внезапно ностальгический пост
Николаев. Мой родной город, в который я не приезжала уже больше пяти лет.
Такого раньше не бывало. По молодости моей каждые два года мы с маменькой непременно по лету паковали трусики, жарили курочку и весело тряслись двое суток в плацкартном вагоне поезда Уфа-Одесса. Судя по данным РЖД, сейчас и поезда-то такого нет.
Человеческий мозг - невероятно прекрасная штука. Из этих поездок он не помнит сквозняков и ароматической композиции клозетов. Зато не забыл старушку, приговаривавшую "ни сна, ни аппетиту", при этом наворачивая колбаску, а потом сладко похрапывающую, заглушая стук колес. На протяжении всего пути мы на станциях покупали у барыг с сумками-тележками холодное местечковое пиво, скрашивавшее нам летний зной в душном поезде. Дважды нам попадался озорной проводник Руслан, с которым мы весело пили водку и закусывали сваренными им где-то в титане пельменями.
На границе с Украиной у меня всегда перещелкивало рубильник, и я переходила с напевного башкирского говора на дичайший суржик, от которого избавлялась потом еще полгода после поездки. На подступах к Одессе суржик догонял и маму, в Николаев мы врывались уже полноценно шокая, гэкая и, конечно, с каноническим "тю!".
Паровоз привозил нас в жемчужину у моря ранним утром, когда город еще пахнет остывшими за ночь мостовыми, когда Привоз еще тих, как спящий котик. К родным за 150 км мы добирались к позднему завтраку, который по доброй традиции состоял из голубцов, синеньких с чесночком, жареного судака, замороженной до густоты горилки, домашнего компота, маринованных помидорок и солененьких огурчиков, фаршированных перцев, мясных нарезок, каких-нибудь бризолей, борща, персиков, винограда, трех видов салатов, арбуза и грозного окрика любимой Ольги Александровны: "А ну їж!" - стоило на секунду попытаться отодвинуться от стола.
Так, кстати, продолжалось на протяжении всего отдыха. "А ну їж!" - ежедневно звучало надо мной хорошо поставленным голосом воспитателя детского сада с многолетним опытом. Обратно нас с маменькой отправляли, закатывая в вагон, как румяных, загорелых колобков.
Вот бы сейчас лето. И родной город. Прогуляться бы по улице Ольшанцев до Южного Буга, посрывать с деревьев сливы, запечься на солнце до полуобморочного состояния, провести ладонью по беленой стене дома детства, за воротами которого давно уже брешут чужие собаки.
Сидеть бы рядом с бабушкой, держать ее за руку, вдохновенно врать, что в следующий раз точно привезешь ей правнука, потому что кто, если не я, у нас в поколении все неторопливые какие-то получились. Съездить на могилу к отцу, выплакать там всю себя, высушить до ниточки, выпросить прощение, посидеть в тени единственного на все кладбище дерева.
Выпить бы ледяной "Оболони" на лавке под ивою возле "Водолея". Или в генделыке покидать в автомат монетки, выбирая самые идиотские песни. Услышать шум фонтана возле ДК Металлургов, почувствовать летящие от него брызги. Сходить потолкаться на базар, одуреть от аромата в рыбном ряду, выбрать золотистого копченого леща, который нектар и амброзия, и нет пищи совершеннее его. Купить себе очередной сарафан, вдоволь наторговавшись с усатым хитрым мужиком. Упасть дома под кондиционер и ржать до икоты над "Энеидой". Сходить с племянником в зоопарк, а потом с ним же пить "Шабо", потому что этот мелкий паршивец уже внезапно взрослый женатый дядька. Вечером приклеить накладные ресницы, надеть платье покороче и поехать с сестрой или другом детства кутить в город на Советскую, где разморенные дневной жарой люди медленно дефилируют мимо шалманов с громкой музыкой. Перейти по мосту Ингул, пошарахаться в парке Победы среди танков. Или добраться до яхт-клуба и захлебнуться красотою звездного неба над рекой. Или забуриться в какой-нибудь дичайший клуб на "гопалку", например, в Шторм, и отплясывать там, вливая в себя шот за шотом, пока ноги не откажутся шевелиться.
Поехать на дачу, объесться вишни и шашлыка одновременно, сорвать голос, пытаясь перекричать гомон нашей большой ватаги. Тихо в каком-нибудь углу, подальше от наших шумных женщин, побеседовать с обожаемым братом, потом задремать в тени груши под веселые споры и совершенно дурацкую музыку, модную в Корабельном районе в этом сезоне. Расплавиться, растаять, раствориться в тепле любимой семьи.
Скучаю немилосердно.
Родной мой Николаев. Когда я снова тебя увижу?
