Жуков в "Прямой речи"
Эта фотография и эти стихи Геннадия опубликованы в "Прямой речи", скан которой внизу. По катом, есть еще один документ - телесюжет про Жукова под названием "Кочевник", снятый Люсей Рублевской для "Провинциального салона" Любы Сурковой на Дон-ТР
Четвёртое сентября*
Какая темная пора - ночь нарождения на свет.
Еще далеко до утра, и мгла весома и зерниста,
Еще бледнеет силуэт и скорбный профиль органиста,
Еще в ушах стоит трезвон и рокот погребальной стали,
И комья не отгрохотали, а я опять на свет рожден...
Так, значит, снова все сначала: галдеть, талдычить, толковать.
За много лет душа устала одно и тоже повторять.
Но, значит, снова я рождаюсь, тысячелетнее дитя,
И повторяю - повторяясь. И прохожу - не приходя.
Еще мгновение вглядеться в лицо уставшему врачу,
Еще услышать : сердце... сердце... Вдохнуть и крикнуть.
И кричу:
* - 4 сентября - день рожденья Жукова
Письма из города. Дворик
… ты качала,
Ты лелеяла, нянькала глупую душу мою,
Дворовая родня - обиталище тасок и сплетен.
Гей! Урла дорогая! Мне страшно, но я вас люблю.
Мне уже не отречься, я ваш, я клеймен, я приметен
По тяжелому взгляду, железному скрипу строки -
Как ножом по ножу - и, на оба крыла искалечен,
В три стопы - как живу - так пишу, и сжимает виски
Жгут тоски по иному, по детству чужому… Я мечен
Этим жестким жгутом, он мне борозды выел на лбу
И поставил навыкат глаза - на прямую наводку,
Чтоб глядел я и видел: гляжу я и вижу в гробу
Этот двор, этот ор, этот быт, эту сточную глотку
Дворового сортира (в него выходило окно)
Взгляды жадных старух, эту мерзость словесного блуда…
Я люблю вас и я ненавижу. Мне право дано -
Я из наших, из тутошних, я из своих, я отсюда.
Испытателем жизни - вне строп, вне подвесок, вне лонж -
Меня бросили жить, и живу я, края озирая,
Из какого же края, залетный восторженный «бомж»,
Залетел я? И где же - ну где же! - края того края?
Камень краеуголен… Но взгляд мой, по шару скользя -
Как стекло по стеклу - возвращается к точке начала…
Ну, нельзя было в этом дворе появляться, нельзя!
Не на свет и на звук, а на зык и на гук ты качала...
Click to view* * *
Ты ненависть. Тебя я ненавижу.
За то, что ненавидеть ты велишь.
Но в зверя ты меня не обратишь,
Я смерть твою бездарную предвижу.
Я к ненависти ненависть терплю,
Но злобою себя я не унижу.
Ты ненависть - тебя я ненавижу,
А ты любовь, и я тебя люблю.
Виктория
И дом мой опустел. И мир обрел черты
Великосветской тягостной обедни.
Я слушаю затасканные бредни,
Затейливые речи немоты.
И в пустоте - в движенье пустоты -
В струящемся и вьющемся потоке,
Слова мои - как вьюшка в водостоке -
Стекают в горло с небной высоты.
И в часовой захватанный стакан
Друзья мне льют первач из туберозы.
И в горле собирается туман,
Восходит вверх. Мне называли: слезы…
И что еще? Ах, да, чуть слышный зуд
В губах, однажды выстуженных Летой.
И что еще? И почему зовут
Все это поражение - победой?
Да мне ли - на обугленных костях
Таскающему драповое тело -
Возрадоваться вдруг, что потеплело,
Оттаяло признанье на устах?
И мне ли - полыхавшему в кострах
Смут вековых - оплакивать мгновенье.
Викторией зовется этот крах.
…И вот еще одно стихотворенье.
Дверной проем
«В степи цимбалы кочевали и навевали суховей,
Среди сатиновых полей две флейты в бубне ночевали,
Светало, и запели спички, и распустили языки,
Когда заначка и две нычки сошлись в течении реки…»
…Твой мир пьянит, как цинандали,
И я гляжу в проем дверей:
Что мыслить мне в твоей печали,
Что мыслить в радости твоей?
Здесь, по ту сторону проема,
Мой странный мир, где я живу.
Здесь все не так, здесь все знакомо,
Все ясно, зримо, наяву.
