"Виктор Александров". Часть 3. "Откровения" Пономаренко
Последний пост о "Викторе Александрове". См. также: "Виктор Александров" и "Виктор Александров". Часть 2. Сказ о чудесном обретении 2 ящиков следователя Н.А. Соколова.
В плену у теней. // Возрождение (La Renaissance). Париж, 1957. №67, с. 149-150. 2-й экз.
{с. 149}
В ПЛЕНУ У ТЕНЕЙ
[статья напечатана в редакционной рубрике "Дела и люди"]
Во всем мире много шума было поднято вокруг разсказа советского посла в Варшаве, Пономаренко, почему-то "выболтавшаго" иностранным журналистам историю "конца Сталина". В самом факте этой "откровенности" советского посла сомневаться, как будто, уже не приходится: слишком упорно эти сведения идут. Но если знать хоть немного привычки советской дипломатии, то ясно, что Пономаренко стал "болтать" не без какого-то расчета. Может быть в Москве считают, что рано или поздно все равно придется официально признать факт "ликвидации" Сталина его окружением и что как раз сейчас перед внешним миром выгодно подчеркнуть роль нынешней советской верхушки, устранившей "тирана".
Конечно, никто не может судить, насколько верны все подробности, приведенные в печати со слов Пономаренко. Но суть разсказа совпадает с тем, что можно было вывести и из других источников: Сталин постепенно превращался и для своего окружения в смертельную опасность. После этого не так уж и важно, вызвали ли его сотрудники у него, сознательно, апоплектический удар, или просто нанесли каким-либо предметом удар по голове. Важен факт тупика, из которого иначе уже нельзя было выйти.
О том же, как и почему этот тупик возник, очень интересное выбалтывание Хрущева - выбалтывание на этот раз уже настоящее, потому что пьяное - привел, в "Фигаро Литтерер" [Le Figaro Littéraire], В. Александров, комментируя "откровения" Пономаренко.
По словам В. Александрова, Хрущев однажды, в Белграде, напробовавшись сливовицы, сказал, что под конец жизни у Сталина "тени прошлого затемнили разсудок".
Действительно ли Хрущев это говорил, мы, в конце концов, тоже не можем судить. Но нет сомнения, что со Сталиным именно это произошло. В момент окончания войны, Сталин мог вывести Россию на настоящий государственный путь. Сделать это помешал ему сидевший в нем старый профессиональный революционер, потянувший его назад к уже безвозвратно отжившему марксистскому прошлому. Все остальное, вплоть до явной паранойи последних месяцев его жизни, проистекло из этой попытки коммунистической реставрации, начатой сразу после войны.
Но если по словам Хрущева "тени прошлого затемнили разсудок" у Сталина, то сам Хрущев не оказывается ли теперь в плену у тех же теней? В обстановке еще более изменившейся, в формах, уже сильно измельчавших, та же история повторяется опять. После смерти Сталина, его наследникам история давала шанс повернуть на национально-государственный путь. И теперь Ни- {с. 150} кита Хрущев, испуганный - неизбежным - размахом поворота, опять старается затормозить колесо истории и опять цепляется за обломки все того же марксистского прошлого. Его нынешние усилия возстановить монополию партии против окрепших новых социальных групп - это та же самая попытка, которую Сталин, своими кровавыми методами, готовил в последние месяцы своей жизни. Сейчас все происходит менее драматично, потому что в коммунистическом государстве все измельчало, и люди, и даже самый террор. Но верность все тем же "теням", все дальше и дальше уходящим в прошлое, может лишь "затемнять разсудок", теперь, как тогда, и еще более, чем тогда. И ничего, кроме тупика, по-прежнему нет в конце этого пути, на который после Сталина вступил Хрущев.
Завтрашний день будет принадлежать только тем, кто сумеет, наконец, оторваться окончательно от этих уходящих в прошлое, уже давно нереальных, марксистских "теней". Вперед вести оне уже не могут никого. "Литературная Газета" недавно писала, что в оставленной коммунизмом идейной пустоте часть сегодняшней русской молодежи ищет "романтики" - в уголовных приключениях.
Страшное признание. Но в то же время и невольный призыв - заменить мертвую идею коммунизма новой идеей, творческой и живой.
ПРИМЕЧАНИЯ
Версия "конца Сталина", приписываемая П.К. Пономаренко, в то время (08.05.1955 - 03.10.1957) послу СССР в Польше, появилась в западной печати 07.06.1957, в парижской газете "Франс-суар", и была тут же перепечатана в "Нью-Йорк Таймс" (Stalin's Death Ascribed to Rage At Voroshilov for Opposing Him; Dictator Stricken After Angry Dispute Over His Plan to Deport Soviet Jews to Far East, Paris Paper Reports. // The New York Times, 08.06.1957, p. 8), позднее перепечатана в др. газетах (к примеру, в The Virgin Islands Daily News, 15.06.1957, p. 2). Новость привлекла внимание и Еврейского телеграфного агентства; опубликована в их бюллетене Daily News Bulletin, Vol. XXIV, No. 109, 10.06.1957, p. 3, со ссылкой на газету "Пари-суар" (Paris-Soir) от 09.06.1957.
