Белые бедняки современной ЮАР
«Не хочу быть «белым», «черным» или «цветным»»
Окончание
- В начале беседы ты упоминал о «профсоюзе для белых». Расскажи о нем подробнее.
- Профсоюз «Солидарность» - это достаточно старый промышленный «белый» профсоюз. То, что происходит с ним последние пять лет - очень интересно и показательно. По сути, сейчас это уже не профсоюз, а некое общественное движение. В неформальных кругах о нем уже говорят как об «империи» или «государстве в государстве». У них есть целый ряд своих СМИ, свой исследовательский институт, свое ПТУ, свой институт, который сейчас должен получить лицензию на присуждению степени PhD, и еще ряд организаций как-то с ними аффилированных.
В чем политический смысл этих процессов? У африканеров, в силу объективных демографических факторов, нет возможности иметь свое представительство в парламенте - несмотря на наличие правой партии «Freedom Front Plus», которая получает на всех выборах около 160 тысяч голосов и у которой сейчас 4 места в парламенте. Несмотря на это, никакого существенного влияния на южноафриканскую политику африканеры - как сообщество - оказывать не могут. Другое дело, нужно им это или нет - но это мы пока не обсуждаем.
Так вот, осознав это, лидеры африканеров решили, что мобилизация на этнической основе должна проходить в каких-то других организационных рамках - и развернули движение «Солидарность». Сведущие люди говорят, что в членах этого профсоюза и связанных с ним организаций состоят практически все работоспособные африканеры. Речь идет не только о рабочих, поскольку в данный момент «Солидарность» включает в себя людей совершенно разных профессий, без какой-либо привязки к сфере деятельности. Это такой профсоюз для всех африканеров.
- То есть любой африканер может стать членом профсоюза в силу своей этнической принадлежности? Но это ведь не профсоюз уже - это нечто совершенно другое?
- Да, ты можешь быть программистом, юристом, или металлургом и входить в этот профсоюз. Основной массив его работы связан с оспариванием незаконных с их точки зрения увольнений. В практическом смысле этот профсоюз представляет из себя мощную юридическую команду, которая судится с нанимателями. Ну, и понятно, что этот профсоюз далеко не левый - они не заняты ни организацией забастовок, ни повышением сознательности трудящихся. Разве что только повышением сознания трудящихся африканеров - именно как африканеров. За счет таких организаций как «F.A.K» (Federasie van Afrikaanse Kultuurvereniginge, Федерация африканерских культурных объединений, старейшая культурная лига, которая недавно вошла в «семью Солидарности»), профсоюз «Солидарность» подмял под себя практически все организации, так или иначе связанные с африканерским сообществом.
Что это такое - пока сложно сказать, поскольку все это происходит вот буквально сейчас, что называется, у тебя под носом. Возможно, это некое стремление переосмыслить себя как африканерское сообщество в новых условиях.
- А со стороны собственно африканерских рабочих нет каких-то попыток влиться в общее профсоюзное движение Южной Африки? Либо они совершенно осознанно и четко стремятся от него дистанцироваться?
- Да, верхушка этого движения, безусловно, осознанно пытается дистанцироваться от КОСАТУ (Congress of South African Trade Unions, крупнейшее профсоюзное объединение ЮАР, входящее в правящий альянс Южноафриканской компартии и АНК). Поскольку у них в голове живет идея, что нужно заботиться «о своих».
- И у них нет никакого осознания общеклассовых интересов? Какой, например, была реакция на события, произошедшие в прошлом году на Марикане? «Солидарность» заявляла какую-то свою позицию по этому поводу?
- Я не смотрел специально, как они отреагировали. Но рискну предположить, что им либо было все равно, либо они могли использовать это событие как повод в очередной раз покритиковать правительство. Что касается солидарности - теперь уже в прямом смысле слова, - белых рабочих с черными - мне очень хочется думать, что такие рабочие есть, но лично я их не встречал.
- Ты не пытался спросить, на чем основано их нежелание вливаться в уже существующие профсоюзные структуры - чтобы вместе, единым фронтом отстаивать свои социальные интересы? И что, напротив, заставляет их создавать какие-то свои собственные этноцентричные структуры?
- Я не задавал им такой вопрос, потому что боялся повергнуть их в шок - подобно тому, как ты сейчас своим вопросом поверг в шок меня. Видишь ли, «Солидарность» и прочие аффилированные с нею институты вообще не видят себя частью какого-то широкого рабочего фронта или социального движения. Они видят себя такой сущностью, вокруг которой должны собираться белые африканеры.
- И это по-прежнему влияние наследия политики апартеида? Или же это какая-то более недавняя тенденция, связанная с неолиберальным креном в политике АНК?
