О самом третируемом ростовском поэте - Юрии Фадееве
Первая книга Юрия Фадеева вышла на 35 лет позже, чем должна была...
Запоздалое напутствие
Предисловие Л. Григорьяна к книге Ю.Фадеева «Провинция» ("Гефест", Ростов-на-Дону, 1997)
«Было нищее величье и задерганная честь».
Арсений Тарковский.
У раннего Чехова, т.е. еще у Антоши Чехонте, есть шутейная (впрочем, не совсем) «Литературная табель о рангах», где он распределяет современных ему российских литераторов, в соответствии с их талантами и заслугами, по чиновничьим разрядам. «Действительные тайные советники - вакансия. Тайные советники: Лев Толстой, Гончаров. Действительные статские советники: Салтыков-Щедрин, Григорович. Статские советники: Островский, Лесков, Полонский». Далее следуют коллежские, надворные и титулярные советники, коллежские асессоры, коллежские и губернские секретари, наконец, коллежские регистраторы, а заключает список «не имеющий чина» - некий Окрейц. Это был совершенно ничтожный писателишка, редактор черносотенной газетки «Луч», которого Чехов именовал не иначе как «Юдофобом Юдофобовичем». Короче говоря, несмотря на гротескную форму, Чехов от истины не отступил.
Совсем по иному принципу составлялась «Литературная табель о рангах» в течение десятилетий в СССР, в частности, у нас, на Дону.
Возьмем официальную иерархию стихотворцев. Действительный тайный советник: чего там скромничать, никаких вакансий - Ашот Гарнакерьян. Тайный советник: Александр Рогачев. Были, разумеется, и статские, и надворные, и титулярные советники, были и все прочие. Измыслила, точнее, назначила их партийная и писательская (псевдописательская) номенклатура. Правила, по коим присваивали соответствующий чин, слишком хорошо известны, нет нужды о них разглагольствовать. Тут учитывалось все что угодно, только не талант. В коллежских регистраторах долгие годы значились такие поэты, как Сидоров и Халупский, Нестерова и Королев. А вот «не имеющих чина» - было хоть пруд пруди. Сейчас все переворотилось. Выше, куда выше иных «пожизненно назначенных» следует отнести троицу даровитых «танаитов», Александра Брунько и многих других. Выше - по таланту и по праву на читательское внимание, а чиновные посты этим «литературным отщепенцам» были и даром не нужны.
Так вот, среди долгие годы презрительно незамечаемых, третируемых поэтов Юрию Фадееву я без колебания отвел бы первое место. Сейчас он уже немолод, пишет лет 30-35. Познакомился я с ним четверть века назад, когда он вместе с другими поэтами ростсельма-шевской литгруппы читал стихи в мединституте. Читал он в тот вечер стихи отнюдь не совершенные, но сразу же поразившие меня незаем-ностью интонации, умом, внятностью, сдержанной страстью. До сих пор чуть ли не наизусть помню я такие его вещи, как «Устаю быть всяким...», «Нынче небо забыло луну...» и некоторые другие. За плечами у Юры была школа, три курса автодорожного техникума, годы работы электрослесарем. Казалось бы, вполне приемлемая пролетарская биография, но у нашего лит. начальства всегда был острый классовый нюх. Они не нашли в фадеевских стихах ни «зримых примет современности», ни столь любезной им квазипатриотической алли-луйщины, а учуяли чуждые настроения , беспощадную жесткость взгляда, щемящую исповедальность одиночки. Но изредка все же что-то просачивалось в печать - разок в газету, раза два в коллективные сборники, раз-другой в «Дон». Согласитесь, маловато. Характер у Юры был независимый, неуступчивый, гордый, отнюдь не склонный к «челобитничеству». Ко всему ему явно не везло. Помню, как когда-то передал я его стихи в отдел поэзии «Нового мира». Твардовскому они пришлись по душе, но он сказал: «Пока погодим, посмотрим, что будет дальше». Увы, через год Твардовского уволили. В другой раз я показал Юрины стихи, уже вполне зрелые, сильные, зав. отделом поэзии «Юности» Злотникову, а тот не без цинизма изрек: «Они слишком хороши для первой публикации, пусть сначала даст что-нибудь послабее». Меж тем стихи Фадеева давно уже по достоинству оценили такие авторитеты, как Арсений Тарковский и Юнна Мориц, но чем они при их «малых чинах» могли помочь талантливому провинциалу? Это уже позже, гораздо позже большие его подборки были напечатаны в ростовском альманахе «Эхо», в столичном «Знамени» и «Бостонской литературной газете» (!). Увы, долголетнее «писание в стол» не пошли Фадееву на пользу. Не то чтобы он изменил себе, утратил дарование, но стал писать гораздо меньше, мучительней, с каким-то надрывом. Однако же все эти годы он много читал, много работал со словарями, лексика его стала еще богаче, хоть иногда, на мой взгляд, чрезмерность просторечия, «фени» порой кажется искусственным, нарочитым. Но без потерь не бывает и приобретений. И как можно сказать, что Юрий Фадеев не реализовал своих поэтических потенций, если среди написанного им есть такие, не побоюсь сказать, шедевры, как «И лета кот наплакал», «Сон», «Вот книжка без начала и конца», «К стеклу листва примокла». Поэта надо судить по его достижениям, а не по промахам. Когда-то Борис Слуцкий написал пронзительный реквием своим по разному сгинувшим сверстникам: «Писатели вышли в писатели, а ты никуда не вышел...». К счастью, о Фадееве этого сказать никак нельзя. Есть всякого рода «табели», но есть и мандельштамовская «ценностей незыблемая скала». Эта книжка Юрия Фадеева - первая. Хочется, чтобы поэт обрел внимательного и вдумчивого читателя. Да другой ему и не нужен.