КДПВ для тех, кто честно прочитал.
Николаев, 2010 год
Такого раньше не бывало. По молодости моей каждые два года мы с маменькой непременно по лету паковали трусики, жарили курочку и весело тряслись двое суток в плацкартном вагоне поезда Уфа-Одесса. Судя по данным РЖД, сейчас и поезда-то такого нет.
Человеческий мозг - невероятно прекрасная штука. Из этих поездок он не помнит сквозняков и ароматической композиции клозетов. Зато не забыл старушку, приговаривавшую "ни сна, ни аппетиту", при этом наворачивая колбаску, а потом сладко похрапывающую, заглушая стук колес. На протяжении всего пути мы на станциях покупали у барыг с сумками-тележками холодное местечковое пиво, скрашивавшее нам летний зной в душном поезде. Дважды нам попадался озорной проводник Руслан, с которым мы весело пили водку и закусывали сваренными им где-то в титане пельменями.
На границе с Украиной у меня всегда перещелкивало рубильник, и я переходила с напевного башкирского говора на дичайший суржик, от которого избавлялась потом еще полгода после поездки. На подступах к Одессе суржик догонял и маму, в Николаев мы врывались уже полноценно шокая, гэкая и, конечно, с каноническим "тю!".
Паровоз привозил нас в жемчужину у моря ранним утром, когда город еще пахнет остывшими за ночь мостовыми, когда Привоз еще тих, как спящий котик. К родным за 150 км мы добирались к позднему завтраку, который по доброй традиции состоял из голубцов, синеньких с чесночком, жареного судака, замороженной до густоты горилки, домашнего компота, маринованных помидорок и солененьких огурчиков, фаршированных перцев, мясных нарезок, каких-нибудь бризолей, борща, персиков, винограда, трех видов салатов, арбуза и грозного окрика любимой Ольги Александровны: "А ну їж!" - стоило на секунду попытаться отодвинуться от стола.
Так, кстати, продолжалось на протяжении всего отдыха. "А ну їж!" - ежедневно звучало надо мной хорошо поставленным голосом воспитателя детского сада с многолетним опытом. Обратно нас с маменькой отправляли, закатывая в вагон, как румяных, загорелых колобков.
Вот бы сейчас лето. И родной город. Прогуляться бы по улице Ольшанцев до Южного Буга, посрывать с деревьев сливы, запечься на солнце до полуобморочного состояния, провести ладонью по беленой стене дома детства, за воротами которого давно уже брешут чужие собаки.
Сидеть бы рядом с бабушкой, держать ее за руку, вдохновенно врать, что в следующий раз точно привезешь ей правнука, потому что кто, если не я, у нас в поколении все неторопливые какие-то получились. Съездить на могилу к отцу, выплакать там всю себя, высушить до ниточки, выпросить прощение, посидеть в тени единственного на все кладбище дерева.
Выпить бы ледяной "Оболони" на лавке под ивою возле "Водолея". Или в генделыке покидать в автомат монетки, выбирая самые идиотские песни. Услышать шум фонтана возле ДК Металлургов, почувствовать летящие от него брызги. Сходить потолкаться на базар, одуреть от аромата в рыбном ряду, выбрать золотистого копченого леща, который нектар и амброзия, и нет пищи совершеннее его. Купить себе очередной сарафан, вдоволь наторговавшись с усатым хитрым мужиком. Упасть дома под кондиционер и ржать до икоты над "Энеидой". Сходить с племянником в зоопарк, а потом с ним же пить "Шабо", потому что этот мелкий паршивец уже внезапно взрослый женатый дядька. Вечером приклеить накладные ресницы, надеть платье покороче и поехать с сестрой или другом детства кутить в город на Советскую, где разморенные дневной жарой люди медленно дефилируют мимо шалманов с громкой музыкой. Перейти по мосту Ингул, пошарахаться в парке Победы среди танков. Или добраться до яхт-клуба и захлебнуться красотою звездного неба над рекой. Или забуриться в какой-нибудь дичайший клуб на "гопалку", например, в Шторм, и отплясывать там, вливая в себя шот за шотом, пока ноги не откажутся шевелиться.
Поехать на дачу, объесться вишни и шашлыка одновременно, сорвать голос, пытаясь перекричать гомон нашей большой ватаги. Тихо в каком-нибудь углу, подальше от наших шумных женщин, побеседовать с обожаемым братом, потом задремать в тени груши под веселые споры и совершенно дурацкую музыку, модную в Корабельном районе в этом сезоне. Расплавиться, растаять, раствориться в тепле любимой семьи.
Скучаю немилосердно.
Родной мой Николаев. Когда я снова тебя увижу?
КДПВ для тех, кто честно прочитал.
Николаев, 2010 год