Хроника удивительной судьбы.
Рассказ от am1975,
присланный на конкурс "Преодоление": http://m-petra.livejournal.com/63351.html
Он подсел ко мне сам. Точнее сначала помог, а потом подсел. Я вообще очень не люблю, когда в самолетах кто-то подсаживается к тебе, если вокруг куча свободных мест. Этот час до Лондона -мой и только мой, когда можно посмотреть документы, почитать, подремать в конце концов. И я категорически против, когда этот выстраданный покой кто-то нарушает.
В данном случае человек просто повел себя по-джентельменски. Я воевала со своим рюкзаком, который несмотря на небольшие габариты никак не хотел укладываться на полку над сидением. Росту во мне - метр с кепкой на коньках, и для того, чтобы запихать рюкзак поглубже, необходимо стать на цыпочки. Сначала я его уложила, потом вспомнила, что внутри бумаги, начала вытаскивать назад, потом -снова укладывать.
Мужчина, проходивший по проходу, увидел, что в неравной борьбе с рюкзаком я явно проигрываю. "Let me help you!" Уложил багаж, улыбнулся и пошел дальше, сел через ряд. Я пристроилась у окошка, набрала телефон и поговорила с братом. Затем отвернулась к окну, закрыла глаза.
- Можно к вам? Я услышал русский язык. Сто лет не говорил по-русски.
Неохотно поворачиваю голову - на вид ему лет 58 - 60. Может чуть больше, одет в элегантный костюм.
- Вы в Лондон по делам или в гости? - по-русски он говорит с сильным акцентом, но очень правильно, чисто. Такое ощущение, что язык когда-то активно использовался, а потом был отложен в закоулки памяти - не за ненадобностью, а потому что было не с кем общаться.
- По делам, - отвечаю, - на один день. Послезавтра утром назад, в Германию. А вы?
- Я живу в Англии. В пригороде Лондона. А бизнес частично в Голландии, вот и летаю туда-сюда.
Перекинулись еще парой слов о погоде, кризисе и падении курса доллара. Обычный small-talk, занявший 5 минут. Вроде бы все. Но у меня было явное ощущение, что человек хочет о чем-то поговорить. Какое-то шестое чувство. И я спросила его, откуда такой хороший русский.
Улыбнулся очень светло, благодарно и медленно, словно сам с собой, заговорил.
- Я ведь родился в России. В СССР точнее, в лагере, на Северо-Востоке. Там, где только снега и непролазные леса. Мой отец был военнопленным. Они работали на лесоповале. А мама... Мама была поваром в лагерной столовой. Она литовка по национальности была, но из обрусевших. Прекрасно по-русски говорила, любила очень русскую культуру.
Я почему-то сразу же вспомнила фильм "12". Там у героя Гафта была очень похожая история. Только отец был евреем, а мать - красавицей-литовкой.
- Мама потом рассказывала, что это не был случайный секс, -продолжал между тем сосед,- это была любовь... как это... с первой буквы.
- С первого взгляда, - машинально поправила я и тут же отругала себя мысленно. Боялась сбить его с мысли.
- Да, с первого взгляда. Спасибо. Извините мой русский. You know what, мне хочется говорить об этом по-русски. Всегда хотелось. Но как-то не с кем было. А вам, мне показалось, может быть интересно. Да, мама... Любовь у них приключилась. Мама забеременела. Об этом, разумеется, в какой-то момент стало известно лагерному начальству, когда уже скрывать было невозможно. Маме дали родить, а потом посадили. За связь с фашистом, вы понимаете, да? Было это в 1948 году. Маму посадили. Меня отдали в дом для детей без родителей.
- А папа?