Следует отметить, что главным редактором "Франс-Суар" в то время был Петр Давидович Лазарев (известен как Пьер Лазарев (Лазарефф) (1907-1972), Pierre Lazareff ).
Как сообщает в своей книге израильский журналист и автор книг Луис Рапопорт (1942-1991) (см. Louis Rapoport. Stalin's war against the Jews: the doctors' plot and the Soviet solution. New York, Free Press, 1990. p. 284), автором статьи в "Франс-Суар" был Мишель Гордей (также Мишель Горди, Michel Gordey):
9. The main version of the story was revealed on June 7, 1957, in an article by Michel Gordey in France-Soir, based on information from a former Stalin aide and key Khrushchev protégé, Panteleimon Ponomarenko.
В Биографическом словаре "Российское зарубежье во Франции 1919-2000" находим:
ГОРДЕЙ Мишель (настоящий: Раппопорт Михаил Самойлович)
(17 февраля 1913 - 7 июля 2005, Франция)
Журналист.
В 1920 с родителями выехал в Ригу, в 1921 в Берлин. Получил образование в немецких школах. Переехал в Париж. Окончил факультет права Парижского университета. Жил и работал в городе Горд (департамент Воклюз). В начале Второй мировой войны уехал в США. Работал на радиостанции «Голос Америки», вел передачи на русском, английском, немецком и французском языках. После войны вернулся во Францию. Состоял международным журналистом в газете «France-soir», специализировался по России и СССР. Сотрудничал в газете «Le Monde», журнале «Express» и др. периодических изданиях. В 1950 посетил СССР. Написал книгу «Visa pour Moscou» («Виза в Москву») (Париж, 1951). Был корреспондентом нью-йоркской газеты «Newsday».
К этому надо добавить, что Мишель Гордей был первым мужем Иды Марковны Шагал, дочери знаменитого художника Марка Шагала.
Версия "конца Сталина", приписываемая И.Г. Эренбургу, приводится Виктором Александровым (см. Victor Alexandrov. The Kremlin: nerve-centre of Russian history. New York, St. Martin's Press, 1963. , 2-й экз:
{p. 325} (...)
Here, now, is the final mystery of the Kremlin, the mystery surrounding the circumstances of Stalin's death.
The world press, in 1957, published the sensational statements {p. 326}
of the Russian ambassador, Ponomarenko, relating to Stalin's last moments. In broad outline, this is what he said: 'In February 1953, Stalin called together the twenty-five members of the Praesidium - at that time, an exceptional procedure. The "white-coat plot" had just been exposed. The most eminent Soviet doctors, most of them Jewish, had been arrested for attempted medical assassination of the military and civilian leaders. Pravda made a great to-do about the Zionist plot against the USSR. Stalin therefore submitted to the Praesidium a decree providing for the deportation of large numbers of the Jewish population to Central Asia. This measure was, in fact, in process of being carried out. When Kaganovich and Molotov mentioned that such a deportation would make a disastrous impression abroad, Stalin flew into a rage. Then Kaganovich threw his Party-membership card down on the table and said that Stalin was disgracing the country. Confusion ran riot through the Assembly. Suddenly the dictator, who was suffering from a weak heart, collapsed. Immediately, Beria cried, 'We are free at last ! The tyrant is dead ! ' But, alas, Stalin opened his eyes. Then Beria, on his knees and wringing his hands, begged forgiveness of the master he had betrayed. Stalin died without regaining consciousness. Had Stalin been allowed to die, or had there been, as widespread rumour had it, joint action against him by his successors, those of greatest consequence in the régime today?
Here is a version attributed to Ehrenburg: 'Soon after the Nineteenth Russian Communist Party Congress, in October 1952, it was obvious that Stalin was suffering from persecution mania in an acute form. In his conversations he asserted that his oldest colleagues, like Molotov, Mikoyan, Voroshilov and Kaganovich, were conspiring to murder him. When, in December 1952, the 'doctor scandal' broke out, we realized that Stalin's state of mind constituted a grave threat to the country. His persecution mania apart, Stalin was perfectly lucid, and, driven on by his disorder, he was making preparations for a veritable massacre, the almost total extermination of the Central Committee elected by the Nineteenth Party Congress.' To judge from this account, his death came none too soon.
