Пушкин и хохлы
Попячено с дайриков
ПУШКИН И ХОХЛЫ
Эпическая поэма
Однажды, совсем как подводная лодка
В глухих непролазных степях Украины,
Случилась история дивная эта,
Достойная кисти Серова картины.
Так вот.
В Украине, в дремучем местечке,
В котором хохлы одичавшие жили,
Стояла районная библиотека,
Где книги на полках под толщею пыли.
Работала там, уж скорей по привычке,
Девчонка одна.
Ее звали Наташа.
И надо сказать, что была та Наташа
Хорошая, что называется, - наша.
Несла она малороссийским селянам
Бессмертную русскую литературу,
Ведь русский язык - он велик и прекрасен,
И вслед за собою несет он культуру.
Но было то не королевство Лесото,
А это, к несчастью, была Украина,
Поэтому и с языком, и с культурой
Безрадостной очень была там картина.
Так вот, в том местечке сыскались нацисты,
Бандиты, бандеровцы, «воены света»,
Они воевали в АТО, в добробатах,
Страна их пинком наградила за это.
И вот эти воены света решили,
Что русский язык - это к бедам дорога,
Что библиотека - москальский рассадник,
И надобно сжечь ее.
Цэ перемога!
С собой прихватили они вышиванки,
Дубинки, кастеты, канистры с бензином.
Наташа чуть чувств не лишилась от страха
Увидевши свинские их образины.
Она им кричала:
- Вы что! Это ж книги!
Не троньте великую литературу!
Но только хохлы подожгли очень быстро
На взгляд их - вреднейшую макулатуру.
Она им кричала:
- Вы что! Это ж Пушкин!
Толстой, Достоевский.
Какие примеры!
Они ж ей в ответ:
- Что такое твой Пушкин
Да против Тараса и против Бандеры?!
Пожарные - чудо! - на вызов примчались
И стали тушить уже тлевшие книги,
А нацики нагло при том ухмылялись, -
«Мы снова придем!» -
И крутили всем фиги.
Вожак их, атошник Дмитро окаянный,
К Наташе на всех парусах подкатил,
И прямо при всех, никого не стесняясь,
Он ей кулаком между глаз и вломил.
Не то, чтоб имел что-то лично к Наташе,
Он так своих девок обычно кохал,
А если без этого - не получалось,
Искомого кайфа он не получал.
Никто не вмешался.
Его все боялись.
И даже полиция сделала ноги.
Наташа упала.
Эх, наша Наташа!
Помочь тебе смогут ну разве что боги.
А гадский Дмитро пнул ногой ее в спину:
- Ты жди нас, Наталка, мы скоро вернемся,
И вот за тебя, за москальску подстилку,
Всерьез и надолго тогда и возьмемся.
Лежала Наташа в пыли и рыдала,
Дымилась спасенная библиотека,
Подальше отсель селюки разбежались -
Природа, увы, такова человека.
И вот, посреди этих горьких рыданий
Пришел кто-то, тронул ее за плечо,
Она вся скукожилась и задрожала,
Воскликнув безумно:
- Ну что вам еще!
Но этот, настырный до ужаса кто-то,
Совсем не боялся и прочь не сбежал,
Должно быть, не в курсе он, что тут творилось,
И то бы летел, как алтайский марал.
Привстала Наташа и видит - стоит он,
Высокий, красивый, шикарно одет, -
В каком-нибудь киевском, верно, бутике, -
Да и не сказать, что ему много лет.
Черный костюм модный, шелковый галстук,
Снизу - каза́ки с обрубленным носом,
Трость с набалдашником, стильные баки,
Шляпа, короче - сплошные вопросы.
И главное - в лайковых белых перчатках!
Он руку Наташе тотчас подает,
И так говорит ей:
- Мон а́нж, обопритесь.
В большом изумленье Наташа встает.
Она отряхнула пыль с мятого платья,
Он шляпу подня́л:
- Александр, честь имею!
