Александр Шахмейстер: "Главное в моей жизни - это дружба с Борей Габриловичем"
16 декабря Борису Габриловичу исполнилось бы 60 лет...
Об этом мне напомнил Александр Шахмейстер, друг Бориса еще со школьных лет. Выпускник физфака РГУ, однокашник Л.Блехера, А.Абрамовича, ученик Б.Режабека... Словом - из той тесной компании 60-х, из которой выросло столько известных и талантливых личностей.
В своем блоге (заведенном, кстати, после того, как он увидел публикацию переводов «Битлз» в нашем сообществе) А.Шахмейстер пишет: «Итак, жизнь прошла, и что в ней было и остается главное - так это дружба с Борей Габриловичем. Этим, как говорится, интересен, об этом и хочу писать». http://ashaxm.livejournal.com/
Мне давно говорили, что А.Шахмейстер был очень близким другом Бориса. Друзья детства - это, наверное, вообще самые близкие люди. НО все не удавалось выйти с ним на связь. Спасибо Режабеку, дал контакты АШ, ныне живущего в Новочеркасске. У на завязалась переписка, в ходе которой Александр Исакович написал целую подборку воспоминаний об их общих с Б.Габриловичем детстве и юности. Это «фрагменты памяти» еще предстоит систематизировать, но, уверяю, там очень много фактов и деталей, которые позволяют лучше понять и почувствовать эпоху 60-х и тех, кто взрастал на излете оттепели.
Сегодня - один из присланных АШ текстов. О детстве Бориса, его родителях, увлечениях, родственниках...
...Маму Бори звали Клавдия Харитоновна. Когда я познакомился с Борей - он пришел к нам в школу в 5-й класс - или незадолго до этого, она работала завучем в школе, которой сейчас нет. Номера ее не помню, а располагалась она на углу Энгельса и Журавлева.
Боря, видимо, в той школе учился первые 4 класса.
Это была высокая, красивая женщина; черные, потом с проседью, волосы, что-то по-казачьи греческое или турецкое в корнях. Боря, конечно, очень её любил. Отца безусловно глубоко уважал, и не могло быть и речи о том, чтобы он не выполнил указание или нарушил запрет родителей. Хотя у нас в детстве, конечно, было много занятий, которые приходилось из-за этого отменять или откладывать.
Подруги матери были из мира русистов и филологов. Я помню только И.А. Слезину и Е.А.Бубличенко. К отцу приходили друзья, и Боря мне рассказывал о жарких политических спорах между ними: один был "хрущевец", другой наоборот. Я тогда совсем не понимал что это значит.
Еще, по-видимому, между ними не утихали споры о том, кто из друзей как себя вел во время "неприятностей на работе" Арона Борисовича. Только гораздо позже, незадолго перед смертью, Арон Борисович мне рассказал, что в начале 50-х его уволили из противочумного института; он был микробиологом и "еврейским врачом".
Как-то, проходя мимо магазина Масло-сыр, что был на углу Ворошиловского и Б.Садовой, он показал мне на ограду тротуара (тогда была) и сказал что-то вроде того: я знаю, что ваша компания собиралась и сидела здесь, на этой трубе, а ведь когда-то и я тут подолгу околачивался в компании таких же безработных. С 60-х годов он снова работал в этом институте, я бывал у него в лаборатории и видел, с каким уважением к нему относятся коллеги, ровесники и бывшие ученики.
Арон Борисович действительно обладал широкой и глубокой эрудицией, однако я не уверен, что можно говорить о любви к музыке, унаследованной от него Борисом. Он никогда не возражал против нашего увлечения искусством, но всегда в то время был очень насторожен ко всяческому модернизму. Помню, Боря как-то специально для него устроил дома прослушивание пластинки Пендерецкого, которая не могла никого оставить равнодушным; и Арон, кажется, был вынужден с этим согласиться. Другой раз он дал мне книжку стихов Антокольского и попросил прокомментировать, чем это хуже Маяковского; тут уже я бормотал что-то невнятное. Вообще он был личностью потрясающей, и о нем надо рассказывать отдельно.
Габриловичи жили в коммунальной квартире, которая раньше (не знаю когда) принадлежала этому роду. Если посмотреть на Еврейском кладбище, можно увидеть, что в этом роду постоянно Ароны Борисовичи сменяли Борисов Ароновичей. В квартире жили еще Ольга Борисовна Коренева, сестра Арона Борисовича, с мужем и дочерью Мариной, младше нас года на три; ещё старушка Елена Андреевна; и еще семья соседа Ивана Трофимовича.