After playing the part of a Danton, a Marat, a Robespierre, of a Barras and even of a victorious Bonaparte, Generalissimo Stalin seemed to want to prepare for his last combat in the Babeuf fashion, as a 'leader of equals', against those who, by his own actions, enjoyed privileged positions in the régime.
Перевод см. в книге А.Г. Авторханова. Загадка смерти Сталина (Заговор Берия). 5-е изд. Посев, 1986. Авторханов цитирует "версию Пономаренко" по этой странице из книги Виктора Александрова, приводит также "версию Эренбурга", указывая, что "версия Эренбурга" была опубликована в газете "Die Welt" от 01.09.1956. Найти какие-то другие упоминания об этой версии (логично предположить, что Сартр мог напечатать сообщение Эренбурга во французской печати) мне не удалось. В статье Г.В. Костырченко (Депортация - мистификация. Прощание с мифом сталинской эпохи. // Лехаим. 2002. №9 (125), с. 32-33) упомянута газета Le Monde от 17.04.1956, но контекст не вполне ясен. Судя по всему, имеется в виду упоминание в книге Joshua Rubenstein. Tangled Loyalties: The Life and Times of Ilya Ehrenburg. London, I.B.Tauris, 1996. p. 434:
Nikita Khruschev once provided a completely different view of what happened. He claimed that Mikoyan and Molotov objected to the deportation plan and that even Voroshilov said it would be criminal and resemble the acts of Hitler. Khruschev claimed that Stalin grew furious in the face of their objections and that he suffered his fatal stroke a few days later; see Le Monde, April 17, 1956, p. 3.
Из критиков этих "версий" см. также А.М. Иванова. Логика кошмара. М., 1993 и Р.А. Медведева. Они окружали Сталина. М., 1990.
Из публикаций, которые не упоминаются Ивановым и др. авторами, представляет интерес сообщение газеты Таймс от 16.04.1956 (Stalin's Rage Over Jews; Plan To Banish Community. New Moscow Rumour From Our Diplomatic Correspondent. // The Times. April 16, 1956. p. 8):
A curious story is being told among Communist Party members in eastern Europe, who say that they have it from Moscow. It is that Mr. Khrushchev addressed a smaller party meeting in Moscow after his famous anti-Stalin speech to the Party Congress and again attacked the former leader, Stalin, he is reported to have said, became more and more inflamed against the Jews in the Soviet Union after he had produced the "doctor's plot" in January, 1953, accusing Jewish doctors of having killed Zhdanov and Shcherkabov and plotted to kill some marshals and generals. His rage grew until, just before his stroke in March, he told a meeting of Soviet leaders that he had decided to gather all the community together and transport them to a northern region within a new pale,
His hearers were aghast. Mikoyan and Molotov both protested, saying that such an act would cause indignation abroad. Marshal Voroshilov declared that the proposal was criminal, the king of outrage that had roused the world against Hitlerism. Stalin worked himself into a fury and next that was known was that he had his stroke.
The significant thing - whatever the truth of the story - is that it is being passed around among Communists in eastern Europe.
Возможно, что Виктор Александров, столь активно рекламировавший "версию Пономаренко", был в числе ее авторов-фальсификаторов.
Иванов упоминает и т.н. "меморандум Берия", который стал известен из книги Джека Фишмана и Джозефа Бернарда Хаттона (псевдоним, настоящее имя Joseph Heisler, этот Joseph Heisler, author of books on spies and communist Soviet Russia, it claims the one-time foreign editor of the Russian daily newspaper Vechernyaya Moskva") "Личная жизнь Сталина" (Jack Fishman, Joseph Bernard Hutton (pseud). The private life of Josif Stalin. London, W. H. Allen, 1962):
{p. 185}
Of Kaganovich he said, that he was an inferior copy of Molotov, but, in spite of this, was a most valuable asset to the U.S.S.R. Mikoyan he classified similarly, but put him below Kaganovich. Voroshilov, he said, was only a dummy.
So he characterised them all, copying the way Lenin had done it before him - one by one. When he arrived at Bulganin and Khrushchev, he said: 'It is a pity that these two have chosen to follow Vyacheslav {p. 186} Mikhailovich and have become nothing but his willing instruments.
"There was a time when Bulganin was a most promising brain, before he became 'Diadia Vodka' - 'Uncle Vodka' - which he did only because he wanted to drown his sorrow at Vyacheslav Mikhailovich having become his Master, to whose tune he can do nothing else but dance.
" Much the same applies to Khruschev. What a tragedy! When I picked him out, he was a most promising man with all the makings of my successor. But what Vyacheslav Mikhailovich made out of him? A robot who does not know any longer what it is to have his own thoughts. He was always a strong consumer of vodka, but he knew when to stop. Now he is a drunkard. In spite of this he must not be thrown overboard. It is he who must become Secretary-General of the Party. And it is your duty, when I am not here any longer, to see that he continues what I have started and does not allow Vyacheslav to dominate him competely."