Она же ответила:
- Просто Наташа.
Самой же подумалось:
«Скоро сомлею.
Такой необычный, как будто нездешний,
По виду - так прям дорогой иностранец.
А как он галантен!
Таких днем с огнем тут,
Здесь каждый второй трус, а нет - так засранец».
- Мон шер, Натали, - говорит Александр,
- Кто вас так обидел, скажите же мне!
Что в вашей провинции дикой творится?
И как так случилось, что книги - в огне?
- Увы, Александр, - отвечала Наташа,
На руку его опершись невзначай,
- Творится у нас тут везде Украина,
А это такое… серчай не серчай.
- И кто ж это сжег столь прекрасные книги? -
Спросил Александр.
Потемнел его взор.
- Да то всё хохлы.
Вон, воюют с Россией...
- Серьезно?
Воюют?
О, стыд и позор!
- Стыда эти мерзкие твари не знают,
Они лишь кричат «москалей на ножи!»
- Мон анж, Натали, так они пожгли книги?
Тебя разобидели?
Только скажи!
Наташа насупилась и замолчала.
Хоть был чужестранец ее и хорош,
Но против Дмитро, да с его добробатом,
Да с их калашами - как с тростью пойдешь?
- Мон шер, Натали, не печальтесь напрасно,
Вы только не бойтесь - я вас защищу.
И тут-то Наташа подумала:
«Боже!
Быть может, такого всю жизнь я ищу?»
И наша Наташа, поправив прическу,
Сказала ему, теребя платья край:
- Спасибо же вам, Александр, за помощь,
Хотелось бы мне пригласить вас на чай.
- Мне лестны слова ваши, - он отвечал ей,
- Пусть в обществе высшем осудят мой шаг,
Но я не могу не принять приглашенье.
И руку ее вдруг к губам поднес - ах!
Наташа растаяла - вот ведь поклонник!
Но в этот момент, как всегда западло,
На улице нацики сгрудились кучей,
А с ними Олесь был, подельник Дмитро.
Он сплюнул, когда их увидел.
- Вот курва! -
Он бросил Наташе.
Та шла, чуть дыша.
- Мы, значит, идем к ней, а эта путана
Себе ухажера уже подсняла!
По виду - задохлик, соплёй его свалишь,
А сам-то москаль небось и пидарас.
Но тут Александр на шаг вперед вышел
И громко сказал:
- Вызываю я вас!
Заржали хохляцкие жирные рожи,
Олесь заорал - «москаля на гиляку!»
И бросились на одного они стаей,
Прям как на охоте, на волка собаки.
Наташа лицо обхватила руками,
Она поняла, что всё кончится плохо.
Но мир ухмыльнулся, и в этой ухмылке
Никто не заметил доселе подвоха.
Наташа открыла глаза.
Ей под ноги
Валились бандиты, в соплях и крови,
И де́вичье сердце тогда встрепенулось,
Как лань устремившись навстречу любви.
Ну что тут сказать?
Александр был прекрасен.
Он лезвием, встроенным в трости своей,
Красивыми жестами, будто бы в танце,
Хохлов порубил, как на бойне свиней.
Когда же закончилась эта работа,
Вернулся он к ней и сказал:
- Натали,
Простите, должно быть, мы вас испугали,
Но право, бояться их грех, мон ами́.
И капала кровь с его белых перчаток.
- Пойдемте, я кровь оттереть помогу, -
Сказала Наташа.
- Мерси, - он ответил, -
И впрямь,
Лучше чиститься не на бегу.
В квартире он трость прислонил в коридоре,
Перчатки снял, черный свой стильный сюртук,
Под ним оказался жилет из атласа,
И он тоже выскользнул плавно из рук…
А после вино полилось по бокалам,
Рубашки его был так тонок батист,
Наташа, смеясь, его поцеловала,
И был поцелуй тот прекрасен и чист.