- Папа отсидел и вернулся в Германию. От мамы у него ничего не осталось. Только брошь в виде цветочка такого. Синего. Василия? Васиня? Василька! Вспомнил. В виде василька. А у мамы вообще ничего не осталось. Только одна фотография папы в военной форме (она ее прятала всю жизнь, боялась очень). Там на обратной стороне был написан адрес папиных родственников в Западной Германии, куда он собирался потом вернуться. А потом маму выпустили. Тогда умер Сталин и всех выпустили, многих. И она стала меня искать. По всем детским домам. Вам интересно?
Я сидела как замороженная, боясь, что сейчас он перестанет рассказывать. Передумает, смутится, потеряет интерес, мало ли. И я не узнаю, чем все кончилось.
- Мама искала меня очень долго, но нашла. Я был тощий, со зверями в голове. Такими, как кузнечики, только маленькими, черными. Они еще прыгали везде.
- Вшами, - подсказываю почти шепотом.
- Да, вшами. И голодный очень. Мама говорит, она купила на вокзале у старушки банку с молоком козла. Женского козла.
- Козы.
- Козы, да, спасибо! Вы поправляйте пожалуйста. Я очень хочу чистый русский язык. Вижу, вам неудобно. Вы поправляйте. Я так благодарен, когда по-русски... Очень много русских сейчас в Лондоне. Но как-то никогда не хотелось рассказывать об этом. Что я сын немецкого солдата. Всегда боялся без ума... безумно ... реакции. Ненависти. Да... Козы молока мама купила. Принесла с собой, когда меня забирать пришла. А я у нее на глазах всю ее выпил. 3 раза литр. 3 литра, говорят?
-Да. И что же дальше? Куда вы с мамой подались потом? У нее же наверное был запрет на передвижение? На въезд в Москву?
- Мама решила ехать к родственникам в Литву. Мы поселились на хуторе. Далеко от Вильнюса, в глубине. Мама... мама устроилась работать в магазин продуктов. Я ходил в школу. Все было хорошо, но мама очень хотела найти отца. Всю жизнь. Она красивая была очень. Даже тюрьма ее не испортила. Многие предлагали ей стать engaged... не знаю как по-русски... и потом стать женой. Но она всегда отказывалась. Она всю жизнь хотела найти папу. А потом... мы оказались в Польше. В социалистической Польше. Это был тот же СССР, только более мягкий.
- Как вам это удалось?
Он как-то замялся, смутился. По лицу проскользнула тень и я поняла, что это та тема, о которой он вряд ли сможет рассказать. Точнее, вряд ли захочет. Что-то там было такое, о чем ему не хотелось говорить. Так оно и оказалось.
-О... это сложная история. Там... нам помогали. Мама нашла один путь. Но пришлось нарушать закон. Документы всякие. Не чистые? Не такие как у всех. В общем, мы оказались в Польше, -слегка скомкал он эту часть истории, но увидев, что я совершенно не настаиваю на подробностях, продолжил даже с некоторым воодушевлением: - В Польше мама очень боялась, что ее снова посадят. Мы хотели уехать дальше, в Германию.
- А мама уже нашла вашего отца? Она знала где он?
- Нет. Она ничего не знала. Но была уверена, что отец ее не забыл, что он ее помнит и любит. Дальше нам снова помогли. Одна гуманитарная организация
- Мы попали в западную Германию. Под Штуттгарт. Мама нашла отца! Отец уже был давно женат. У меня есть сводный брат. Он младше меня на 8 лет. Врачом работает. Так вот. Отец ушел от той женщины, и мы стали жить вместе. Поженились они уже много позже, когда мамины документы сделали правильно. А я потом учился в Германии.
Выучил язык быстро очень, школу закончил. Потом университет. А потом уехал в Англию.
А родители остались в Германии. Любили они друг друга без умов. Без ума. Всю жизнь. Мама умерла давно уже, десять лет назад почти. Все время мечтала съездить в Литву, на Родину. Но так и не съездила. Боялась наверное. Но меня воспитала так, что я -русский. Советский даже. Мы никогда не говорили о том, что отец воевал против СССР и почему. Эта тема была закрыта как на замок. И отец никогда не говорил об этом. Мы дома не говорили по-русски больше. Мама не хотела, чтобы люди знали. Только между собой иногда мы с ней шептались. Она не хотела, чтобы я язык забыл.
