить о нашем росте и напоминать о нашем существовании Западу.
Л. НИКУЛИН.
Декабрь, 1929. Париж.
Железный занавес
По разным обстоятельствам я нахожусь около года за границей. Я был за границей и три года назад, но в эту поездку для меня стало ясно, что реакционные силы на Западе достигают некоторых успехов в попытках изолировать Западную Европу от влияния советской культуры.
Был такой период времени, когда буржуазная печать кокетничала об’ективной точкой зрения в своих отзывах о советах. Это замечалось даже в эмигрантской печати. Эмигрантские критики как бы серьезно и об’ективно писали о пролетарских писателях и попутчиках. Борис Зайцев грустно жаловался на то, что надо притвориться молодым советским писателем и тогда тебя переведут на иностранные языки.
Сейчас с эпохой благожелательного внимания кончено. С одной стороны, в эмигрантской печати есть стремление втянуть в свою орбиту некоторых писателей, но те, кого они считают безвозвратно утерянными, разжалованы и подвергнуты жестокому обстрелу. Истерический Осоргин, с некоторого времени произведший себя из фельетонистов в писатели, в позе сходящего в гроб Державина благословляет некоего харбинского Всеволода Иванова (есть такой однофамилец у Вс. Иванова), выпустившего какой-то «Роман молодой души». Расхвалив молодую душу из Харбина, Осоргин заодно низводит в «средние советские беллетристы» настоящего Всеволода Иванова. Нам собственно безразлично, что думают о советской литературе в салоне Марь-Ванны из Пассей, пусть читают Берберовых, Одоевцевых и Куприных, но замалчивание и низведение с завоеванных высот советской литературы и искусства - это общая линия всей буржуазной печати. Из переведенных на французский язык книг Бабеля, Иванова, Федина, Гладкова, Сейфуллиной, Катаева, Неверова, сравнительно прилично приняли только «Ташкент город хлебный».
И некоторый успех имел юмористический роман «Двенадцать стульев». Наконец, недавно оракул эмиграции П.Н. Милюков на докладе в Праге изрек и припечатал как неоспоримый факт, что «советская литература и наука деградирует».
Буржуазная печать расходится в миллионах экземплярах. Одинокие попытки «Monde» Барбюса не могут разрушить этого быстро зреющего заговора молчания. И не всегда этот журнал обнаруживает правильную и здоровую точку зрения на вопросы, волнующие наших друзей и товарищей по эту сторону границы. История с книгами Истрати, его ответное письмо на заявление советских писателей - факт, о котором не может быть у честного человека двух точек зрения, чрезвычайно странно, мягко сказать, неясно освещена была в журнале «Monde».
На кого же может ориентироваться друг советской культуры здесь, за границей?
У пролетариата есть коммунистическая печать. Эта печать в силу своих боевых задач не может уделять много места советскому культурному фронту. Она может только коротко осведомлять и давать краткую информацию о том, что делается в области культуры в единственном пролетарском государстве. Таким образом наши друзья и, так сказать, попутчики советской культуры на Западе предоставлены сами себе.
Не только советская литература, но лучшие советские фильмы с трудом прокладывают себе дорогу среди уголовно-полицейской и эротической чепухи. Они имеют сравнительно небольшую прессу по сравнению хотя бы с каким-нибудь «Эротиконом» чешской продукции или антисоветским, псевдоисторическим польским фильмом «Маруся». Впрочем, с фильмами дело обстоит еще более или менее благополучно. Приезд Эйзенштейна, Александрова и Тиссе, приезд Инкижинова в момент успеха в Париже «Потомка Чингиз хана» сломали лед. Архибуржуазные, развязнейшие киноеженедельники, имеющие очень большой тираж, не смогли замолчать побед советского кинематографа. Сто человек, присутствовавших на просмотре «Генеральной линии», представляла действительно лучшее и передовое в литературе, живописи и кинематографии, что есть во Франции.