Случилось, чему полагалось случиться,
Они оказались один на один,
И рухнули в омут из сладких объятий
И невероятно порочных картин.
Он был обходительно неутомимым,
Она тоже с ним не была холодна,
Единственным был он и неповторимым.
Ах, наша Наташа была влюблена!
Чуть смуглое тело дразнило, манило,
И устали даже любовной не знало,
Таких мужиков прежде наша Наташа
В местечке унылом еще не встречала.
Потом они угомонились, заснули,
Кто он и откуда, она не спросила,
Да и положа руку на се́рдце в общем -
А надо ли ей это знание было?
К утру крепко спали они на диване,
Да так, что не слышали с улицы звуки,
А там голоса были, хлопали двери,
Машина проехала, скрипы и стуки.
А после пошел сильный запах бензина,
И вспыхнуло пламя.
То мстил им Дмитро:
Задумал обидчиков сжечь, как в Одессе,
Казалось ему - это дюже хитро.
К подъездной двери были доски прибиты,
Соседи тут подняли крик, дым пошел,
Пожарные ехать, увы, не спешили,
За миг занялся́ ее старенький дом.
Вскочили любовники.
Пламя повсюду.
Наташа быстрей побежала к окну,
Но тут же отпрянула, - нацики с пушкой
Сидят под соседским балконом в углу.
Разбили стекло просвистевшие пули.
Да, приняло дело дурной оборот.
Но тут Александр сказал:
- К черту страхи,
Нам двигаться надо и только вперед!
Не бойтесь, мон шер, Натали, эти хамы
Ответят за всё.
Мы по крышам уйдем.
А я позову корешей наиле́пших,
Гадюшник мы разворошим впятером.
И вот беглецы очутились на крыше,
В огне и дыму.
А хохлы им орали -
«Геть панду москальскую!», «усих на гиляку!» -
И на пораженье по крыше стреляли.
Сказал Александр Наташе:
- Не бойтесь,
Ведь русский язык - он велик и могуч,
Он может со дна поднимать континенты,
На небе рассеять скопления туч,
Еще он бессмертен.
И на свое горе
С ним вместе, как идол, бессмертен и я,
Бессмертны и мной сотворенные строки,
Бессмертны любови, бессмертны друзья.
И ежели вы, Натали, захотите,
Мы вместе покинем весь этот бедлам.
- А русский язык?
- О, мон шер, не смешите,
Ведь он лучше нас защитит себя сам.
Он обнял ее.
И она улыбнулась,
Прильнувши к нему:
- Я навеки твоя!
Пускай нас убьют, - вдруг решилась Наташа,
- Но я не останусь здесь больше ни дня.
А снизу кричали - «смотрите, взлетают!»
У нациков зенки полезли на нос:
Как будто бы огненный вихрь поднялся
И этих, в обнимку стоявших, унес.
Соседи, пожарные…
Все обалдели,
Такого еще не видали они,
Ведь жили всегда здесь тоскливо и тускло,
Тянулись чредой беспросветные дни,
А тут вдруг такое…
Обрушилась крыша,
Толпа гомонила, сирена визжала,
Но только никто пока не догадался,
Что это еще не конец, а начало.
К обеду Наташин дом, как ожидалось,
Сгорел целиком, натурально дотла,
Но тел их полиция, как ни искала,
В развалинах дома так и не нашла.
А то, что потом в том местечке случилось,
Известно нам стало от разных людей.
Хохлы закатили там громкую пьянку, -
Отметить сожжённых надысь москалей,
Но что-то пошло вдруг не так…
Александр
Явился к ним в пьяном хохляцком угаре,
В своем сюртуке, в шляпе, в белых перчатках
И с тростью - таким, как он был на пожаре.
Дмитро отшатнулся, подумал - покойник
Явился за ними, на тот свет забрать.
Он так и не понял, что это за птица, -
Для этого русский язык надо знать!
Ему протянул Александр бумажку:
- Пожалуйста, это визитка моя.