А отец... Отец умер всего два года назад. Последние годы жил со мной в Англии. Старый стал совсем, больной. И все время говорил :"- Сынок, какое счастье , что твоя мама меня нашла. Что я узнал о тебе. Поздно, но узнал. Твоя мать - великая женщина. Я по сравнению с ней - ничто. Это благодаря ей мы были вместе."
Вот так вот, - неожиданно оборвал он, - наверное я вас утомил? Заболтала совсем. А вон уже и огни показались... Мы приземляемся. Знаете, всю жизнь хотелось рассказать кому-то. Но как-то не доводилось. Сначала нельзя было, потом... Потом некому. А вам почему-то захотел рассказать. И легче стало. Ну что ж. Был рад встрече. Вы часто летаете этим рейсом? Значит еще обязательно увидимся.
Мы приземлились. Он вытащил мой проклятый рюкзак, поцеловал мне руку и пошел не оглядываясь, по проходу...
А я весь вечер была под впечатлением этой истории. И полностью была погружена в себя, в эту странную историю любви. Многое в ней осталось для меня недосказанным. Часто он просто говорил "не помню...не знаю, как это по-русски".
Помнит конечно. Все он прекрасно помнит. Но есть такие эпизоды, о которых неправильно рассказывать первому встречному даже по прошествии многих десятилетий. Могу только догадываться, кто именно помог его матери и в обмен на что. Могу, но не буду. Не важно это в конце концов.
Политика - любая политика, вне зависимости от целей - всегда сопряжена с грязью, с ложью, с двойной моралью. И не мне судить его мать, которой двигало только одно чувство -любовь. Любовь, которая началась в лагерном бараке и была обречена с самого начала. Обречена, потому что участники этой истории по всем официальным законам не имели никакого права на счастье. Но что есть официальные законы, когда двое хотят быть вместе?
присланный на конкурс "Преодоление": http://m-petra.livejournal.com/63351.html
Он подсел ко мне сам. Точнее сначала помог, а потом подсел. Я вообще очень не люблю, когда в самолетах кто-то подсаживается к тебе, если вокруг куча свободных мест. Этот час до Лондона -мой и только мой, когда можно посмотреть документы, почитать, подремать в конце концов. И я категорически против, когда этот выстраданный покой кто-то нарушает.
В данном случае человек просто повел себя по-джентельменски. Я воевала со своим рюкзаком, который несмотря на небольшие габариты никак не хотел укладываться на полку над сидением. Росту во мне - метр с кепкой на коньках, и для того, чтобы запихать рюкзак поглубже, необходимо стать на цыпочки. Сначала я его уложила, потом вспомнила, что внутри бумаги, начала вытаскивать назад, потом -снова укладывать.
Мужчина, проходивший по проходу, увидел, что в неравной борьбе с рюкзаком я явно проигрываю. "Let me help you!" Уложил багаж, улыбнулся и пошел дальше, сел через ряд. Я пристроилась у окошка, набрала телефон и поговорила с братом. Затем отвернулась к окну, закрыла глаза.
- Можно к вам? Я услышал русский язык. Сто лет не говорил по-русски.
Неохотно поворачиваю голову - на вид ему лет 58 - 60. Может чуть больше, одет в элегантный костюм.
- Вы в Лондон по делам или в гости? - по-русски он говорит с сильным акцентом, но очень правильно, чисто. Такое ощущение, что язык когда-то активно использовался, а потом был отложен в закоулки памяти - не за ненадобностью, а потому что было не с кем общаться.
- По делам, - отвечаю, - на один день. Послезавтра утром назад, в Германию. А вы?
- Я живу в Англии. В пригороде Лондона. А бизнес частично в Голландии, вот и летаю туда-сюда.