В области театра всегда вызывает особое внимание приезд Мейерхольда; Таирова и отдельных актеров, но в области литературы уже два-три года тянется полоса затишья. Между тем, в свое время и здесь было проявлено особое внимание во время приезда Маяковского Бабеля, Федина и др. Тот сравнительно небольшой интерес, который вызвали в латинских странах и в Англии книги советских писателей надо связать именно с приездом некоторых советских писателей. В эти дни умолкали такие выдающие знатоки советской литературы, как Осоргин и Андрей Левинсон, и на страницах здешних литературных газет говорили советские и их интервьюэры. Например, даже то обстоятельство, что Эренбург живет в Париже, и книги его переводят на европейские языки, облегчает проникновение советской литературы на Запад.
Но печальное обстоятельство заключается в том, что лучшие советские книги не имеют большой прессы, печатаются в ограниченном тираже, в пяти тысячам экземплярах, «жалкие пять тысяч», как выражаются французы. Нужно сказать прямо: то обстоятельство, что советские писатели в последнее время редко появляются или совсем не появляются за границей, вредит нашему делу на Западе. Дело не в том, к какому литературному крылу будет принадлежать писатель, дело в его присутствии. Наконец, надо опровергнуть ходячее, пущенное нашими врагами утверждение «не пускают». «Не пускают» потому, мол, что боятся «перебежчиков». Среди советских писателей не было и не будет перебежчиков.
Когда на сцене пожар, сцену отделяют от зрительного зала железным занавесом. С точки зрения буржуазии в Советской России двенадцать лет длится пожар. Изо всех сил нажимая рычаги, там стараются постепенно опустить железный занавес, чтобы огонь не перекинулся в партер. С буржуазной точки зрения это понятно, но непонятно, когда с нашей стороны азартные и малоумные люди пытаются также нажимать рычаги и опустить этот же занавес, железный занавес между Советским Союзом и Западной Европой. Об этом я думал, когда в свое время прочел отрывки из статьи В.Д. Зозули, в которых говорится о заграничных поездках наших писателей и очерках. Я сам написал книгу таких очерков. В таких случаях пристало не ввязываться в полемику. По обычаю автору полагается скромно стоять в сторонке и благожелательно улыбаться критикам. Надо нарушить этот обычай, потому что в общем это литературный обычай «доброго старого времени», а мы живем в эпоху ломки старых и, вообще, вредных обычаев.
Прежде всего начнем с самой литературной формы. Очерк, художественный, путевой очерк, приобрел право на существование в русской и западной литературе. Нет никакого сомнения в том, что для нашего читателя требуются не лирические описания рейнского водопада в духе начала прошлого века. Но рядом с нормальными и понятными требованиями, пред’являемыми к такому очерку, нельзя требовать от писателя, чтобы в книге размером в шесть листов были целиком быт, экономика, история, социальные группировки, аграрный вопрос, вопросы здравоохранения и народного образования и все это с диаграммами и цифрами. На это у некоторого сорта рецензентов на этот случай есть специальные штампованные реплики: «отразить как в фокусе», «сконцентрировать» и проч. Может быть это все и правда, может быть надо «отражать как в фокусе», но в конце концов надо же уметь отличать художественный очерк в журнале от подвала «нашего собственного корреспондента», который живет в стране годами, и обязан точно и с цифрами в руках писать о всех этих вопросах. Правда, наступало время повышать требования, пред’являемые к писателю, но наступило и время повысить требования, пред’являемые к некоторого сорта критике.
Да, мы живем в суровое и ответственное время. Мы должны скупо и обдуманно расходовать слова, но повернитесь и просмотрите те кадры, которым отданы в руки не пять, десять, двадцать тысяч читателей только что изданной книги, а сто тысяч читателей библиографической заметки. Биография и работа каждого из нас известна каждому вне зависимости от того напечатана ли она в книге «Писатели» или не вошла туда, но биография и лицо человека, псевдонимом или инициалами подписавшего заметку в сто строк, часто неизвестна даже редактору.
Фадеев как-то сказал, что теперь много смельчаков говорит от имени рабочего класса. Эти смельчаки, эти «неуловимые мальчики» в роговых очках, папаши которых часто оказываются в рядах лишенцев, имеют в руках власть над печатным словом, большую и настоящую власть. Это именно они пишут о заграничных очерках, что они «не отражают», «не нужны рабочему читателю» и это именно они пытаются уговорить массу, что девять из десяти книжек о Западе не нужны, в то время, как о Западе советскими авторами написано до смешного мало и все, что написано своим человеком и советским человеком, полезно и нужно.