Милейший, я вас на дуэль вызываю,
А вот секунданты, мои все друзья.
И точно - тут из-за спины показались
Четыре таких же, как он, гражданина,
Но были прикиды у них презабавны.
Хохлов рассмешила такая картина.
Один что-то вроде гусара, при сабле,
Другие - в старинных костюмах из твида,
Последний дружбан - босиком, с бородою,
Был весь ну особенно странного вида.
Дмитро не был робок, он не испугался -
Он сепаров и колорадов мочил,
Таких пидарасов он не опасался.
Близка перемога, достаточно сил.
- Дуэль?
Ха-ха-ха!
Ты, москальская гнида,
Мы щас тебе пузо порежем чутка.
Сказал Александр:
- За русское слово
Прощенья не будет тебе на века.
Он взял свою трость и нажал рукоятку, -
Не с лезвием было на сей раз нутро, -
И выстрелом метким, как из карабина,
Тут голову мигом снесло у Дмитро.
Ну, нацики бросились на Александра,
А он говорит:
- Михаил, помогай!
Как барс, Миша прыгнул на стол и мгновенно
Снес саблею пару голов невзначай.
Рванули хохлы за своим арсеналом.
Сказал Александр:
- Николай, твои вроде!
Тот хмыкнул, рукою усы поправляя:
- Ах, как чуден Днепр при тихой погоде!
Но как же ему дотянуться до тварей?
В руках у него лишь чернила с пером.
Так знайте - пером можно сделать немало,
Когда ты его применяешь с добром.
Взял Коля перо - и скосил всех мерзавцев,
Хохлы перед смертью дивились немало, -
Ведь то оказалась не древняя ручка,
Перо одиночными четко стреляло.
Но нацики не собирались сдаваться,
Упорные сельские были ребята,
Чтоб тварей москальских скорее покоцать,
Уже похватали они автоматы.
Мужик тогда вышел вперед с саквояжем.
- Смотри на них, Федор, твоя тут работа!
Вот только не надо рубить топором их.
Но Федор ответил:
- Не ваша забота.
Его саквояж стрелял очередями,
И нечисть косило, как в поле косой.
Когда ж догадались хохлы окопаться,
То вышел на линию старец босой,
В рубахе, почти вышиванке, с лопатой,
И дыбом стояла его борода.
- Ты, Лев, очень кстати.
Там гниды засели,
И нам без тебя - ни туда, ни сюда.
- Сейчас разберемся, - ответ был.
Лопату
Старик на плечо очень ловко подня́л,
И пущенным из черенка он снарядом
Разнес халабуду хохлов просто в хлам.
Когда через пару часов до местечка
Добрались полиция и ВСУ,
Пожарные, медики и журналисты,
Нашли там лишь кости они да золу.
Про то показали сюжет на каналах,
Как некий курьез из разряда чудес,
Ведь на пепелище, средь черных костяшек,
Нашли только карточку «Пушкин А.С.»
Немало гутарили люди про это,
И правда была, и конечно же ложь,
Но время с тех пор утекло неизбежно,
Где правда, где ложь - уже не разберешь.
Однако ж Наташу они не забыли,
По-прежнему людям являлась она,
То в бальном наряде, а то - в бриллиантах,
И в серых глазах ее не было дна.
С тех пор как-то нацики все рассосались,
А в этом местечке спокойно зажи́ли,
На русском спокойно друг с другом общались,
И больше на площади книг не палили.
Селяне довольно усвоили четко,
Что русский язык - он велик и могуч,
Он может со дна поднимать континенты,
На небе рассеять скопления туч.
Додумались В… нет уж, НА Украине,
В дремучем местечке, зачем им культура,
Зачем нужен Пушкин, Толстой, Достоевский -
Великая русская литература.
И ежели кто-то забудет про это,
То сразу к нему, будто из-под земли,
Почти как в степи украинской подлодка
Заявится Пушкин, а с ним - Натали.
