Стихи Жукова, посвященные Александру Брунько
Целых пять посвящений! Удивительно.
ПИСЬМА ИЗ ГОРОДА. УЧИТЕЛЬ
А. Брунько
1
А я вам и вина налью,
и хлеба дам, и теплым льном укрою:
придумайте нам некое такое,
ну, что-нибудь не здесь, где жрем, и эс и прочее ура...
Урла прожорлива, хипы торчат в траве,
интеллигенция - хлоп твою ать! - поет,
Тот, кто грядет - никак не догрядет.
И опиум - религия народа,
поскольку быть счастливой и сейчас
желает сумасшедшая порода - горилла лысая.
И Бог уже не спас.
А я вам и вина налью,
и рот утру, а вы мне - Бог со мною -
в лоб тычьте пальцем и «ля-ля» с женою,
которая меня вам предпочла...
А я с огрызком старого весла
за вашей лодьей поспешу ладьею,
вослед пущусь, и вслед со зла
не буду щурить очи за спиною.
...а вы сулите кур и индюков,
да прочих перистых и прочих оперенных,
да коз сисястых и в меня влюбленных,
да приживалке - доброго осла...
А я смертельно жирный, как диван,
диван промял торжественною тушей...
А вы пьяны. А я еще не пьян.
Но сытный сон. И голос глуше, глуше...
2
Ночь улеглась в пепельнице меж бычков и окурков,
мается дождик протяжный, как «господипомилуй»,
как тебе художник? Как тебе, милый,
меж агнцев Божьих и полудурков?
- Да так, - говорит, - эх ма!
Махну - говорит, - на...
Свистит. Ковыряется в левом ухе.
Кашляет забавно так: кхе-да-кхе...
- Да так - говорит, - вертухай на вертухe,
как мух на мухе.
Ночь улеглась в пепельницу...
А он подносит к лицу десницу четырехпалую:
- Дай, братец, рупь, стишком побалую...
«Жил за морем Лель
Красивый, как ель,
И белых берез белей.
Не шут королей -
А Лель из Лелей
Налей-ка вина, налей...»
ДРУЗЬЯМ
А.Б. и А.Б.
А идите вы к черту с вашей версификацией !
С вашим
ладом неладным,
Размером и ямбом неладным,
С вашей пломбой на сердце,
С александрийским апломбом,
С вашей темой готической
И снулым холодным стихом !
- Боже мой ! - говорю я, -
Пока мы надменные лиры наладим,
Эта женщина, этот подкидыш в пустой электричке,
Будет длиться и длиться в пустой электричке
Меж холодным стеклом
И сивушным дурным мужиком...
- Боже мой ! - говорю я, -
По всевышней поденной привычке
Будет, зябко нахохлившись, тупо глядеться в окно
Эта женщина, эта ворона...
Считать перегоны
И читать полустанки, солидно нахохлившись,
но
Глядеть из угла,
Как нашкодивший малый ребенок
Смотрит длинное, скучное взрослое наше кино...
Боже мой ! Неужели же нам все равно !
С нашей мыслью готической
И заостренным стихом,
С нашим строем аттическим,
Где царит, словно в римском каре, железный закон.
Как пробиться в ее одиночество,
В холод космический -
За стекло, за предел, за барьер -
В отраженный вагон?
Там, в другом - отраженном - вагоне,
Ее волосы рвутся о кроны.
Там, в другом - отраженном - вагоне,
Колошматят ее светофоры.
В пристяжном эфемерном вагоне
Сквозь нее пролетают столбы.
Боже мой...
Что могу совершить я хорошего,
кроме -
Попросить пересесть,
Чтобы бешеный встречный скорый
Не хлестал, не считал бы ее,
Как штакетник кривой, разноперый -
Когда вылетишь прочь из седла
Этой жизни катящейся...
Этой многоколесной судьбы...
1984
***
А. Брунько
Мой друг был трезв. А ныне отрезвлен.
Мы оба невменяемы с рассветом.
Я кофе пью. Он пьет одеколон.
Но помолчим об этом.
Его терзало: «быть или не быть» -
(и для того не надо быть поэтом)
еще страшней, чем «пить - не пить»,
Но помолчим об этом...
Мой друг бежал из тягостного плена
кандальных дум. Он спит на берегу.
Он твердо знал - здесь горе по колено.
Я твердо знал - по верхнюю губу.
Тому виною множество причин.
Но и об этом тоже помолчим.
* * *
А. Брунько
Как же ты все о любви? Невозможно...
Первую бросил. Вторая ушла.
Третья от Бога была, но безбожно
водку лакала и музой была.
В братских попойках - как в братской могиле.
Девки соловые - не соловьи.
Те уж и слово такое забыли...
Как же ты, как же ты все о любви?
Музе с похмелья икнется печально.
Пусто на сердце и на столе.
Не вознестись. Не напиться. Кандально
звякают склянки и тянут к земле.
В девку - да в кружку - в судьбу - да в собрата -
сослепу, будто - они... не они... -
тычешься ртом, заскорузлым от мата.