- Если говорить о «Солидарности», процесс резкого усиления этой структуры произошел буквально за несколько последних лет. Что послужило к этому толчком? Сложно сказать однозначно. Существует такое мнение, что после 1994 г. африканерское сообщество впало в состояние социальной апатии - примерно, как у нас, в России. То есть в обмен на гарантию какого-то более-менее комфортного существования они отказались от политического участия в жизни страны.
В какой-то момент это состояние было преодолено - в том числе и потому, что это существование, как выяснилось, оказалось не таким уж и комфортным для многих из них. Взять хотя бы ту же политику «Affirmative Action». Люди стали организовываться вокруг того, что было для них доступно. Хорошо, что эта организация не произошла вокруг каких-то уж совсем одиозных ультраправых формирований. А их довольно много и они до сих пор существуют - пребывая в убежденности, что завтра к ним, вскинув свои руки, придут миллионы буров-африканеров.
- Но их же всего 2,5 млн?
- Да. Но я сам лично встречался с такими людьми, которые живут в ожидании реванша. Причем, в какой-то момент мне это напомнило наши выборы в Координационный совет оппозиции. Я, конечно, понимаю натянутость данного сравнения. Но вот я встречался с таким человеком, как Андриес Безюйденхойт, председатель Подлинной Национальной партии, которая еще в 1970-х годах была в оппозиции Национальной партии - за то, что. По их мнению, она была недостаточно правая. Так вот, этот голубоглазый и светловолосый, правда, уже седой человек в прошлом году принял участие в выборах в так называемый африканерский «Народный совет» - Фолксраад. Помимо него и его партии там было еще какое-то количество одиозных людей - хотя, между прочим, там светились и некоторые люди из «Солидарности», что тоже открывает нам глаза на некоторые вещи. В результате в этой выборной кампании приняло участие около 40 тысяч человек - и, по сути, они выбирали координационный орган некой новой политической единицы, которая не ждет ничего хорошего от правительства, и хочет как-то самоуправляться. В России в выборах в Координационный совет приняло участие свыше 80 тысяч человек - если я не ошибаюсь?
- Почти сто.
- С учетом соотношения количества населения это примерно сопоставимые цифры. И вот, я спросил Безюйденхойта: «вы отдаете себе отчет в том, что вы занимаетесь чем-то совершенно бесполезным?». На что он мне ответил: «Нет, мы ждем, что в какой-то момент люди все поймут, придут к нам, и мы снова будем на коне».
И таких примеров много. Причем Подлинная Национальная партия - это лишь один из кейсов, причем даже не самый засвеченный в информационном плане. Премию World Press Photo 2012 выиграл репортаж о Kommandoskorps - это детские ультраправые лагеря африканеров, а National Geographic пишет сейчас об ультраправой организации Zuidlanders. Существует какое-то количество таких максимально одиозных структур - причем, в этой среде тоже есть разные тенденции. Как мне кажется, некоторые из них все-таки сообразили, что не будет ни вооруженного восстания африканеров, ни этнической автономии, и переориентировались на информационную войну. Ведь это такая сочная экзотика - расисты в постапартеидной ЮАР. Это заведомо беспроигрышная картинка для СМИ, все готовы туда ехать, я не знаю, почему у «Вайса» еще нет об этом репортажа.
И хмурые дядьки, которые мнят себя правопреемниками легендарных бурских генералов, неосознанно используют концепцию вьетнамского генерала-коммуниста Во Нгуэн Зиапа - о пропаганде в тылу врага. Это смешно, но, надо сказать, что это все же срабатывает. Эти сообщения о том, что в Южной Африке теснят белых, в качестве какой-то контрабанды все же проникает в информационное поле - и кое-кто на это клюет. Вот журналисты BBC даже клюют.
Но люди не группируются массово вокруг этих персонажей. Даже правые африканеры, которые не боятся признаваться в том, что они правые африканеры, с иронией смотрят на все эти фашиствующие клики и группируются вокруг «Солидарности». Конечно, это тоже правая структура, но там скорее либеральная среда, Наверное, это самая либеральная структура из подобных имеющихся в наличии в ЮАР.
- Левые идеи, насколько я понимаю, вообще не находят в этой среде никакого отклика - в том числе и у рабочих и бедняков. В чем причина этого, по твоему мнению?
- Мне сложно будет ответить на этот вопрос. К сожалению, находясь на севере страны, ты, действительно, не встретишь среди африканеров людей с левыми взглядами. Африканеров с левыми взглядами можно встретить в Западном Кейпе - но это будут скорее люди из университетской среды. Среди африканерских рабочих я вообще не встречал людей с отрефлексированными левыми взглядами - разве что с какими-то стихийно-анархическими идеями.