8 августа 2019 г.
ПУШКИН И ХОХЛЫ
Эпическая поэма
Однажды, совсем как подводная лодка
В глухих непролазных степях Украины,
Случилась история дивная эта,
Достойная кисти Серова картины.
Так вот.
В Украине, в дремучем местечке,
В котором хохлы одичавшие жили,
Стояла районная библиотека,
Где книги на полках под толщею пыли.
Работала там, уж скорей по привычке,
Девчонка одна.
Ее звали Наташа.
И надо сказать, что была та Наташа
Хорошая, что называется, - наша.
Несла она малороссийским селянам
Бессмертную русскую литературу,
Ведь русский язык - он велик и прекрасен,
И вслед за собою несет он культуру.
Но было то не королевство Лесото,
А это, к несчастью, была Украина,
Поэтому и с языком, и с культурой
Безрадостной очень была там картина.
Так вот, в том местечке сыскались нацисты,
Бандиты, бандеровцы, «воены света»,
Они воевали в АТО, в добробатах,
Страна их пинком наградила за это.
И вот эти воены света решили,
Что русский язык - это к бедам дорога,
Что библиотека - москальский рассадник,
И надобно сжечь ее.
Цэ перемога!
С собой прихватили они вышиванки,
Дубинки, кастеты, канистры с бензином.
Наташа чуть чувств не лишилась от страха
Увидевши свинские их образины.
Она им кричала:
- Вы что! Это ж книги!
Не троньте великую литературу!
Но только хохлы подожгли очень быстро
На взгляд их - вреднейшую макулатуру.
Она им кричала:
- Вы что! Это ж Пушкин!
Толстой, Достоевский.
Какие примеры!
Они ж ей в ответ:
- Что такое твой Пушкин
Да против Тараса и против Бандеры?!
Пожарные - чудо! - на вызов примчались
И стали тушить уже тлевшие книги,
А нацики нагло при том ухмылялись, -
«Мы снова придем!» -
И крутили всем фиги.
Вожак их, атошник Дмитро окаянный,
К Наташе на всех парусах подкатил,
И прямо при всех, никого не стесняясь,
Он ей кулаком между глаз и вломил.
Не то, чтоб имел что-то лично к Наташе,
Он так своих девок обычно кохал,
А если без этого - не получалось,
Искомого кайфа он не получал.
Никто не вмешался.
Его все боялись.
И даже полиция сделала ноги.
Наташа упала.
Эх, наша Наташа!
Помочь тебе смогут ну разве что боги.
А гадский Дмитро пнул ногой ее в спину:
- Ты жди нас, Наталка, мы скоро вернемся,
И вот за тебя, за москальску подстилку,
Всерьез и надолго тогда и возьмемся.
Лежала Наташа в пыли и рыдала,
Дымилась спасенная библиотека,
Подальше отсель селюки разбежались -
Природа, увы, такова человека.
И вот, посреди этих горьких рыданий
Пришел кто-то, тронул ее за плечо,
Она вся скукожилась и задрожала,
Воскликнув безумно:
- Ну что вам еще!
Но этот, настырный до ужаса кто-то,
Совсем не боялся и прочь не сбежал,
Должно быть, не в курсе он, что тут творилось,
И то бы летел, как алтайский марал.
Привстала Наташа и видит - стоит он,
Высокий, красивый, шикарно одет, -
В каком-нибудь киевском, верно, бутике, -
Да и не сказать, что ему много лет.
Черный костюм модный, шелковый галстук,
Снизу - каза́ки с обрубленным носом,
Трость с набалдашником, стильные баки,
Шляпа, короче - сплошные вопросы.
И главное - в лайковых белых перчатках!
Он руку Наташе тотчас подает,
И так говорит ей:
- Мон а́нж, обопритесь.
В большом изумленье Наташа встает.
Она отряхнула пыль с мятого платья,
Он шляпу подня́л:
- Александр, честь имею!
