(no subject)
Ланселот скачет в рассвет. Где-то блестит озеро, где
-то король Артур уже вытянул меч или может нет. Потому что нити судьбы вяжут те, кому дела никакого до наших "так бы сложилось" или "а может". За водой разгорается солнечный свет, и Ланселот пока молод. А история - да что история. Время тех, кто верит в судьбу прошло, время теперь начинается снова. Потому что мы все - пока что еще молоды.
Над пустыней встает Солнце. Древний бог еще так юн в этот миг, обратив свой лик вниз, и пока несозданные часы - очень громко стучат. В груди. Над барханами стелется свет и, пожалуй, жизнь еще интереснее свитков. Молодой и хмурый, Семерхейт отставляет записки в сторону и ему не вдомек, как пожалуй, через многие сотни лет будет также по-глупому здорово - над теми же скалами, так же - встречать рассвет.
Над Чикаго стелется утренний дым от дыхания пьяниц и тления карт. Может быть молодой Аль-Капоне и не так уж, пожалуй, и прав, но его теперь точно вспомнят, он уверен! Так он себе говорит, глядя в зеркало по утрам. А подспудно тихонько - в душе запах трав и молодых осенних листьев. Там остались где-то родные, он конечно придет навестить их.
Это может, могло быть смешно. Это, пожалуй, из тех историй, что рассказывают в старости, грезя о том, чего нет. Ланселот бежит от себя в рассвет, Семерхейт отложил свои записи и взяв коня, направился в чужие земли, где его рассказ закончился совершенно иначе. Я иду в магазин и покупаю бутылку вина Капоне - потому что его дети, которых в придуманных глупых историях конечно же нет, помнят, как папа купил виноградник, и хорошо помнят.
Потому что оседланная лошадь - уже скачет, свитки отложены и винградник куплен.
Рассказ из новых историй - начат, и дороги в плохое прошедшее нет!
-то король Артур уже вытянул меч или может нет. Потому что нити судьбы вяжут те, кому дела никакого до наших "так бы сложилось" или "а может". За водой разгорается солнечный свет, и Ланселот пока молод. А история - да что история. Время тех, кто верит в судьбу прошло, время теперь начинается снова. Потому что мы все - пока что еще молоды.
Над пустыней встает Солнце. Древний бог еще так юн в этот миг, обратив свой лик вниз, и пока несозданные часы - очень громко стучат. В груди. Над барханами стелется свет и, пожалуй, жизнь еще интереснее свитков. Молодой и хмурый, Семерхейт отставляет записки в сторону и ему не вдомек, как пожалуй, через многие сотни лет будет также по-глупому здорово - над теми же скалами, так же - встречать рассвет.
Над Чикаго стелется утренний дым от дыхания пьяниц и тления карт. Может быть молодой Аль-Капоне и не так уж, пожалуй, и прав, но его теперь точно вспомнят, он уверен! Так он себе говорит, глядя в зеркало по утрам. А подспудно тихонько - в душе запах трав и молодых осенних листьев. Там остались где-то родные, он конечно придет навестить их.
Это может, могло быть смешно. Это, пожалуй, из тех историй, что рассказывают в старости, грезя о том, чего нет. Ланселот бежит от себя в рассвет, Семерхейт отложил свои записи и взяв коня, направился в чужие земли, где его рассказ закончился совершенно иначе. Я иду в магазин и покупаю бутылку вина Капоне - потому что его дети, которых в придуманных глупых историях конечно же нет, помнят, как папа купил виноградник, и хорошо помнят.
Потому что оседланная лошадь - уже скачет, свитки отложены и винградник куплен.
Рассказ из новых историй - начат, и дороги в плохое прошедшее нет!