Stalin did not spare the two present. He said he considered Beria to be his most devoted friend and follower with extraordinary qualities as supreme Head of the Secret Police, and as the man in charge of Atomic Research. He did not hesitate, however, to say frankly, this was not sufficient to make him his successor. Firstly, because there was the danger of the masses not wanting to be ruled by the Secret Police Boss, but most important of all - because he wanted to die with the knowledge that a man was left, a strong man, who would ensure that Molotov never gained control, and that the U.S.S.R. would be ruled in the spirit of Lenin, the spirit which he, Stalin, had always tried to continue.
He warned Malenkov. "Cut excessive drinking of wine, otherwise sink to the level of Bulganin and Khrushchev and gradually become a will-less tool of Molotov.
"After I am here no longer, you will take my place," he said to Malenkov. " See that Khrushchev is Secretary-General of the Party, but be on your guard. You have the better brain of the two, you can also be decisive and stubborn. Watch that the others don't get the better of you and crush you ! "
{p. 187}
To Beria he added : - " And you, Lavrentyi - you know the way my thoughts work and you know what to do when I am gone."
Having said this, Stalin ordered Beria and Malenkov to leave. When both protested that bodyguards should be summoned to watch him, Stalin smiled and said no more danger could threaten him as the damage had already been done.
Neither Stalin, Beria, nor Malenkov knew that the whole of this conversation had been overheard by the others who had been in Stalin's room previously. They were all sitting in a nearby room, listening to what was said through the microphones which Stalin himself had ordered installed. It had never occurred to Stalin, or his two confidantes to switch the microphones off.
Stalin failed rapidly, but no word about his "illness" was given before 3 March 1953. Only then did Radio Moscow broadcast a statement by the Soviet Government and the Central Committee of the Communist Party of the U.S.S.R., announcing that on the night of 1 of March, Stalin had "suffered a haemorrhage affecting vital parts of the brain and causing loss of consciousness and partial paralysis". (...)
For forty-eight hours bulletins were issued at intervals on the course of the illness,describing in detail the medical treatment prescribed by the specialists. The bulletins did not disguise that there was little hope of recovery. But Stalin did not die within the two days which are the time-limit for this particular poison. His formidable constitution managed to resist the killer in his system for four days.
{p. 188}
Then, at 21 hours 50 minutes on 5 March 1953, he died.
The most authentic account of what transpired in the Kremlin on 1 March 1953, was recorded by Stalin's number one man, Lavrentyi Beria, in a Memorandum which he sent to trusted friends in Poland, Hungary, Czechoslovakia and East Germany, with strict instructions to open the sealed envelopes, and make the contents of the Memorandum known to the world only in the event of his own death. And after Beria's death, the Memorandum was indeed circulated in the U.S.S.R., Hungary, Poland and Czechoslovakia in the form of a clandestine publication. Beria's friends also broadcast it over their secret radio transmitters in the Russian, Ukrainian, Hungarian, Polish, German and Slovak languages. The sensational Memorandum was confirmed by other Kremlin leaders who had been in Stalin's office during the last tragic hours. Some of those who confirmed the facts, were were later persecuted as "anti-Party plotters", and some did not agree with Beria and Stalin that Molotov had deliberately poisoned his Master. They insisted that the poisoning must have been accidental, believing Stalin would not have taken Molotov fully into his confidence and let him know which bottles in his closely guarded cabinet contained poisons. Others who confirmed Beria's Beria's account, were convinced that, having been Stalin's confidant for so long, Molotov was certain to have known the contents of Stalin's personal cabinet. Beria's story was corroborated by Ilya Ehrenburg, famous Soviet writer and Deputy in the Supreme Soviet of the U.S.S.R. Neither Ehrenburg nor the Soviet Government ever retracted his statement, or described it as " mere invention " or " another vicious attack " against Communism and the Soviet Union.
P.S.
Пятницкий В.И. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. Мн., 2004. с. 426.
По рассказу Владимира [Губермана], который сразу же после встречи с Кагановичем (она состоялась в 50-е годы) записал для меня их разговор. Речь велась сначала на домашние темы: о житье, воспоминания о Самуиле [Губермане, зав. канцелярией Л.М. Кагановича]. Затем Владимир спросил Кагановича, как он мог, будучи сам евреем, помогать Сталину в деле врачей?
На это Лазарь ответил: "Вы все ничего не поняли! Он, Сталин, был великий комбинатор (я не помню этого слова буквально, записал Володя что-то в смысле великого конструктора, стратега, но, во всяком случае, очень уважительно, вроде мастера с большой буквы). Что Сталин задумал великое дело и если бы он остался жив, вот тогда полетели бы головы".