Она же ответила:
- Просто Наташа.
Самой же подумалось:
«Скоро сомлею.
Такой необычный, как будто нездешний,
По виду - так прям дорогой иностранец.
А как он галантен!
Таких днем с огнем тут,
Здесь каждый второй трус, а нет - так засранец».
- Мон шер, Натали, - говорит Александр,
- Кто вас так обидел, скажите же мне!
Что в вашей провинции дикой творится?
И как так случилось, что книги - в огне?
- Увы, Александр, - отвечала Наташа,
На руку его опершись невзначай,
- Творится у нас тут везде Украина,
А это такое… серчай не серчай.
- И кто ж это сжег столь прекрасные книги? -
Спросил Александр.
Потемнел его взор.
- Да то всё хохлы.
Вон, воюют с Россией...
- Серьезно?
Воюют?
О, стыд и позор!
- Стыда эти мерзкие твари не знают,
Они лишь кричат «москалей на ножи!»
- Мон анж, Натали, так они пожгли книги?
Тебя разобидели?
Только скажи!
Наташа насупилась и замолчала.
Хоть был чужестранец ее и хорош,
Но против Дмитро, да с его добробатом,
Да с их калашами - как с тростью пойдешь?
- Мон шер, Натали, не печальтесь напрасно,
Вы только не бойтесь - я вас защищу.
И тут-то Наташа подумала:
«Боже!
Быть может, такого всю жизнь я ищу?»
И наша Наташа, поправив прическу,
Сказала ему, теребя платья край:
- Спасибо же вам, Александр, за помощь,
Хотелось бы мне пригласить вас на чай.
- Мне лестны слова ваши, - он отвечал ей,
- Пусть в обществе высшем осудят мой шаг,
Но я не могу не принять приглашенье.
И руку ее вдруг к губам поднес - ах!
Наташа растаяла - вот ведь поклонник!
Но в этот момент, как всегда западло,
На улице нацики сгрудились кучей,
А с ними Олесь был, подельник Дмитро.
Он сплюнул, когда их увидел.
- Вот курва! -
Он бросил Наташе.
Та шла, чуть дыша.
- Мы, значит, идем к ней, а эта путана
Себе ухажера уже подсняла!
По виду - задохлик, соплёй его свалишь,
А сам-то москаль небось и пидарас.
Но тут Александр на шаг вперед вышел
И громко сказал:
- Вызываю я вас!
Заржали хохляцкие жирные рожи,
Олесь заорал - «москаля на гиляку!»
И бросились на одного они стаей,
Прям как на охоте, на волка собаки.
Наташа лицо обхватила руками,
Она поняла, что всё кончится плохо.
Но мир ухмыльнулся, и в этой ухмылке
Никто не заметил доселе подвоха.
Наташа открыла глаза.
Ей под ноги
Валились бандиты, в соплях и крови,
И де́вичье сердце тогда встрепенулось,
Как лань устремившись навстречу любви.
Ну что тут сказать?
Александр был прекрасен.
Он лезвием, встроенным в трости своей,
Красивыми жестами, будто бы в танце,
Хохлов порубил, как на бойне свиней.
Когда же закончилась эта работа,
Вернулся он к ней и сказал:
- Натали,
Простите, должно быть, мы вас испугали,
Но право, бояться их грех, мон ами́.
И капала кровь с его белых перчаток.
- Пойдемте, я кровь оттереть помогу, -
Сказала Наташа.
- Мерси, - он ответил, -
И впрямь,
Лучше чиститься не на бегу.
В квартире он трость прислонил в коридоре,
Перчатки снял, черный свой стильный сюртук,
Под ним оказался жилет из атласа,
И он тоже выскользнул плавно из рук…
А после вино полилось по бокалам,
Рубашки его был так тонок батист,
Наташа, смеясь, его поцеловала,
И был поцелуй тот прекрасен и чист.
Случилось, чему полагалось случиться,
Они оказались один на один,
И рухнули в омут из сладких объятий
И невероятно порочных картин.