Здесь в джунглях каменных кочуют цветы и навевают сплин.
Среди желтеющих маслин птенцы в наушниках ночуют.
Светает, запевает ящик и распускает дребедень,
И старый пень заначки тащит, и нычки ищет старый пень…
Ты подойди, ты сбрось сандалии,
Смотри сюда - в проем дверей…
Что мыслишь ты в моей печали?
Что мыслишь в радости моей?
Как мы смешны… Нам нужен третий.
Пойдем глядеть в его проем -
Что мыслить радостью на свете,
Над чем печалиться вдвоем?
…Здесь суетятся горожане, ночник желтеет на стене,
Спят дети на одном диване и сказки слушают во сне.
Светает. Хриплый репродуктор завел чухню свою чуть свет.
Портвейн из гниловатых фруктов. И где-то есть пять сигарет.
О,как же шаток, ирреален
И зыбок мир в его дому…
И он отменно не печален,
Хоть нету радости ему.
Письма из города. Горацию
Они убивают цветы и приносят любимым.
И пьют, чтобы плакать, а чтоб веселиться - едят.
И вдох наполняют синильным сиреневым дымом
Они позабыли: есть мера - все мед и все яд.
Они правят пир. Это траурный пир. После пира
Они будут жрать своих жирных раскормленных псов.
Они позабыли: вот образ гармонии мира -
Великий покой напряженных до звона весов.
Они говорят: это смерть. Мол, такой и такой я…
Они и не знали - наполнив всю жизнь суетой,
Что счастье - гармония жизни - мгновенье покоя.
А смерть - это вечность покоя и вечный покой.
Они строят скалы и норы в камнях, а из трещин
Сочится наваристый запах обильных борщей.
Но тяжко глядеть мне на этих раскормленных женщин,
И больно глядеть мне на этих оплывших детей.
О, если бы к детским глазам мне доверили вещий
И старческий ум! Я бы смог примириться и жить,
И клеить, и шить, и ковать всевозможные вещи,
Чтоб вещи продать и опять эти вещи купить.
Такое твоим мудрецам и не снилось, Гораций.
Все что-то не эдак и, видимо, что-то не так…
Зачем эти люди меняют состав декораций
И в мебели новой все тот же играют спектакль?
Зачем забивают обновками норы - как поры.
Здесь есть, где лежать. Но здесь некуда быть. (или стать?).
На свалках за Городом дымные смрадные горы -
Здесь тлеют обноски обновок. Здесь нечем дышать.
И горы обносок превысили горы природы.
На вздыбленной чаше пизанской грудою стоит
Пизанское небо над нами. Пизанские воды.
Пизанская жизнь… Утомительный вид…
И эти забавы превысили меры и числа,
И в эти забавы уходят все соки земли.
Они не торопятся строить свои корабли,
Поскольку забыли, что смысл в со-искании смысла.
Что разум без разума в этой глуши одинок -
Как я одинок без тебя, мой любимый Гораций -
Что нужно спешить - ах, нет, не спешить, но стараться,
Поскольку назначена встреча в назначенный срок.
Письма из города. Гений
Раскрой свое железное крыло
И помавай над сталью и бетоном -
Здесь в недрах гулких, в гаме монотонном,
В холодном эхе долгих анфилад
Родился твой неоперенный брат.
Овей его покатое чело
И осени перстами с перезвоном.
Се - брат твой, Гений! Он, как теплый воск,
Из лона матери сошел на чрево мира.
Здесь будет он оттиснут, как просвира,
Воспримет воск эпохи блеск и лоск,
И мудрость - цвета зрелого сапфира -
Да, мудрость граждан - словно бы сапфир -
Он обоймет и будет мудр, как мир.
Так осеняй, пока не вышел срок -
Не отросло, в пушистых завитушках,
Перо. Он будет возлежать в подушках
Крылом в тюфяк, зубами в потолок.
Он будет хлюпать ночи напролет
Гундосыми слюнявыми слогами,
Он к «лю» и к «ля» диезы подберет
И вытрет стенку квелыми ногами.
Так три пройдет, и тридцать лет пройдет,
И выйдет срок:
Он сопли подберет,
И пустит слюни, и в восторг придет,
Когда войдет - в заштопанном и сиром -
Любовь его и утку поднесет,
И удалится клокотать сортиром…
И - подавившись собственным клистиром -
Он - в простыне запутавшись - умрет,
Избранник века - полный идиот -
В гармонии с собой и с этим миром.
слушать, mp3