Здесь Володя поднял руку указательным пальцем в потолок и сказал, он даже повторил: "Он поднял руку вот так и как бы выдавал прекрасную тайну, торжествовал оттого, что "полетели бы головы".
В плену у теней. // Возрождение (La Renaissance). Париж, 1957. №67, с. 149-150. 2-й экз.
{с. 149}
В ПЛЕНУ У ТЕНЕЙ
[статья напечатана в редакционной рубрике "Дела и люди"]
Во всем мире много шума было поднято вокруг разсказа советского посла в Варшаве, Пономаренко, почему-то "выболтавшаго" иностранным журналистам историю "конца Сталина". В самом факте этой "откровенности" советского посла сомневаться, как будто, уже не приходится: слишком упорно эти сведения идут. Но если знать хоть немного привычки советской дипломатии, то ясно, что Пономаренко стал "болтать" не без какого-то расчета. Может быть в Москве считают, что рано или поздно все равно придется официально признать факт "ликвидации" Сталина его окружением и что как раз сейчас перед внешним миром выгодно подчеркнуть роль нынешней советской верхушки, устранившей "тирана".
Конечно, никто не может судить, насколько верны все подробности, приведенные в печати со слов Пономаренко. Но суть разсказа совпадает с тем, что можно было вывести и из других источников: Сталин постепенно превращался и для своего окружения в смертельную опасность. После этого не так уж и важно, вызвали ли его сотрудники у него, сознательно, апоплектический удар, или просто нанесли каким-либо предметом удар по голове. Важен факт тупика, из которого иначе уже нельзя было выйти.
О том же, как и почему этот тупик возник, очень интересное выбалтывание Хрущева - выбалтывание на этот раз уже настоящее, потому что пьяное - привел, в "Фигаро Литтерер" [Le Figaro Littéraire], В. Александров, комментируя "откровения" Пономаренко.
По словам В. Александрова, Хрущев однажды, в Белграде, напробовавшись сливовицы, сказал, что под конец жизни у Сталина "тени прошлого затемнили разсудок".
Действительно ли Хрущев это говорил, мы, в конце концов, тоже не можем судить. Но нет сомнения, что со Сталиным именно это произошло. В момент окончания войны, Сталин мог вывести Россию на настоящий государственный путь. Сделать это помешал ему сидевший в нем старый профессиональный революционер, потянувший его назад к уже безвозвратно отжившему марксистскому прошлому. Все остальное, вплоть до явной паранойи последних месяцев его жизни, проистекло из этой попытки коммунистической реставрации, начатой сразу после войны.
Но если по словам Хрущева "тени прошлого затемнили разсудок" у Сталина, то сам Хрущев не оказывается ли теперь в плену у тех же теней? В обстановке еще более изменившейся, в формах, уже сильно измельчавших, та же история повторяется опять. После смерти Сталина, его наследникам история давала шанс повернуть на национально-государственный путь. И теперь Ни- {с. 150} кита Хрущев, испуганный - неизбежным - размахом поворота, опять старается затормозить колесо истории и опять цепляется за обломки все того же марксистского прошлого. Его нынешние усилия возстановить монополию партии против окрепших новых социальных групп - это та же самая попытка, которую Сталин, своими кровавыми методами, готовил в последние месяцы своей жизни. Сейчас все происходит менее драматично, потому что в коммунистическом государстве все измельчало, и люди, и даже самый террор. Но верность все тем же "теням", все дальше и дальше уходящим в прошлое, может лишь "затемнять разсудок", теперь, как тогда, и еще более, чем тогда. И ничего, кроме тупика, по-прежнему нет в конце этого пути, на который после Сталина вступил Хрущев.
Завтрашний день будет принадлежать только тем, кто сумеет, наконец, оторваться окончательно от этих уходящих в прошлое, уже давно нереальных, марксистских "теней". Вперед вести оне уже не могут никого. "Литературная Газета" недавно писала, что в оставленной коммунизмом идейной пустоте часть сегодняшней русской молодежи ищет "романтики" - в уголовных приключениях.
Страшное признание. Но в то же время и невольный призыв - заменить мертвую идею коммунизма новой идеей, творческой и живой.
ПРИМЕЧАНИЯ
Версия "конца Сталина", приписываемая П.К. Пономаренко, в то время (08.05.1955 - 03.10.1957) послу СССР в Польше, появилась в западной печати 07.06.1957, в парижской газете "Франс-суар", и была тут же перепечатана в "Нью-Йорк Таймс" (Stalin's Death Ascribed to Rage At Voroshilov for Opposing Him; Dictator Stricken After Angry Dispute Over His Plan to Deport Soviet Jews to Far East, Paris Paper Reports. // The New York Times, 08.06.1957, p. 8), позднее перепечатана в др. газетах (к примеру, в The Virgin Islands Daily News, 15.06.1957, p. 2). Новость привлекла внимание и Еврейского телеграфного агентства; опубликована в их бюллетене Daily News Bulletin, Vol. XXIV, No. 109, 10.06.1957, p. 3, со ссылкой на газету "Пари-суар" (Paris-Soir) от 09.06.1957.