Он был обходительно неутомимым,
Она тоже с ним не была холодна,
Единственным был он и неповторимым.
Ах, наша Наташа была влюблена!
Чуть смуглое тело дразнило, манило,
И устали даже любовной не знало,
Таких мужиков прежде наша Наташа
В местечке унылом еще не встречала.
Потом они угомонились, заснули,
Кто он и откуда, она не спросила,
Да и положа руку на се́рдце в общем -
А надо ли ей это знание было?
К утру крепко спали они на диване,
Да так, что не слышали с улицы звуки,
А там голоса были, хлопали двери,
Машина проехала, скрипы и стуки.
А после пошел сильный запах бензина,
И вспыхнуло пламя.
То мстил им Дмитро:
Задумал обидчиков сжечь, как в Одессе,
Казалось ему - это дюже хитро.
К подъездной двери были доски прибиты,
Соседи тут подняли крик, дым пошел,
Пожарные ехать, увы, не спешили,
За миг занялся́ ее старенький дом.
Вскочили любовники.
Пламя повсюду.
Наташа быстрей побежала к окну,
Но тут же отпрянула, - нацики с пушкой
Сидят под соседским балконом в углу.
Разбили стекло просвистевшие пули.
Да, приняло дело дурной оборот.
Но тут Александр сказал:
- К черту страхи,
Нам двигаться надо и только вперед!
Не бойтесь, мон шер, Натали, эти хамы
Ответят за всё.
Мы по крышам уйдем.
А я позову корешей наиле́пших,
Гадюшник мы разворошим впятером.
И вот беглецы очутились на крыше,
В огне и дыму.
А хохлы им орали -
«Геть панду москальскую!», «усих на гиляку!» -
И на пораженье по крыше стреляли.
Сказал Александр Наташе:
- Не бойтесь,
Ведь русский язык - он велик и могуч,
Он может со дна поднимать континенты,
На небе рассеять скопления туч,
Еще он бессмертен.
И на свое горе
С ним вместе, как идол, бессмертен и я,
Бессмертны и мной сотворенные строки,
Бессмертны любови, бессмертны друзья.
И ежели вы, Натали, захотите,
Мы вместе покинем весь этот бедлам.
- А русский язык?
- О, мон шер, не смешите,
Ведь он лучше нас защитит себя сам.
Он обнял ее.
И она улыбнулась,
Прильнувши к нему:
- Я навеки твоя!
Пускай нас убьют, - вдруг решилась Наташа,
- Но я не останусь здесь больше ни дня.
А снизу кричали - «смотрите, взлетают!»
У нациков зенки полезли на нос:
Как будто бы огненный вихрь поднялся
И этих, в обнимку стоявших, унес.
Соседи, пожарные…
Все обалдели,
Такого еще не видали они,
Ведь жили всегда здесь тоскливо и тускло,
Тянулись чредой беспросветные дни,
А тут вдруг такое…
Обрушилась крыша,
Толпа гомонила, сирена визжала,
Но только никто пока не догадался,
Что это еще не конец, а начало.
К обеду Наташин дом, как ожидалось,
Сгорел целиком, натурально дотла,
Но тел их полиция, как ни искала,
В развалинах дома так и не нашла.
А то, что потом в том местечке случилось,
Известно нам стало от разных людей.
Хохлы закатили там громкую пьянку, -
Отметить сожжённых надысь москалей,
Но что-то пошло вдруг не так…
Александр
Явился к ним в пьяном хохляцком угаре,
В своем сюртуке, в шляпе, в белых перчатках
И с тростью - таким, как он был на пожаре.
Дмитро отшатнулся, подумал - покойник
Явился за ними, на тот свет забрать.
Он так и не понял, что это за птица, -
Для этого русский язык надо знать!
Ему протянул Александр бумажку:
- Пожалуйста, это визитка моя.
