Как пишутся антирецензии
Тульский историк А.В. Журавель о проблеме упадка культуры рецензирования в современной исторической науке.
Александр ЖУРАВЕЛЬ. Как пишутся антирецензии, Или «Здравствуй, племя младое, незнакомое…»
"Но в науке слишком долгое время считалось дурным тоном даже заговаривать о ее этических проблемах, а уж называть вещи своими именами - тем более. Фигура умолчания на сей счет господствовала абсолютно. Традиционно излагались - и в целом и до сих пор излагаются - обезличенные идеи и мнения. И хотя к ним приписываются имена (фамилии и инициалы), но об их носителях читатели ничего не могут узнать, кроме в лучшем случае формальных сведений, ничего не говорящих о личности автора. Научный язык - это язык безэмоциональный: обезличенные люди обезличенно выражают свои обезличенные мнения.
В этом отношении интернет кажется явлением благотворным, но беда заключается в том, что сетевое самовыражение не стало предпосылкой для творческого самовыражения в академических текстах: говорить о личном отношении к обсуждаемым проблемам и тем более к носителям обсуждаемых идей до сих пор не принято. Но вот незадача: истинное отношение авторов статей к оппонентам «читается» в последнее время все чаще и все более отчетливо. Читается между строк. И отношение в таких случаях обычно - жестко негативное. И приобретает это три основные формы: 1) я оппонента «не люблю», а потому я его и его работы игнорирую - как будто их нет совсем; 2) я оппонента «не люблю», а потому разбирать его доводы всерьез не буду; лишь вскользь противопоставлю его взглядам свои и пожурю его за легковесность доказательств; 3) если же оппонент меня как-то задел, то его «ненавижу», а потому устрою ему погром, т.е. подробно разберу его систему доказательств со своей колокольни, покажу их никчемность и сделаю оргвыводы: оппонент - не ученый, лжеученый, плохой ученый; его идеи - в корне неправильные, лежащие за пределами истинной науки и даже ей противостоящие. Правильные, научные, взгляды - только у меня и у тех, кто со мной согласен.
Я сознательно утрирую эти основные подходы к критике оппонентов, но такова уж реальность. Можно было бы выразиться помягче, но суть от этого не изменится: такая «научная критика» с точки зрения научного идеала не имеет почти никакого отношения ни к науке, ни к критике. Почти - оговорка необходимая: во-первых, приходится говорить о науке реальной, а не об идеальной; во-вторых, и в разносной «критике» иногда встречаются отдельные здравые, справедливые мысли, указывающие на реальные недостатки разбираемых работ.
И погромы (без кавычек), и умеренные «рецензии» (в кавычках) отличаются одной общей чертой: в них всегда игнорируются либо общая методологическая посылка, лежащая в основе «рецензируемой» работы, либо система доказательств, обосновывающая авторские выводы, либо то и другое вместе. Им обычно механически противопоставляется другая концепция, которая «подкрепляется» несколькими частными примерами, будто бы доказывающими правоту критика и неправоту его оппонента. То обстоятельство, что единичные факты, вырванные из контекста (авторской системы доказательств), сами по себе способны «доказать» не одну, а несколько разных концепций - это особенно касается средневековой истории, - критиками обычно во внимание не принимается. Их задача - другая, пропагандистская: развенчать любым способом противника и перетянуть на свою сторону как можно больше нейтральных читателей, имеющих о теме самое общее представление.
Разумеется, такая «критика» вызывает у ее жертвы протест и желание ответить - зачастую так же и даже более хлестко. Если у противоборствующих ученых есть соратники, то образуются «партии», выступающие сплоченно и устраивающие противнику (или противникам) погром - серию публикаций, чаще в одном издании. Погромы могут иметь и идеологический, и личный характер, но форма и конечные «выводы» от этого мало меняются: личность клеймится, взгляды выносятся за пределы правильной науки".
Александр ЖУРАВЕЛЬ. Как пишутся антирецензии, Или «Здравствуй, племя младое, незнакомое…»
"Но в науке слишком долгое время считалось дурным тоном даже заговаривать о ее этических проблемах, а уж называть вещи своими именами - тем более. Фигура умолчания на сей счет господствовала абсолютно. Традиционно излагались - и в целом и до сих пор излагаются - обезличенные идеи и мнения. И хотя к ним приписываются имена (фамилии и инициалы), но об их носителях читатели ничего не могут узнать, кроме в лучшем случае формальных сведений, ничего не говорящих о личности автора. Научный язык - это язык безэмоциональный: обезличенные люди обезличенно выражают свои обезличенные мнения.
В этом отношении интернет кажется явлением благотворным, но беда заключается в том, что сетевое самовыражение не стало предпосылкой для творческого самовыражения в академических текстах: говорить о личном отношении к обсуждаемым проблемам и тем более к носителям обсуждаемых идей до сих пор не принято. Но вот незадача: истинное отношение авторов статей к оппонентам «читается» в последнее время все чаще и все более отчетливо. Читается между строк. И отношение в таких случаях обычно - жестко негативное. И приобретает это три основные формы: 1) я оппонента «не люблю», а потому я его и его работы игнорирую - как будто их нет совсем; 2) я оппонента «не люблю», а потому разбирать его доводы всерьез не буду; лишь вскользь противопоставлю его взглядам свои и пожурю его за легковесность доказательств; 3) если же оппонент меня как-то задел, то его «ненавижу», а потому устрою ему погром, т.е. подробно разберу его систему доказательств со своей колокольни, покажу их никчемность и сделаю оргвыводы: оппонент - не ученый, лжеученый, плохой ученый; его идеи - в корне неправильные, лежащие за пределами истинной науки и даже ей противостоящие. Правильные, научные, взгляды - только у меня и у тех, кто со мной согласен.
Я сознательно утрирую эти основные подходы к критике оппонентов, но такова уж реальность. Можно было бы выразиться помягче, но суть от этого не изменится: такая «научная критика» с точки зрения научного идеала не имеет почти никакого отношения ни к науке, ни к критике. Почти - оговорка необходимая: во-первых, приходится говорить о науке реальной, а не об идеальной; во-вторых, и в разносной «критике» иногда встречаются отдельные здравые, справедливые мысли, указывающие на реальные недостатки разбираемых работ.
И погромы (без кавычек), и умеренные «рецензии» (в кавычках) отличаются одной общей чертой: в них всегда игнорируются либо общая методологическая посылка, лежащая в основе «рецензируемой» работы, либо система доказательств, обосновывающая авторские выводы, либо то и другое вместе. Им обычно механически противопоставляется другая концепция, которая «подкрепляется» несколькими частными примерами, будто бы доказывающими правоту критика и неправоту его оппонента. То обстоятельство, что единичные факты, вырванные из контекста (авторской системы доказательств), сами по себе способны «доказать» не одну, а несколько разных концепций - это особенно касается средневековой истории, - критиками обычно во внимание не принимается. Их задача - другая, пропагандистская: развенчать любым способом противника и перетянуть на свою сторону как можно больше нейтральных читателей, имеющих о теме самое общее представление.
Разумеется, такая «критика» вызывает у ее жертвы протест и желание ответить - зачастую так же и даже более хлестко. Если у противоборствующих ученых есть соратники, то образуются «партии», выступающие сплоченно и устраивающие противнику (или противникам) погром - серию публикаций, чаще в одном издании. Погромы могут иметь и идеологический, и личный характер, но форма и конечные «выводы» от этого мало меняются: личность клеймится, взгляды выносятся за пределы правильной науки".