Боря всегда был хил здоровьем, не любил физических упражнений и спорта, и родители его постоянно освобождали от уроков физкультуры. Зато загружали дополнительными занятиями английским языком. Надо сказать, что английский ему давался хорошо, он его чувствовал, читал и любил пересказывать английскую литературу.
Но самой главной его страстью было кино. Он знал актеров и режиссеров, постоянно следил за расписанием кинотеатров, в играх любил представлять себя режиссером или кинооператором. Для жителей своей квартиры он выпускал рукописный, разрисованный акварельными красками настенный журнал "Кинонеделя", пара страниц с рисунками и информацией о новых и прошедших фильмах, который вывешивал на кухне.
Когда мы познакомились, он привел меня в свое любимое место: в парке Первомайском была будка художника кинотеатра Первомайский. И там художник Алексей рисовал афиши к новым фильмам, проецируя кадры с отрезков пленки на холст. Алексей разрешал нам наблюдать за этим священнодействием, а иногда и помогать ему в чем-нибудь.
Хочу сразу упомянуть об еще одном таланте Бориса - к рисованию. Когда я стал приходить к нему домой, а потом и проводить там все время, мы перешли к более солидному изданию: стали выпускать многостраничный журнал со своими художественными произведениями и иллюстрациями. У него был свой, совершенно особый стиль рисунка, графики. Легкость его набросков, и даже сам его почерк письма я могу сравнить только с почерком Пушкина, хотя думаю, что он, наверное, рассердился бы на такое сравнение.
Среди художников, иллюстрировавших наши любимые книги, он долго выбирал, кого считать лучшим, и наконец нашел довольно близкого ему по стилю Рикардо Авотина. Я тоже любил рисовать картинки к книгам, но мои всегда казались мне тяжелыми и бездарными.
Фамилия Клавдии Харитоновны была Милиткина. Не знаю, была ли это фамилия её отца. Во всяком случае, старшего брата Бориса зовут Юрий Побежимов.
Борина бабушка по матери Анастасия Васильевна жила на Пушкинской, угол Газетного, в доме, которого сейчас уже нет, во дворе рядом с Музеем изобразительных искусств. Их родственники жили в станице Багаевской, один или два раза я провожал Борю на теплоход, на котором он отправлялся туда летом на каникулы.
В своем дневнике в 70-м году Боря писал что-то вроде того: мой дед, голубоглазый комиссар... Когда я увидел эти строчки, я думал, что это художественный набросок. И вот при встрече в Пущино-на-Оке Побежимов рассказал мне, что бабушка рассказывала ему, как в 37 году был арестован дед, занимавший высокое положение в партийном руководстве Ростова и области.
Клавдия Харитоновна умерла летом 68 года, когда мы усиленно готовились к поступлению в университет. Я узнал об этом не сразу, так как был полностью погружен в эту подготовку. Но и тогда, когда узнал, не бросил все и не помчался к Боре, я тогда еще не знал что так надо делать.
Вообще в 69-70 годах мы виделись гораздо реже, я уже не знал большую часть его друзей и занятий. Когда после поступления на физфак я пришел к Габриловичам, там уже жили Елизавета Александровна и её сын Миша. Сначала для того, чтобы помочь Арону Борисовичу, а потом она так и осталась. У Бори были с ней дружеские отношения, а Мишу он считал младшим братом. А Арон - сыном, и после потери Бориса всю строгость
воспитания направил на него.
Ещё коротко о родственниках. У Бори был ещё другой старший брат (не знаю степень родства, сводный?) Миша. Если я не путаю, именно он учился в 47-й школе с поэтом Аршаком Тер-Маркарьяном, которого мы относили к числу избранных.
У Клавдии Харитоновны была сестра, которая во время войны была перемещена и попала в США. В 1969 (?) году приезжала в Ростов её дочь Мила. Мила была настоящая американка и очень красивая и милая девушка. Она на несколько недель стала центром компании, к которой и я иногда присоединялся. Мила курила Кэмел (?) и научила нас, что дама может курить, но только сидя. Еще она рассказывала, что её брат Джон отказался воевать во Вьетнаме и подвергся репрессиям.
Чтобы закончить ответ по фактам биографии, поправлю: 1 сентября 1970, в день гибели Бориса, в квартире у Володи Чупринина были: он сам; Борис; молодой художник студент РИСИ В.Чекмарев, ныне великий Ростовский художник; его друг Макар, ныне известный в Ростове архитектор и Валентин Маркин.