Все о любви. О любви. О любви.
ПИСЬМА ИЗ ГОРОДА. УЧИТЕЛЬ
А. Брунько
1
А я вам и вина налью,
и хлеба дам, и теплым льном укрою:
придумайте нам некое такое,
ну, что-нибудь не здесь, где жрем, и эс и прочее ура...
Урла прожорлива, хипы торчат в траве,
интеллигенция - хлоп твою ать! - поет,
Тот, кто грядет - никак не догрядет.
И опиум - религия народа,
поскольку быть счастливой и сейчас
желает сумасшедшая порода - горилла лысая.
И Бог уже не спас.
А я вам и вина налью,
и рот утру, а вы мне - Бог со мною -
в лоб тычьте пальцем и «ля-ля» с женою,
которая меня вам предпочла...
А я с огрызком старого весла
за вашей лодьей поспешу ладьею,
вослед пущусь, и вслед со зла
не буду щурить очи за спиною.
...а вы сулите кур и индюков,
да прочих перистых и прочих оперенных,
да коз сисястых и в меня влюбленных,
да приживалке - доброго осла...
А я смертельно жирный, как диван,
диван промял торжественною тушей...
А вы пьяны. А я еще не пьян.
Но сытный сон. И голос глуше, глуше...
2
Ночь улеглась в пепельнице меж бычков и окурков,
мается дождик протяжный, как «господипомилуй»,
как тебе художник? Как тебе, милый,
меж агнцев Божьих и полудурков?
- Да так, - говорит, - эх ма!
Махну - говорит, - на...
Свистит. Ковыряется в левом ухе.
Кашляет забавно так: кхе-да-кхе...
- Да так - говорит, - вертухай на вертухe,
как мух на мухе.
Ночь улеглась в пепельницу...
А он подносит к лицу десницу четырехпалую:
- Дай, братец, рупь, стишком побалую...
«Жил за морем Лель
Красивый, как ель,
И белых берез белей.
Не шут королей -
А Лель из Лелей
Налей-ка вина, налей...»
ДРУЗЬЯМ
А.Б. и А.Б.
А идите вы к черту с вашей версификацией !
С вашим
ладом неладным,
Размером и ямбом неладным,
С вашей пломбой на сердце,
С александрийским апломбом,
С вашей темой готической
И снулым холодным стихом !
- Боже мой ! - говорю я, -
Пока мы надменные лиры наладим,
Эта женщина, этот подкидыш в пустой электричке,
Будет длиться и длиться в пустой электричке
Меж холодным стеклом
И сивушным дурным мужиком...
- Боже мой ! - говорю я, -
По всевышней поденной привычке
Будет, зябко нахохлившись, тупо глядеться в окно
Эта женщина, эта ворона...
Считать перегоны
И читать полустанки, солидно нахохлившись,
но
Глядеть из угла,
Как нашкодивший малый ребенок
Смотрит длинное, скучное взрослое наше кино...
Боже мой ! Неужели же нам все равно !
С нашей мыслью готической
И заостренным стихом,
С нашим строем аттическим,
Где царит, словно в римском каре, железный закон.
Как пробиться в ее одиночество,
В холод космический -
За стекло, за предел, за барьер -
В отраженный вагон?
Там, в другом - отраженном - вагоне,
Ее волосы рвутся о кроны.
Там, в другом - отраженном - вагоне,
Колошматят ее светофоры.
В пристяжном эфемерном вагоне
Сквозь нее пролетают столбы.
Боже мой...
Что могу совершить я хорошего,
кроме -
Попросить пересесть,
Чтобы бешеный встречный скорый
Не хлестал, не считал бы ее,
Как штакетник кривой, разноперый -
Когда вылетишь прочь из седла
Этой жизни катящейся...
Этой многоколесной судьбы...
1984
***
А. Брунько
Мой друг был трезв. А ныне отрезвлен.
Мы оба невменяемы с рассветом.
Я кофе пью. Он пьет одеколон.
Но помолчим об этом.
Его терзало: «быть или не быть» -
(и для того не надо быть поэтом)
еще страшней, чем «пить - не пить»,
Но помолчим об этом...
Мой друг бежал из тягостного плена
кандальных дум. Он спит на берегу.
Он твердо знал - здесь горе по колено.
Я твердо знал - по верхнюю губу.
Тому виною множество причин.
Но и об этом тоже помолчим.
* * *
А. Брунько
Как же ты все о любви? Невозможно...
Первую бросил. Вторая ушла.
Третья от Бога была, но безбожно
водку лакала и музой была.
В братских попойках - как в братской могиле.
Девки соловые - не соловьи.
Те уж и слово такое забыли...
Как же ты, как же ты все о любви?
Музе с похмелья икнется печально.
Пусто на сердце и на столе.
Не вознестись. Не напиться. Кандально
звякают склянки и тянут к земле.
В девку - да в кружку - в судьбу - да в собрата -
сослепу, будто - они... не они... -
тычешься ртом, заскорузлым от мата.
Все о любви. О любви. О любви.