- Мы живем сейчас в эпоху, когда по всему миру набирают силу самые различные социальные движения, четко вписывающие себя в контекст левой традиции - в том или ином варианте, начиная от движения «Оккупай Уолл-стрит» до тех же колумбийских партизан, которые по поступившей сегодня информации собираются войти в правительство и как-то влиять на политический процесс. Интерес к левым идеям, так или иначе, растет. И тут мы видим на этом фоне такой ультраправый такой оазис, где живут люди, которые, очевидно, относятся к классу пролетариев и являются социальной базой какого-нибудь потенциально мощного социального движения - но при этом предпочитают существовать в виде замкнутого, сугубо провинциального, местечкового, по своей сути и абсолютно безнадежного с политической точки зрения, движения. Как ты можешь это объяснить?
- Некоторые из них все же мыслят себя в контексте интернационального движения. Многие из этих всех безумных людей - постоянные гости каких-то форумов национальных меньшинств, которые проводит Евросоюз. Они туда постоянно ездят, выступают. Европейские ультраправые политики находятся с ними в большой дружбе. Например, норвежские неонацисты поддерживают теплые отношения с южноафриканскими - ну и так далее. То есть это международное движение.
- А есть ли у них какие-то контакты с российскими ультраправыми? Ведь у в России существует достаточно старая традиция симпатий к африканерам, начиная еще с времен англо-бурской войны, куда россияне ездили добровольцами - сражаться на их стороне.
- Пока нет. Хотя дискурс англо-бурской войны, конечно, там популярен. 99% моих знакомств с жителями Претории начинались с обсуждения англо-бурской войны - после чего, примерно со второй недели своей работы в поле я начал пытаться переводить разговор на ангольскую войну, и в ответ на это мои собеседники обиженно замолкали. Так что да, Россия воспринимается там как дружественная страна - причем, именно в контексте англо-бурской войны. Образ СССР как-то вытеснен из коллективной мифологии. Вернее, не вполне вытеснен - все же «красная угроза» это то, с чем эти люди росли. Но об этом особенно не говорят.
- У нас ведь тоже в определенных кругах весьма распространен дискурс апартеида. Есть даже особые интернет-сообщества любителей истории режима апартеида в ЮАР, историей Родезии. Они ностальгируют по этому режиму, пытаясь представить его обществом всеобщего благоденствия, сознательно разрушенного какими-то леваками на пару с американскими спецслужбами…
- Да, я недавно встретил обновленную версию этого мифа. Я пока затрудняюсь сказать точно, в чем состоит сила его притягательности - в какой-то старательно выстроенной мифологии, наверное.
Вообще, это, конечно, уникальный вариант реализации всех этих болезненных фантазмов. Меня в последнее время занимает вопрос артикуляции вот этой самой «белости» - и в Южной Африке, и на постсоветском пространстве. Когда, где и каким образом она произошла?
...
Ведь речь тут идет не об антропологических признаках. Африканеры, о которых мы говорим - это, строго говоря, антропологически не вполне европейские люди. За триста лет жизни бок о бок с африканцами, с койсанами (племена гриква, бастеров, орламов, витбоев, происходящие от смешанных браков с белыми, известны в Южной Африке с XVIII в., а их представители входят сейчас в африканерскую общину) с кем угодно - было такое количество смешанных браков, что о биологическом европейском наследии говорить особенно не приходится. И очень часто просто невозможно «на глаз» определить, белый перед тобой или цветной - особенно в Кейпе.
И тогда это определение осуществляется за счет дополнительных факторов, которые навешиваются на цвет кожи - где человек живет, кем работает, и так далее. Задавая себе этот прямой вопрос можно в принципе обойтись без академического инструментария, интуиция подскажет правильно. Ну а дальше... У нас набор характеристик «белости» пока очень, очень размыт - но совершенно точно он будет становиться четче. Нужно внимательно за этим наблюдать - и, по возможности, сопротивляться. Очень тревожно наблюдать, как это многократно разоблаченное и доказавшее свою несостоятельность направление поднимает голову у нас на глазах - здесь, сегодня.
Исследования феномена «белости» набирают все большую популярность в гуманитарных науках. Традиционно эта дисциплина была связана с Америкой, но сегодня появляются такие исследования и на материале других регионов. ЮАР с ее колониальным наследием - прекраснейший пример того, что «белость» всегда сконструирована. Чтобы быть белым, мало иметь определенный цвет кожи, нужно еще чему-то соответствовать, нужно иметь определенный уровень дохода, быть занятым на определенной работе, жить в определенно месте. Есть такой термин, «good white», который это описывает.
Когда ты мотаешься по трущобам, куришь опиум, в 1913 г. или потребляешь метамфетамин в 2013, общаешься в основном с черными - то каким бы голубоглазым ты не был, в колониальной логике ты уже не вполне белый. И тебя надо спасать - иначе ты совсем исчезаешь с радаров колониального контроля и в итоге становишься для них «дикарем», врагом.