Следует отметить, что главным редактором "Франс-Суар" в то время был Петр Давидович Лазарев (известен как Пьер Лазарев (Лазарефф) (1907-1972), Pierre Lazareff ).
Как сообщает в своей книге израильский журналист и автор книг Луис Рапопорт (1942-1991) (см. Louis Rapoport. Stalin's war against the Jews: the doctors' plot and the Soviet solution. New York, Free Press, 1990. p. 284), автором статьи в "Франс-Суар" был Мишель Гордей (также Мишель Горди, Michel Gordey):
9. The main version of the story was revealed on June 7, 1957, in an article by Michel Gordey in France-Soir, based on information from a former Stalin aide and key Khrushchev protégé, Panteleimon Ponomarenko.
В Биографическом словаре "Российское зарубежье во Франции 1919-2000" находим:
ГОРДЕЙ Мишель (настоящий: Раппопорт Михаил Самойлович)
(17 февраля 1913 - 7 июля 2005, Франция)
Журналист.
В 1920 с родителями выехал в Ригу, в 1921 в Берлин. Получил образование в немецких школах. Переехал в Париж. Окончил факультет права Парижского университета. Жил и работал в городе Горд (департамент Воклюз). В начале Второй мировой войны уехал в США. Работал на радиостанции «Голос Америки», вел передачи на русском, английском, немецком и французском языках. После войны вернулся во Францию. Состоял международным журналистом в газете «France-soir», специализировался по России и СССР. Сотрудничал в газете «Le Monde», журнале «Express» и др. периодических изданиях. В 1950 посетил СССР. Написал книгу «Visa pour Moscou» («Виза в Москву») (Париж, 1951). Был корреспондентом нью-йоркской газеты «Newsday».
К этому надо добавить, что Мишель Гордей был первым мужем Иды Марковны Шагал, дочери знаменитого художника Марка Шагала.
Версия "конца Сталина", приписываемая И.Г. Эренбургу, приводится Виктором Александровым (см. Victor Alexandrov. The Kremlin: nerve-centre of Russian history. New York, St. Martin's Press, 1963. , 2-й экз:
{p. 325} (...)
Here, now, is the final mystery of the Kremlin, the mystery surrounding the circumstances of Stalin's death.
The world press, in 1957, published the sensational statements {p. 326}
of the Russian ambassador, Ponomarenko, relating to Stalin's last moments. In broad outline, this is what he said: 'In February 1953, Stalin called together the twenty-five members of the Praesidium - at that time, an exceptional procedure. The "white-coat plot" had just been exposed. The most eminent Soviet doctors, most of them Jewish, had been arrested for attempted medical assassination of the military and civilian leaders. Pravda made a great to-do about the Zionist plot against the USSR. Stalin therefore submitted to the Praesidium a decree providing for the deportation of large numbers of the Jewish population to Central Asia. This measure was, in fact, in process of being carried out. When Kaganovich and Molotov mentioned that such a deportation would make a disastrous impression abroad, Stalin flew into a rage. Then Kaganovich threw his Party-membership card down on the table and said that Stalin was disgracing the country. Confusion ran riot through the Assembly. Suddenly the dictator, who was suffering from a weak heart, collapsed. Immediately, Beria cried, 'We are free at last ! The tyrant is dead ! ' But, alas, Stalin opened his eyes. Then Beria, on his knees and wringing his hands, begged forgiveness of the master he had betrayed. Stalin died without regaining consciousness. Had Stalin been allowed to die, or had there been, as widespread rumour had it, joint action against him by his successors, those of greatest consequence in the régime today?
Here is a version attributed to Ehrenburg: 'Soon after the Nineteenth Russian Communist Party Congress, in October 1952, it was obvious that Stalin was suffering from persecution mania in an acute form. In his conversations he asserted that his oldest colleagues, like Molotov, Mikoyan, Voroshilov and Kaganovich, were conspiring to murder him. When, in December 1952, the 'doctor scandal' broke out, we realized that Stalin's state of mind constituted a grave threat to the country. His persecution mania apart, Stalin was perfectly lucid, and, driven on by his disorder, he was making preparations for a veritable massacre, the almost total extermination of the Central Committee elected by the Nineteenth Party Congress.' To judge from this account, his death came none too soon.
After playing the part of a Danton, a Marat, a Robespierre, of a Barras and even of a victorious Bonaparte, Generalissimo Stalin seemed to want to prepare for his last combat in the Babeuf fashion, as a 'leader of equals', against those who, by his own actions, enjoyed privileged positions in the régime.