Перекинулись еще парой слов о погоде, кризисе и падении курса доллара. Обычный small-talk, занявший 5 минут. Вроде бы все. Но у меня было явное ощущение, что человек хочет о чем-то поговорить. Какое-то шестое чувство. И я спросила его, откуда такой хороший русский.
Улыбнулся очень светло, благодарно и медленно, словно сам с собой, заговорил.
- Я ведь родился в России. В СССР точнее, в лагере, на Северо-Востоке. Там, где только снега и непролазные леса. Мой отец был военнопленным. Они работали на лесоповале. А мама... Мама была поваром в лагерной столовой. Она литовка по национальности была, но из обрусевших. Прекрасно по-русски говорила, любила очень русскую культуру.
Я почему-то сразу же вспомнила фильм "12". Там у героя Гафта была очень похожая история. Только отец был евреем, а мать - красавицей-литовкой.
- Мама потом рассказывала, что это не был случайный секс, -продолжал между тем сосед,- это была любовь... как это... с первой буквы.
- С первого взгляда, - машинально поправила я и тут же отругала себя мысленно. Боялась сбить его с мысли.
- Да, с первого взгляда. Спасибо. Извините мой русский. You know what, мне хочется говорить об этом по-русски. Всегда хотелось. Но как-то не с кем было. А вам, мне показалось, может быть интересно. Да, мама... Любовь у них приключилась. Мама забеременела. Об этом, разумеется, в какой-то момент стало известно лагерному начальству, когда уже скрывать было невозможно. Маме дали родить, а потом посадили. За связь с фашистом, вы понимаете, да? Было это в 1948 году. Маму посадили. Меня отдали в дом для детей без родителей.
- А папа?
- Папа отсидел и вернулся в Германию. От мамы у него ничего не осталось. Только брошь в виде цветочка такого. Синего. Василия? Васиня? Василька! Вспомнил. В виде василька. А у мамы вообще ничего не осталось. Только одна фотография папы в военной форме (она ее прятала всю жизнь, боялась очень). Там на обратной стороне был написан адрес папиных родственников в Западной Германии, куда он собирался потом вернуться. А потом маму выпустили. Тогда умер Сталин и всех выпустили, многих. И она стала меня искать. По всем детским домам. Вам интересно?
Я сидела как замороженная, боясь, что сейчас он перестанет рассказывать. Передумает, смутится, потеряет интерес, мало ли. И я не узнаю, чем все кончилось.
- Мама искала меня очень долго, но нашла. Я был тощий, со зверями в голове. Такими, как кузнечики, только маленькими, черными. Они еще прыгали везде.
- Вшами, - подсказываю почти шепотом.
- Да, вшами. И голодный очень. Мама говорит, она купила на вокзале у старушки банку с молоком козла. Женского козла.
- Козы.
- Козы, да, спасибо! Вы поправляйте пожалуйста. Я очень хочу чистый русский язык. Вижу, вам неудобно. Вы поправляйте. Я так благодарен, когда по-русски... Очень много русских сейчас в Лондоне. Но как-то никогда не хотелось рассказывать об этом. Что я сын немецкого солдата. Всегда боялся без ума... безумно ... реакции. Ненависти. Да... Козы молока мама купила. Принесла с собой, когда меня забирать пришла. А я у нее на глазах всю ее выпил. 3 раза литр. 3 литра, говорят?
-Да. И что же дальше? Куда вы с мамой подались потом? У нее же наверное был запрет на передвижение? На въезд в Москву?
- Мама решила ехать к родственникам в Литву. Мы поселились на хуторе. Далеко от Вильнюса, в глубине. Мама... мама устроилась работать в магазин продуктов. Я ходил в школу. Все было хорошо, но мама очень хотела найти отца. Всю жизнь. Она красивая была очень. Даже тюрьма ее не испортила. Многие предлагали ей стать engaged... не знаю как по-русски... и потом стать женой. Но она всегда отказывалась. Она всю жизнь хотела найти папу. А потом... мы оказались в Польше. В социалистической Польше. Это был тот же СССР, только более мягкий.
