Заключённые
Фильм «Заключённые» 36 года, о строительстве БЕЛОМКАНАЛА определяемый как пропагандистский при вдумчивом просмотре оказывается на редкость реалистичным. Куда более реалистичным, чем даже рассказы Солженицына и Шаламова. Он реалистичен потому, что представляет нам образец чистейшей не завуалированной лжи того времени. Именно это я бы называл настоящим реализмом. Ведь попытки реалистично описать, как все было на самом деле не могут нам передать ощущения и мысли людей того времени, напротив, это вызывает вопиющий, неразрешимый вопрос! Как люди могли при этом жить и не видеть всей той лжи, которая была вокруг, если все было так, как описывают Солженицын, Шаламов, другие свидетели того времени? И вот наконец, посмотрев этот фильм, я понимаю как!
Этот фильм - реализм в чистейшем смысле слова, так как является просто необработанным фрагментом той реальности, как кусок руды из рудника, как проба почвы для анализа. Не слепок а артефакт.
Ведь очевидно, что пытаясь приблизиться к реальности того времени, писатель объективно описывая страдания людей, раскрывает нам правду, но тем самым максимально отдаляет нас от ощущения той реальности, лишает возможности понять то время. Хотя-бы просто потому, что текст Солженицына, тем самым, не мог никаким образом существовать тогда (в 1930-е) и, напротив, сейчас (в 2010-е) невозможно сказать об этом по-иному. Текст Солженицына - часть нашей реальности и совершено чужд реальности 30-х годов. Этот же фильм - это живой кусок той реальности, неожиданный прорыв того потока, в котором текли человеческие мыли того времени, причем не важно по течению или против него, в любом случае в 30-е годы именно информационный поток 30-х представлял для современного ему человека единственную реальность и благодаря таким документам, мы можем видеть в какой среде существовали как согласные, так и несогласные и как эта среда формировала и тех и других, одних через принятие, других через сопротивление.
Форма повествования этого фильма - единственная форма рассказа на эту тему, которая могла тогда существовать.
Получается, что пытаясь объективно и честно описывать то время, когда объективность и честность были немыслимы, мы не можем ухватить ту реальность и только представив кусок чистой лжи, не такой примитивной, какой она представляется если просто отмахнуться от неё как от рассчитанной на дурака пропаганды, а такой, чтобы мы еще и почувствовали в течении полутора часов просмотра, как легко поверить в эту ложь, как легко загореться даже этими идеями. И это отдавая себе отчет, что показанное не имеет ничего общего с реальностью, говоря себе постоянно, что не так все было на самом деле, что из вагонов вываливались, вперемежку с живыми, замороженные труппы, а в фильме видишь довольных людей спускающихся на перрон, что в неотапливаемых бараках спали не раздеваясь и одежду сушили на теле, а в фильме девушка играет на гитаре зимой в легкой блузке. Это после того, как читал Солженицына и Шаламова и с 15 лет слышишь разоблачения идеологии тех лет.
А что же тогда говорить о моем дедушке, ровеснике этого фильма, рожденного, когда эпоха и идеология уже полностью сформировались. Если полтора часа могут продемонстрировать, как работает этот механизм вовлечения в ложь, то как можно говорить об ином взгляде, если живешь в этом всю жизнь?
Этот фильм - реализм в гораздо беле глубоком смысле слова, чем реалистический рассказ. Можно показать обман рассказывая правду, а можно показать его обманув!
Этот фильм - реализм в чистейшем смысле слова, так как является просто необработанным фрагментом той реальности, как кусок руды из рудника, как проба почвы для анализа. Не слепок а артефакт.
Ведь очевидно, что пытаясь приблизиться к реальности того времени, писатель объективно описывая страдания людей, раскрывает нам правду, но тем самым максимально отдаляет нас от ощущения той реальности, лишает возможности понять то время. Хотя-бы просто потому, что текст Солженицына, тем самым, не мог никаким образом существовать тогда (в 1930-е) и, напротив, сейчас (в 2010-е) невозможно сказать об этом по-иному. Текст Солженицына - часть нашей реальности и совершено чужд реальности 30-х годов. Этот же фильм - это живой кусок той реальности, неожиданный прорыв того потока, в котором текли человеческие мыли того времени, причем не важно по течению или против него, в любом случае в 30-е годы именно информационный поток 30-х представлял для современного ему человека единственную реальность и благодаря таким документам, мы можем видеть в какой среде существовали как согласные, так и несогласные и как эта среда формировала и тех и других, одних через принятие, других через сопротивление.
Форма повествования этого фильма - единственная форма рассказа на эту тему, которая могла тогда существовать.
Получается, что пытаясь объективно и честно описывать то время, когда объективность и честность были немыслимы, мы не можем ухватить ту реальность и только представив кусок чистой лжи, не такой примитивной, какой она представляется если просто отмахнуться от неё как от рассчитанной на дурака пропаганды, а такой, чтобы мы еще и почувствовали в течении полутора часов просмотра, как легко поверить в эту ложь, как легко загореться даже этими идеями. И это отдавая себе отчет, что показанное не имеет ничего общего с реальностью, говоря себе постоянно, что не так все было на самом деле, что из вагонов вываливались, вперемежку с живыми, замороженные труппы, а в фильме видишь довольных людей спускающихся на перрон, что в неотапливаемых бараках спали не раздеваясь и одежду сушили на теле, а в фильме девушка играет на гитаре зимой в легкой блузке. Это после того, как читал Солженицына и Шаламова и с 15 лет слышишь разоблачения идеологии тех лет.
А что же тогда говорить о моем дедушке, ровеснике этого фильма, рожденного, когда эпоха и идеология уже полностью сформировались. Если полтора часа могут продемонстрировать, как работает этот механизм вовлечения в ложь, то как можно говорить об ином взгляде, если живешь в этом всю жизнь?
Этот фильм - реализм в гораздо беле глубоком смысле слова, чем реалистический рассказ. Можно показать обман рассказывая правду, а можно показать его обманув!