Об этом мне напомнил Александр Шахмейстер, друг Бориса еще со школьных лет. Выпускник физфака РГУ, однокашник Л.Блехера, А.Абрамовича, ученик Б.Режабека... Словом - из той тесной компании 60-х, из которой выросло столько известных и талантливых личностей.
В своем блоге (заведенном, кстати, после того, как он увидел публикацию переводов «Битлз» в нашем сообществе) А.Шахмейстер пишет: «Итак, жизнь прошла, и что в ней было и остается главное - так это дружба с Борей Габриловичем. Этим, как говорится, интересен, об этом и хочу писать». http://ashaxm.livejournal.com/
Мне давно говорили, что А.Шахмейстер был очень близким другом Бориса. Друзья детства - это, наверное, вообще самые близкие люди. НО все не удавалось выйти с ним на связь. Спасибо Режабеку, дал контакты АШ, ныне живущего в Новочеркасске. У на завязалась переписка, в ходе которой Александр Исакович написал целую подборку воспоминаний об их общих с Б.Габриловичем детстве и юности. Это «фрагменты памяти» еще предстоит систематизировать, но, уверяю, там очень много фактов и деталей, которые позволяют лучше понять и почувствовать эпоху 60-х и тех, кто взрастал на излете оттепели.
Сегодня - один из присланных АШ текстов. О детстве Бориса, его родителях, увлечениях, родственниках...
...Маму Бори звали Клавдия Харитоновна. Когда я познакомился с Борей - он пришел к нам в школу в 5-й класс - или незадолго до этого, она работала завучем в школе, которой сейчас нет. Номера ее не помню, а располагалась она на углу Энгельса и Журавлева.
Боря, видимо, в той школе учился первые 4 класса.
Это была высокая, красивая женщина; черные, потом с проседью, волосы, что-то по-казачьи греческое или турецкое в корнях. Боря, конечно, очень её любил. Отца безусловно глубоко уважал, и не могло быть и речи о том, чтобы он не выполнил указание или нарушил запрет родителей. Хотя у нас в детстве, конечно, было много занятий, которые приходилось из-за этого отменять или откладывать.
Подруги матери были из мира русистов и филологов. Я помню только И.А. Слезину и Е.А.Бубличенко. К отцу приходили друзья, и Боря мне рассказывал о жарких политических спорах между ними: один был "хрущевец", другой наоборот. Я тогда совсем не понимал что это значит.
Еще, по-видимому, между ними не утихали споры о том, кто из друзей как себя вел во время "неприятностей на работе" Арона Борисовича. Только гораздо позже, незадолго перед смертью, Арон Борисович мне рассказал, что в начале 50-х его уволили из противочумного института; он был микробиологом и "еврейским врачом".
Как-то, проходя мимо магазина Масло-сыр, что был на углу Ворошиловского и Б.Садовой, он показал мне на ограду тротуара (тогда была) и сказал что-то вроде того: я знаю, что ваша компания собиралась и сидела здесь, на этой трубе, а ведь когда-то и я тут подолгу околачивался в компании таких же безработных. С 60-х годов он снова работал в этом институте, я бывал у него в лаборатории и видел, с каким уважением к нему относятся коллеги, ровесники и бывшие ученики.
Арон Борисович действительно обладал широкой и глубокой эрудицией, однако я не уверен, что можно говорить о любви к музыке, унаследованной от него Борисом. Он никогда не возражал против нашего увлечения искусством, но всегда в то время был очень насторожен ко всяческому модернизму. Помню, Боря как-то специально для него устроил дома прослушивание пластинки Пендерецкого, которая не могла никого оставить равнодушным; и Арон, кажется, был вынужден с этим согласиться. Другой раз он дал мне книжку стихов Антокольского и попросил прокомментировать, чем это хуже Маяковского; тут уже я бормотал что-то невнятное. Вообще он был личностью потрясающей, и о нем надо рассказывать отдельно.
Габриловичи жили в коммунальной квартире, которая раньше (не знаю когда) принадлежала этому роду. Если посмотреть на Еврейском кладбище, можно увидеть, что в этом роду постоянно Ароны Борисовичи сменяли Борисов Ароновичей. В квартире жили еще Ольга Борисовна Коренева, сестра Арона Борисовича, с мужем и дочерью Мариной, младше нас года на три; ещё старушка Елена Андреевна; и еще семья соседа Ивана Трофимовича.