Какой-то псевдоним упрекал меня в том, что я изучил только быт шофферов в Европе. Да, я горжусь тем, что досконально знаю как живут и чем дышут сто тысяч труженников, кстати сказать, опора коммунистической партии. Не каждый советский журналист знает быт и жизнь ста тысяч французских или русских пролетариев.
Часто люди, не знающие языка и абсолютно не знающие быта страны, авторитетно поучают советского писателя, рассказывающего об Европе. И в то же время эти же очерки переводят и печатают коммунистические издания той страны, о которой писал автор.
До чего у нас мало знают о Европе и до чего иногда плохо хозяйничают, скажем, продавцы фильм. Товарищи из Украины тратят валюты на пересылку фильм, которые ни при каких обстоятельствах не будут разрешены здешней цензурой, или присылают, например, фильмы с точки зрения художественной совершенно ничтожные. Фильма «Третья Мещанская» во французской обработке называется «Трое в подвале» и идет под таким заголовком: «Вот, наконец, правда о Советской России!» Получается самая гнусная и похабная клевета, над которой игриво хихикают враги и которой возмущены друзья. А продавший эту фильму за границу, вероятно, доволен, что сделал дело и выручил валюту. Вряд ли это сознательное вредительство-это просто неграмотность, незнание условий, отсутствие книг и материалов о Западе и западных условиях, железный занавес, который бессознательно тянут вниз некоторые резвые «неуловимые мальчики» из библиографических отделов.
Я видел заграницей пьесы, просто нужные и полезные нам, атеистические и пассифистские пьесы, от которых, конечно, впопыхах отмахнутся критики из театральных журналов. Я видел фильму «Белые тени» против белых цивилизаторов на островах Таити, которая не менее убедительна, чем «Потомок Чингиз хана». Я видел замечательные документальные фильмы и этнографические фильмы. Наконец, я видел непревзойденных кино-актеров первоклассной величины Чаплина и Банкрофта, которых, кажется, до сих пор не видели у нас и этим снизили, лишили поступательного движения мастерство наших кино-актеров. А сколько любопытных книг левых писателей...
Каждая поездка, каждый очерк приносит пользу хотя бы потому, что он задерживает медленное опускание железного занавеса. Не говорю уже о том значении, которое имеет появление первого советского человека в стране, с которой нет никаких сношений.
Мне посчастливилось проникнуть в Испанию, куда русских вообще не пускают, никаких русских - ни красных, ни белых. Я чувствовал необыкновенное внимание и интерес к нашей стране и культуре, и эта поездка не пройдет бесследно. А с точки зрения осведомления наших читателей о прекрасной, романтической и угнетенной генеральской диктатурой стране можно было бы сделать много.
Испания - преддверие Южной Америки, семьдесят миллионов населения Испании и Латинской Америки говорят на испанском языке и находятся в зоне влияния испанской культуры, семьдесят миллионов не мелочь. И вот я прочитал книгу иностранного писателя об Испании и Африке и рецензию в одном нашем журнале на эту книгу. Я был, проезжал по тем местам, которые видел этот писатель. И мы, разумеется, видели по-разному эту страну. Но я был бы счастлив, если бы о том, что напишу я, отозвались также почтительно и нетребовательно, как написали о книге иностранца. Вы скажете: от своего больше требуют. Требуйте... но осторожнее с инициалами и псевдонимами, которые требуют от вас эрудиции инженера и агронома, и электротехника, способностей детектива, проникающего туда, куда человека с советским паспортом не пускают на порог и где его появление принесет явный вред, даст лишний повод для поросячьего визга о вмешательстве во внутренние дела. Постараюсь резюмировать:
1. Буржуазия пытается опустить железный занавес между Западом и нами.
2. Нельзя открещиваться от той западной культуры, которая близка нам по духу. Надо осведомлять о ее достижениях наших товарищей и читателей и надо неустанно говорить о нашем росте и напоминать о нашем существовании Западу.
Л. НИКУЛИН.
Декабрь, 1929. Париж.