- Как вам это удалось?
Он как-то замялся, смутился. По лицу проскользнула тень и я поняла, что это та тема, о которой он вряд ли сможет рассказать. Точнее, вряд ли захочет. Что-то там было такое, о чем ему не хотелось говорить. Так оно и оказалось.
-О... это сложная история. Там... нам помогали. Мама нашла один путь. Но пришлось нарушать закон. Документы всякие. Не чистые? Не такие как у всех. В общем, мы оказались в Польше, -слегка скомкал он эту часть истории, но увидев, что я совершенно не настаиваю на подробностях, продолжил даже с некоторым воодушевлением: - В Польше мама очень боялась, что ее снова посадят. Мы хотели уехать дальше, в Германию.
- А мама уже нашла вашего отца? Она знала где он?
- Нет. Она ничего не знала. Но была уверена, что отец ее не забыл, что он ее помнит и любит. Дальше нам снова помогли. Одна гуманитарная организация
- Мы попали в западную Германию. Под Штуттгарт. Мама нашла отца! Отец уже был давно женат. У меня есть сводный брат. Он младше меня на 8 лет. Врачом работает. Так вот. Отец ушел от той женщины, и мы стали жить вместе. Поженились они уже много позже, когда мамины документы сделали правильно. А я потом учился в Германии.
Выучил язык быстро очень, школу закончил. Потом университет. А потом уехал в Англию.
А родители остались в Германии. Любили они друг друга без умов. Без ума. Всю жизнь. Мама умерла давно уже, десять лет назад почти. Все время мечтала съездить в Литву, на Родину. Но так и не съездила. Боялась наверное. Но меня воспитала так, что я -русский. Советский даже. Мы никогда не говорили о том, что отец воевал против СССР и почему. Эта тема была закрыта как на замок. И отец никогда не говорил об этом. Мы дома не говорили по-русски больше. Мама не хотела, чтобы люди знали. Только между собой иногда мы с ней шептались. Она не хотела, чтобы я язык забыл.
А отец... Отец умер всего два года назад. Последние годы жил со мной в Англии. Старый стал совсем, больной. И все время говорил :"- Сынок, какое счастье , что твоя мама меня нашла. Что я узнал о тебе. Поздно, но узнал. Твоя мать - великая женщина. Я по сравнению с ней - ничто. Это благодаря ей мы были вместе."
Вот так вот, - неожиданно оборвал он, - наверное я вас утомил? Заболтала совсем. А вон уже и огни показались... Мы приземляемся. Знаете, всю жизнь хотелось рассказать кому-то. Но как-то не доводилось. Сначала нельзя было, потом... Потом некому. А вам почему-то захотел рассказать. И легче стало. Ну что ж. Был рад встрече. Вы часто летаете этим рейсом? Значит еще обязательно увидимся.
Мы приземлились. Он вытащил мой проклятый рюкзак, поцеловал мне руку и пошел не оглядываясь, по проходу...
А я весь вечер была под впечатлением этой истории. И полностью была погружена в себя, в эту странную историю любви. Многое в ней осталось для меня недосказанным. Часто он просто говорил "не помню...не знаю, как это по-русски".
Помнит конечно. Все он прекрасно помнит. Но есть такие эпизоды, о которых неправильно рассказывать первому встречному даже по прошествии многих десятилетий. Могу только догадываться, кто именно помог его матери и в обмен на что. Могу, но не буду. Не важно это в конце концов.
Политика - любая политика, вне зависимости от целей - всегда сопряжена с грязью, с ложью, с двойной моралью. И не мне судить его мать, которой двигало только одно чувство -любовь. Любовь, которая началась в лагерном бараке и была обречена с самого начала. Обречена, потому что участники этой истории по всем официальным законам не имели никакого права на счастье. Но что есть официальные законы, когда двое хотят быть вместе?