Боря всегда был хил здоровьем, не любил физических упражнений и спорта, и родители его постоянно освобождали от уроков физкультуры. Зато загружали дополнительными занятиями английским языком. Надо сказать, что английский ему давался хорошо, он его чувствовал, читал и любил пересказывать английскую литературу.
Но самой главной его страстью было кино. Он знал актеров и режиссеров, постоянно следил за расписанием кинотеатров, в играх любил представлять себя режиссером или кинооператором. Для жителей своей квартиры он выпускал рукописный, разрисованный акварельными красками настенный журнал "Кинонеделя", пара страниц с рисунками и информацией о новых и прошедших фильмах, который вывешивал на кухне.
Когда мы познакомились, он привел меня в свое любимое место: в парке Первомайском была будка художника кинотеатра Первомайский. И там художник Алексей рисовал афиши к новым фильмам, проецируя кадры с отрезков пленки на холст. Алексей разрешал нам наблюдать за этим священнодействием, а иногда и помогать ему в чем-нибудь.
Хочу сразу упомянуть об еще одном таланте Бориса - к рисованию. Когда я стал приходить к нему домой, а потом и проводить там все время, мы перешли к более солидному изданию: стали выпускать многостраничный журнал со своими художественными произведениями и иллюстрациями. У него был свой, совершенно особый стиль рисунка, графики. Легкость его набросков, и даже сам его почерк письма я могу сравнить только с почерком Пушкина, хотя думаю, что он, наверное, рассердился бы на такое сравнение.
Среди художников, иллюстрировавших наши любимые книги, он долго выбирал, кого считать лучшим, и наконец нашел довольно близкого ему по стилю Рикардо Авотина. Я тоже любил рисовать картинки к книгам, но мои всегда казались мне тяжелыми и бездарными.
Фамилия Клавдии Харитоновны была Милиткина. Не знаю, была ли это фамилия её отца. Во всяком случае, старшего брата Бориса зовут Юрий Побежимов.
Борина бабушка по матери Анастасия Васильевна жила на Пушкинской, угол Газетного, в доме, которого сейчас уже нет, во дворе рядом с Музеем изобразительных искусств. Их родственники жили в станице Багаевской, один или два раза я провожал Борю на теплоход, на котором он отправлялся туда летом на каникулы.
В своем дневнике в 70-м году Боря писал что-то вроде того: мой дед, голубоглазый комиссар... Когда я увидел эти строчки, я думал, что это художественный набросок. И вот при встрече в Пущино-на-Оке Побежимов рассказал мне, что бабушка рассказывала ему, как в 37 году был арестован дед, занимавший высокое положение в партийном руководстве Ростова и области.
Клавдия Харитоновна умерла летом 68 года, когда мы усиленно готовились к поступлению в университет. Я узнал об этом не сразу, так как был полностью погружен в эту подготовку. Но и тогда, когда узнал, не бросил все и не помчался к Боре, я тогда еще не знал что так надо делать.
Вообще в 69-70 годах мы виделись гораздо реже, я уже не знал большую часть его друзей и занятий. Когда после поступления на физфак я пришел к Габриловичам, там уже жили Елизавета Александровна и её сын Миша. Сначала для того, чтобы помочь Арону Борисовичу, а потом она так и осталась. У Бори были с ней дружеские отношения, а Мишу он считал младшим братом. А Арон - сыном, и после потери Бориса всю строгость
воспитания направил на него.
Ещё коротко о родственниках. У Бори был ещё другой старший брат (не знаю степень родства, сводный?) Миша. Если я не путаю, именно он учился в 47-й школе с поэтом Аршаком Тер-Маркарьяном, которого мы относили к числу избранных.
У Клавдии Харитоновны была сестра, которая во время войны была перемещена и попала в США. В 1969 (?) году приезжала в Ростов её дочь Мила. Мила была настоящая американка и очень красивая и милая девушка. Она на несколько недель стала центром компании, к которой и я иногда присоединялся. Мила курила Кэмел (?) и научила нас, что дама может курить, но только сидя. Еще она рассказывала, что её брат Джон отказался воевать во Вьетнаме и подвергся репрессиям.
Чтобы закончить ответ по фактам биографии, поправлю: 1 сентября 1970, в день гибели Бориса, в квартире у Володи Чупринина были: он сам; Борис; молодой художник студент РИСИ В.Чекмарев, ныне великий Ростовский художник; его друг Макар, ныне известный в Ростове архитектор и Валентин Маркин.