Запоздалое напутствие
Предисловие Л. Григорьяна к книге Ю.Фадеева «Провинция» ("Гефест", Ростов-на-Дону, 1997)
«Было нищее величье и задерганная честь».
Арсений Тарковский.
У раннего Чехова, т.е. еще у Антоши Чехонте, есть шутейная (впрочем, не совсем) «Литературная табель о рангах», где он распределяет современных ему российских литераторов, в соответствии с их талантами и заслугами, по чиновничьим разрядам. «Действительные тайные советники - вакансия. Тайные советники: Лев Толстой, Гончаров. Действительные статские советники: Салтыков-Щедрин, Григорович. Статские советники: Островский, Лесков, Полонский». Далее следуют коллежские, надворные и титулярные советники, коллежские асессоры, коллежские и губернские секретари, наконец, коллежские регистраторы, а заключает список «не имеющий чина» - некий Окрейц. Это был совершенно ничтожный писателишка, редактор черносотенной газетки «Луч», которого Чехов именовал не иначе как «Юдофобом Юдофобовичем». Короче говоря, несмотря на гротескную форму, Чехов от истины не отступил.
Совсем по иному принципу составлялась «Литературная табель о рангах» в течение десятилетий в СССР, в частности, у нас, на Дону.
Возьмем официальную иерархию стихотворцев. Действительный тайный советник: чего там скромничать, никаких вакансий - Ашот Гарнакерьян. Тайный советник: Александр Рогачев. Были, разумеется, и статские, и надворные, и титулярные советники, были и все прочие. Измыслила, точнее, назначила их партийная и писательская (псевдописательская) номенклатура. Правила, по коим присваивали соответствующий чин, слишком хорошо известны, нет нужды о них разглагольствовать. Тут учитывалось все что угодно, только не талант. В коллежских регистраторах долгие годы значились такие поэты, как Сидоров и Халупский, Нестерова и Королев. А вот «не имеющих чина» - было хоть пруд пруди. Сейчас все переворотилось. Выше, куда выше иных «пожизненно назначенных» следует отнести троицу даровитых «танаитов», Александра Брунько и многих других. Выше - по таланту и по праву на читательское внимание, а чиновные посты этим «литературным отщепенцам» были и даром не нужны.
Так вот, среди долгие годы презрительно незамечаемых, третируемых поэтов Юрию Фадееву я без колебания отвел бы первое место. Сейчас он уже немолод, пишет лет 30-35. Познакомился я с ним четверть века назад, когда он вместе с другими поэтами ростсельма-шевской литгруппы читал стихи в мединституте. Читал он в тот вечер стихи отнюдь не совершенные, но сразу же поразившие меня незаем-ностью интонации, умом, внятностью, сдержанной страстью. До сих пор чуть ли не наизусть помню я такие его вещи, как «Устаю быть всяким...», «Нынче небо забыло луну...» и некоторые другие. За плечами у Юры была школа, три курса автодорожного техникума, годы работы электрослесарем. Казалось бы, вполне приемлемая пролетарская биография, но у нашего лит. начальства всегда был острый классовый нюх. Они не нашли в фадеевских стихах ни «зримых примет современности», ни столь любезной им квазипатриотической алли-луйщины, а учуяли чуждые настроения , беспощадную жесткость взгляда, щемящую исповедальность одиночки. Но изредка все же что-то просачивалось в печать - разок в газету, раза два в коллективные сборники, раз-другой в «Дон». Согласитесь, маловато. Характер у Юры был независимый, неуступчивый, гордый, отнюдь не склонный к «челобитничеству». Ко всему ему явно не везло. Помню, как когда-то передал я его стихи в отдел поэзии «Нового мира». Твардовскому они пришлись по душе, но он сказал: «Пока погодим, посмотрим, что будет дальше». Увы, через год Твардовского уволили. В другой раз я показал Юрины стихи, уже вполне зрелые, сильные, зав. отделом поэзии «Юности» Злотникову, а тот не без цинизма изрек: «Они слишком хороши для первой публикации, пусть сначала даст что-нибудь послабее». Меж тем стихи Фадеева давно уже по достоинству оценили такие авторитеты, как Арсений Тарковский и Юнна Мориц, но чем они при их «малых чинах» могли помочь талантливому провинциалу? Это уже позже, гораздо позже большие его подборки были напечатаны в ростовском альманахе «Эхо», в столичном «Знамени» и «Бостонской литературной газете» (!). Увы, долголетнее «писание в стол» не пошли Фадееву на пользу. Не то чтобы он изменил себе, утратил дарование, но стал писать гораздо меньше, мучительней, с каким-то надрывом. Однако же все эти годы он много читал, много работал со словарями, лексика его стала еще богаче, хоть иногда, на мой взгляд, чрезмерность просторечия, «фени» порой кажется искусственным, нарочитым. Но без потерь не бывает и приобретений. И как можно сказать, что Юрий Фадеев не реализовал своих поэтических потенций, если среди написанного им есть такие, не побоюсь сказать, шедевры, как «И лета кот наплакал», «Сон», «Вот книжка без начала и конца», «К стеклу листва примокла». Поэта надо судить по его достижениям, а не по промахам. Когда-то Борис Слуцкий написал пронзительный реквием своим по разному сгинувшим сверстникам: «Писатели вышли в писатели, а ты никуда не вышел...». К счастью, о Фадееве этого сказать никак нельзя. Есть всякого рода «табели», но есть и мандельштамовская «ценностей незыблемая скала». Эта книжка Юрия Фадеева - первая. Хочется, чтобы поэт обрел внимательного и вдумчивого читателя. Да другой ему и не нужен.