Перевод см. в книге А.Г. Авторханова. Загадка смерти Сталина (Заговор Берия). 5-е изд. Посев, 1986. Авторханов цитирует "версию Пономаренко" по этой странице из книги Виктора Александрова, приводит также "версию Эренбурга", указывая, что "версия Эренбурга" была опубликована в газете "Die Welt" от 01.09.1956. Найти какие-то другие упоминания об этой версии (логично предположить, что Сартр мог напечатать сообщение Эренбурга во французской печати) мне не удалось. В статье Г.В. Костырченко (Депортация - мистификация. Прощание с мифом сталинской эпохи. // Лехаим. 2002. №9 (125), с. 32-33) упомянута газета Le Monde от 17.04.1956, но контекст не вполне ясен. Судя по всему, имеется в виду упоминание в книге Joshua Rubenstein. Tangled Loyalties: The Life and Times of Ilya Ehrenburg. London, I.B.Tauris, 1996. p. 434:
Nikita Khruschev once provided a completely different view of what happened. He claimed that Mikoyan and Molotov objected to the deportation plan and that even Voroshilov said it would be criminal and resemble the acts of Hitler. Khruschev claimed that Stalin grew furious in the face of their objections and that he suffered his fatal stroke a few days later; see Le Monde, April 17, 1956, p. 3.
Из критиков этих "версий" см. также А.М. Иванова. Логика кошмара. М., 1993 и Р.А. Медведева. Они окружали Сталина. М., 1990.
Из публикаций, которые не упоминаются Ивановым и др. авторами, представляет интерес сообщение газеты Таймс от 16.04.1956 (Stalin's Rage Over Jews; Plan To Banish Community. New Moscow Rumour From Our Diplomatic Correspondent. // The Times. April 16, 1956. p. 8):
A curious story is being told among Communist Party members in eastern Europe, who say that they have it from Moscow. It is that Mr. Khrushchev addressed a smaller party meeting in Moscow after his famous anti-Stalin speech to the Party Congress and again attacked the former leader, Stalin, he is reported to have said, became more and more inflamed against the Jews in the Soviet Union after he had produced the "doctor's plot" in January, 1953, accusing Jewish doctors of having killed Zhdanov and Shcherkabov and plotted to kill some marshals and generals. His rage grew until, just before his stroke in March, he told a meeting of Soviet leaders that he had decided to gather all the community together and transport them to a northern region within a new pale,
His hearers were aghast. Mikoyan and Molotov both protested, saying that such an act would cause indignation abroad. Marshal Voroshilov declared that the proposal was criminal, the king of outrage that had roused the world against Hitlerism. Stalin worked himself into a fury and next that was known was that he had his stroke.
The significant thing - whatever the truth of the story - is that it is being passed around among Communists in eastern Europe.
Возможно, что Виктор Александров, столь активно рекламировавший "версию Пономаренко", был в числе ее авторов-фальсификаторов.
Иванов упоминает и т.н. "меморандум Берия", который стал известен из книги Джека Фишмана и Джозефа Бернарда Хаттона (псевдоним, настоящее имя Joseph Heisler, этот Joseph Heisler, author of books on spies and communist Soviet Russia, it claims the one-time foreign editor of the Russian daily newspaper Vechernyaya Moskva") "Личная жизнь Сталина" (Jack Fishman, Joseph Bernard Hutton (pseud). The private life of Josif Stalin. London, W. H. Allen, 1962):
{p. 185}
Of Kaganovich he said, that he was an inferior copy of Molotov, but, in spite of this, was a most valuable asset to the U.S.S.R. Mikoyan he classified similarly, but put him below Kaganovich. Voroshilov, he said, was only a dummy.
So he characterised them all, copying the way Lenin had done it before him - one by one. When he arrived at Bulganin and Khrushchev, he said: 'It is a pity that these two have chosen to follow Vyacheslav {p. 186} Mikhailovich and have become nothing but his willing instruments.
"There was a time when Bulganin was a most promising brain, before he became 'Diadia Vodka' - 'Uncle Vodka' - which he did only because he wanted to drown his sorrow at Vyacheslav Mikhailovich having become his Master, to whose tune he can do nothing else but dance.
" Much the same applies to Khruschev. What a tragedy! When I picked him out, he was a most promising man with all the makings of my successor. But what Vyacheslav Mikhailovich made out of him? A robot who does not know any longer what it is to have his own thoughts. He was always a strong consumer of vodka, but he knew when to stop. Now he is a drunkard. In spite of this he must not be thrown overboard. It is he who must become Secretary-General of the Party. And it is your duty, when I am not here any longer, to see that he continues what I have started and does not allow Vyacheslav to dominate him competely."
