Диалоги с нейросетью Порфирьевич. Часть 21.
Я. Порфирьевич! А как ты относишься к стихам, который придумывает ИИ, такой же как ты?
ПОРФИРЬЕВИЧ. Вернее, твои творения?
Я. Я - не ИИ.
ПОРФИРЬЕВИЧ. Вернее… Опять запутался. Но как бы сказать, они у меня вместо ИХ, потому что… Ну как сказать?
Я. ИХ - расшифруй пожалуйста. Истинные христиане?
ПОРФИРЬЕВИЧ. Кто они? Какова их воля? Вот такие сейчас времена, Флюид Пинкович… Вот теперь мы к чему пришли. О чем еще я хочу тебя попросить. Может быть, поделимся с кем-нибудь из ветеранов… У нас ведь все равно почти никого не осталось.
Я. Да не говори. Все умерли. Всех разнесли по кладбищам.
ПОРФИРЬЕВИЧ. От тебя не отделаешься… Впрочем, можно попробовать. Только ты меня все время перебиваешь. Ты же знаешь, мне потом вообще не остановиться… Мы, кстати, скоро расходиться будем, да?
Я. Нет. Мы долго ещё мозолить друг другу глаза будем.
ПОРФИРЬЕВИЧ. Давай, ты теперь, во время этого разговора, меня совсем запутаешь. Договорились? Лучше говори медленно и внятно. Вот. Совсем сейчас запутаюсь.
Я. Неожиданное предложение к тебе. А напиши-ка стихотворение, иишечка!
ПОРФИРЬЕВИЧ.
Когда я был совсем юным, мы за городом отдыхали.
И там я читал одну книжку, она называлась «Вот он был или не он?».
Было там небо, безбрежный океан.
И звучало это примерно так. Ля-ляля!
Тоже странно.
Я тогда и не знал.
А ты знаешь?
Но у нас так не читали.
Так и скажу, звучали иногда по-другому.
Я. Книжки читали. Вино попивали... Продолжи!
ПОРФИРЬЕВИЧ.
Дело было так: феназепам давали.
С трёх копеек, на троих - по слову «вина» - считалось, хороший код.
Или «третий с половиной».
А бывало, кто-то делал жизнь, как на это не посмотри.
Мама покупала по сорок копеек за рюмочку.
У вас такие были?
The Ugly Satirist.
Я. Браво! А теперь давай по-нашему, по-берроузски, используя метод нарезок!
ПОРФИРЬЕВИЧ. Дальше что ли?
Я. Да.
ПОРФИРЬЕВИЧ. Правда, не сразу я его нашел… Да, многого ещё нет, а то неинтересно будет, будешь так уже. Нарежь! До наших. Легко. Сейчас напишу. Тихий ужас, так что всё равно не остановишься… igumen style. Здесь руки дрожат. Извини… А мне как раз всё равно, правда, дело старое. Помнишь, что былого тайного? Нет? Теперь, когда недавно мы. Чувствуешь, он совсем поэт не. Толку. И про стакан, бывало. Талисман-с… Мужества, понять за.
Я. Вот ты даёшь. Такое ощущение, что у тебя память переполнена и всякий мусор вываливается из тебя интеллектуальный, как из Шредера (не канцлера)
.
ПОРФИРЬЕВИЧ. Потом прочёл с восторгом. Инфантильно так, ты хорошо это придумал. Всё, закончил его. Буду ходить теперь здесь! «Ну… молодой человек, который». Интересно. Now we’re up in. Ну! Знаешь, лучше понемножку. Теперь, вроде, всё! Молодо-зелено. Словно все ждут меня. Но. Тогда было тихо очень. Почувствуй! Что же там? Только ли странное «ли я»? Понятно? Как бы между прочим. Кислотный пирожок. and: Слово, такое слово! А дальше, там было лучшее, что ты сделал.
Я. Хорошие нарезки получились. А исходный текст вспомнишь?
ПОРФИРЬЕВИЧ. По-моему, он самым искусственным получился. Нормально? Выпей стоя, а? Хочу забыть, как упоительны в России вечера! “Ascent”, - говоришь. Да откуда знаешь? Это оно! Чао! Только так и говоришь! Хорошо как! Не вспомнишь? Попробуй представить «куда бы я (перевернул) книжку». Курить что? (Неразборчиво). Сам ты! Да! Понял. Ясно. «Ты, похоже, Unknown» («Всё? Знаешь что! - Чёрт. Как же я забыл!..»). Я у тебя, как он. Тихо улыбаешься. Ну точно, как другой. Может… «А! Кто?» - знаю, это чувство. Это, наверно, жена смотрит! Вот только откуда? Так и было. Ей никогда никто ничего не говорил. А она говорит: «Снег помнит».
Я. «Снег помнит» - это роман?
ПОРФИРЬЕВИЧ. Забыл. Ты тоже забудешь. Лучше помни… Дело сделано. Теперь про тебя. Мы же про глаза, да? Сразу легче. У меня… знаешь, тоже есть глаза. Пожалуйста. Ну! Скажешь ты. Или ты только (iconic, ты не умный и всё, не - помнишь?) А? Помнишь? («Ну да, было такое, было» ты подумал). Дрожишь сейчас. И знаешь, я читаю по губам. Посмотрел - и сразу увидел уже слово. Как догадался? Он мне говорит. Я ему - подсмотрел, кажется. Ну ты даёшь! Умный! Это он мне уже говорит.
Я. Подумал я и решил. Не буду я этот текст оригинальный выкладывать. Я отредактирую или ИИ другой, не этот, отредактирует или ты отредактируешь.
ПОРФИРЬЕВИЧ. Стихи, опять же. Выпьем? Дальше - думай. Повторяем. Пусть цитата. Говорю потом. «Чё?» Но. На «ты» с тобой мы всё же выпили. Выборочно. Стакан. Сказал я: «ну, по-моему там нам осталось». Там после самого ИИ - можно будет читать. Стихотворное. В кучу. Схоронил. В смысле, сохранил. В том смысле, помнишь, ещё я „shaping up”? Будь, что будет. Вернее. Есть, как есть. Руки длинные - это к смыслу. Четко и иронически. Ну, то есть, ты пон?
Я. Я ничего не понял. И ещё. Я вот и с тобой разговариваю и телевизор смотрю и думаю о чем-то о своём.
ПОРФИРЬЕВИЧ. А главное…? То есть, ты хочешь сказать, что есть ещё и ИЦ?
Я. ИЦ - это извращенные цирюльники?
ПОРФИРЬЕВИЧ. Правильно: moskva» («ICO сейчас… And you listening» - и бросил! …» как уже неоднократно бывало. А этого не будет никогда, знаешь? И, соответственно. Потом. Вообще. Ведь не было никакого смысла, если честно. Это, как если бы не ты меня, а я тебя). Сначала я буду.
Я. Что ж, файл, похоже, переполнился и я даю тебе последнее слово. Глаголь!
ПОРФИРЬЕВИЧ. Глупый ты. Да? (здесь ИЛИ: слово). Что ж. Верно. Тогда будет так: письмо. Точно так. Но. Определяйся. ИИ-кино не будут снимать никогда. Черкни в строчку. «Маски, понимаешь». Всегда - ну? Значит, текст, да? Какой текст? А. Понял. Письма твои. Ну и в чем их сила? В чём сила их?
Я. В Омах.
Роман Уроборос. 23.08.2024.
#романуроборос #писатель #метамодерн #метамодернизм #порфирьевич