Милейший, я вас на дуэль вызываю,
А вот секунданты, мои все друзья.
И точно - тут из-за спины показались
Четыре таких же, как он, гражданина,
Но были прикиды у них презабавны.
Хохлов рассмешила такая картина.
Один что-то вроде гусара, при сабле,
Другие - в старинных костюмах из твида,
Последний дружбан - босиком, с бородою,
Был весь ну особенно странного вида.
Дмитро не был робок, он не испугался -
Он сепаров и колорадов мочил,
Таких пидарасов он не опасался.
Близка перемога, достаточно сил.
- Дуэль?
Ха-ха-ха!
Ты, москальская гнида,
Мы щас тебе пузо порежем чутка.
Сказал Александр:
- За русское слово
Прощенья не будет тебе на века.
Он взял свою трость и нажал рукоятку, -
Не с лезвием было на сей раз нутро, -
И выстрелом метким, как из карабина,
Тут голову мигом снесло у Дмитро.
Ну, нацики бросились на Александра,
А он говорит:
- Михаил, помогай!
Как барс, Миша прыгнул на стол и мгновенно
Снес саблею пару голов невзначай.
Рванули хохлы за своим арсеналом.
Сказал Александр:
- Николай, твои вроде!
Тот хмыкнул, рукою усы поправляя:
- Ах, как чуден Днепр при тихой погоде!
Но как же ему дотянуться до тварей?
В руках у него лишь чернила с пером.
Так знайте - пером можно сделать немало,
Когда ты его применяешь с добром.
Взял Коля перо - и скосил всех мерзавцев,
Хохлы перед смертью дивились немало, -
Ведь то оказалась не древняя ручка,
Перо одиночными четко стреляло.
Но нацики не собирались сдаваться,
Упорные сельские были ребята,
Чтоб тварей москальских скорее покоцать,
Уже похватали они автоматы.
Мужик тогда вышел вперед с саквояжем.
- Смотри на них, Федор, твоя тут работа!
Вот только не надо рубить топором их.
Но Федор ответил:
- Не ваша забота.
Его саквояж стрелял очередями,
И нечисть косило, как в поле косой.
Когда ж догадались хохлы окопаться,
То вышел на линию старец босой,
В рубахе, почти вышиванке, с лопатой,
И дыбом стояла его борода.
- Ты, Лев, очень кстати.
Там гниды засели,
И нам без тебя - ни туда, ни сюда.
- Сейчас разберемся, - ответ был.
Лопату
Старик на плечо очень ловко подня́л,
И пущенным из черенка он снарядом
Разнес халабуду хохлов просто в хлам.
Когда через пару часов до местечка
Добрались полиция и ВСУ,
Пожарные, медики и журналисты,
Нашли там лишь кости они да золу.
Про то показали сюжет на каналах,
Как некий курьез из разряда чудес,
Ведь на пепелище, средь черных костяшек,
Нашли только карточку «Пушкин А.С.»
Немало гутарили люди про это,
И правда была, и конечно же ложь,
Но время с тех пор утекло неизбежно,
Где правда, где ложь - уже не разберешь.
Однако ж Наташу они не забыли,
По-прежнему людям являлась она,
То в бальном наряде, а то - в бриллиантах,
И в серых глазах ее не было дна.
С тех пор как-то нацики все рассосались,
А в этом местечке спокойно зажи́ли,
На русском спокойно друг с другом общались,
И больше на площади книг не палили.
Селяне довольно усвоили четко,
Что русский язык - он велик и могуч,
Он может со дна поднимать континенты,
На небе рассеять скопления туч.
Додумались В… нет уж, НА Украине,
В дремучем местечке, зачем им культура,
Зачем нужен Пушкин, Толстой, Достоевский -
Великая русская литература.
И ежели кто-то забудет про это,
То сразу к нему, будто из-под земли,
Почти как в степи украинской подлодка
Заявится Пушкин, а с ним - Натали.
8 августа 2019 г.