Stalin did not spare the two present. He said he considered Beria to be his most devoted friend and follower with extraordinary qualities as supreme Head of the Secret Police, and as the man in charge of Atomic Research. He did not hesitate, however, to say frankly, this was not sufficient to make him his successor. Firstly, because there was the danger of the masses not wanting to be ruled by the Secret Police Boss, but most important of all - because he wanted to die with the knowledge that a man was left, a strong man, who would ensure that Molotov never gained control, and that the U.S.S.R. would be ruled in the spirit of Lenin, the spirit which he, Stalin, had always tried to continue.
He warned Malenkov. "Cut excessive drinking of wine, otherwise sink to the level of Bulganin and Khrushchev and gradually become a will-less tool of Molotov.
"After I am here no longer, you will take my place," he said to Malenkov. " See that Khrushchev is Secretary-General of the Party, but be on your guard. You have the better brain of the two, you can also be decisive and stubborn. Watch that the others don't get the better of you and crush you ! "
{p. 187}
To Beria he added : - " And you, Lavrentyi - you know the way my thoughts work and you know what to do when I am gone."
Having said this, Stalin ordered Beria and Malenkov to leave. When both protested that bodyguards should be summoned to watch him, Stalin smiled and said no more danger could threaten him as the damage had already been done.
Neither Stalin, Beria, nor Malenkov knew that the whole of this conversation had been overheard by the others who had been in Stalin's room previously. They were all sitting in a nearby room, listening to what was said through the microphones which Stalin himself had ordered installed. It had never occurred to Stalin, or his two confidantes to switch the microphones off.
Stalin failed rapidly, but no word about his "illness" was given before 3 March 1953. Only then did Radio Moscow broadcast a statement by the Soviet Government and the Central Committee of the Communist Party of the U.S.S.R., announcing that on the night of 1 of March, Stalin had "suffered a haemorrhage affecting vital parts of the brain and causing loss of consciousness and partial paralysis". (...)
For forty-eight hours bulletins were issued at intervals on the course of the illness,describing in detail the medical treatment prescribed by the specialists. The bulletins did not disguise that there was little hope of recovery. But Stalin did not die within the two days which are the time-limit for this particular poison. His formidable constitution managed to resist the killer in his system for four days.
{p. 188}
Then, at 21 hours 50 minutes on 5 March 1953, he died.
The most authentic account of what transpired in the Kremlin on 1 March 1953, was recorded by Stalin's number one man, Lavrentyi Beria, in a Memorandum which he sent to trusted friends in Poland, Hungary, Czechoslovakia and East Germany, with strict instructions to open the sealed envelopes, and make the contents of the Memorandum known to the world only in the event of his own death. And after Beria's death, the Memorandum was indeed circulated in the U.S.S.R., Hungary, Poland and Czechoslovakia in the form of a clandestine publication. Beria's friends also broadcast it over their secret radio transmitters in the Russian, Ukrainian, Hungarian, Polish, German and Slovak languages. The sensational Memorandum was confirmed by other Kremlin leaders who had been in Stalin's office during the last tragic hours. Some of those who confirmed the facts, were were later persecuted as "anti-Party plotters", and some did not agree with Beria and Stalin that Molotov had deliberately poisoned his Master. They insisted that the poisoning must have been accidental, believing Stalin would not have taken Molotov fully into his confidence and let him know which bottles in his closely guarded cabinet contained poisons. Others who confirmed Beria's Beria's account, were convinced that, having been Stalin's confidant for so long, Molotov was certain to have known the contents of Stalin's personal cabinet. Beria's story was corroborated by Ilya Ehrenburg, famous Soviet writer and Deputy in the Supreme Soviet of the U.S.S.R. Neither Ehrenburg nor the Soviet Government ever retracted his statement, or described it as " mere invention " or " another vicious attack " against Communism and the Soviet Union.
P.S.
Пятницкий В.И. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. Мн., 2004. с. 426.
По рассказу Владимира [Губермана], который сразу же после встречи с Кагановичем (она состоялась в 50-е годы) записал для меня их разговор. Речь велась сначала на домашние темы: о житье, воспоминания о Самуиле [Губермане, зав. канцелярией Л.М. Кагановича]. Затем Владимир спросил Кагановича, как он мог, будучи сам евреем, помогать Сталину в деле врачей?
На это Лазарь ответил: "Вы все ничего не поняли! Он, Сталин, был великий комбинатор (я не помню этого слова буквально, записал Володя что-то в смысле великого конструктора, стратега, но, во всяком случае, очень уважительно, вроде мастера с большой буквы). Что Сталин задумал великое дело и если бы он остался жив, вот тогда полетели бы головы".
Здесь Володя поднял руку указательным пальцем в потолок и сказал, он даже повторил: "Он поднял руку вот так и как бы выдавал прекрасную тайну, торжествовал оттого, что "полетели бы головы".