Я разговариваю с состоятельными африканерами в Претории, и когда речь заходит о белых бедняках, они пренебрежительно бросают: «а, это те, что живут на «lokasies» - это раньше так африканеры называли гетто для чернокожих, переферийные рабочие поселки вокруг крупных городов. Они представляются состоятельным африканерам в виде какой-то безвольной человеческой массы, которую согнали во все эти поселения.
Можно было бы ожидать, что этот колониальный дискурс повыветрится за сто лет - но нет. Конечно, он сохранился в облегченном виде - но сто лет назад ровно те же типажи сто процентов состояли бы в каком-нибудь евгеническом клубе, и вздыхали бы, как спасти этих заблудших «белых» бедняжек. Отдельные энтузиасты, как правило, связанные с разными НКО, ровно так и мыслят. Всегда находятся какие-то тетушки - условно говоря, из upper middle class или даже middle middle class, которые рвутся спасать белых бедняков, привозят им какие-то игрушки, одежду и прочие вещи, обнимаются с ними. После чего тут же, при них, начинают прыскать друг друга всякими септическими спреями, прежде чем сесть в машину и уехать. И картинка в СМИ строится вокруг этой столетней давности дичи: «ай, посмотрите, какой ужас! Белые - и в такой нищете!».
- Ты уже выступал с докладами по теме своего исследования - и у нас в стране, и за рубежом. Можешь ли ты кратко сформулировать главный тезис своего исследования?
- Главный тезис состоит в том, что после крушения режима апартеида, который на государственном уровне обеспечивал белых бедняков некой системой социальных гарантий, данная система сохранилась - пережив определенную мутацию и возродившись на уровне каких-то частных инициатив.
И за счет коммерческой выгоды этих проектов, они на самом деле воспроизводят «белую бедность» на структурном уровне. А за пределами этих проектов - уже совсем другой мир, где привилегии не гарантированы, нужно конкурировать на рынке труда, и это способствует еще большей консервации и автономизации таких сообществ.
Окончание
- В начале беседы ты упоминал о «профсоюзе для белых». Расскажи о нем подробнее.
- Профсоюз «Солидарность» - это достаточно старый промышленный «белый» профсоюз. То, что происходит с ним последние пять лет - очень интересно и показательно. По сути, сейчас это уже не профсоюз, а некое общественное движение. В неформальных кругах о нем уже говорят как об «империи» или «государстве в государстве». У них есть целый ряд своих СМИ, свой исследовательский институт, свое ПТУ, свой институт, который сейчас должен получить лицензию на присуждению степени PhD, и еще ряд организаций как-то с ними аффилированных.
В чем политический смысл этих процессов? У африканеров, в силу объективных демографических факторов, нет возможности иметь свое представительство в парламенте - несмотря на наличие правой партии «Freedom Front Plus», которая получает на всех выборах около 160 тысяч голосов и у которой сейчас 4 места в парламенте. Несмотря на это, никакого существенного влияния на южноафриканскую политику африканеры - как сообщество - оказывать не могут. Другое дело, нужно им это или нет - но это мы пока не обсуждаем.
Так вот, осознав это, лидеры африканеров решили, что мобилизация на этнической основе должна проходить в каких-то других организационных рамках - и развернули движение «Солидарность». Сведущие люди говорят, что в членах этого профсоюза и связанных с ним организаций состоят практически все работоспособные африканеры. Речь идет не только о рабочих, поскольку в данный момент «Солидарность» включает в себя людей совершенно разных профессий, без какой-либо привязки к сфере деятельности. Это такой профсоюз для всех африканеров.
- То есть любой африканер может стать членом профсоюза в силу своей этнической принадлежности? Но это ведь не профсоюз уже - это нечто совершенно другое?
- Да, ты можешь быть программистом, юристом, или металлургом и входить в этот профсоюз. Основной массив его работы связан с оспариванием незаконных с их точки зрения увольнений. В практическом смысле этот профсоюз представляет из себя мощную юридическую команду, которая судится с нанимателями. Ну, и понятно, что этот профсоюз далеко не левый - они не заняты ни организацией забастовок, ни повышением сознательности трудящихся. Разве что только повышением сознания трудящихся африканеров - именно как африканеров. За счет таких организаций как «F.A.K» (Federasie van Afrikaanse Kultuurvereniginge, Федерация африканерских культурных объединений, старейшая культурная лига, которая недавно вошла в «семью Солидарности»), профсоюз «Солидарность» подмял под себя практически все организации, так или иначе связанные с африканерским сообществом.
Что это такое - пока сложно сказать, поскольку все это происходит вот буквально сейчас, что называется, у тебя под носом. Возможно, это некое стремление переосмыслить себя как африканерское сообщество в новых условиях.
- А со стороны собственно африканерских рабочих нет каких-то попыток влиться в общее профсоюзное движение Южной Африки? Либо они совершенно осознанно и четко стремятся от него дистанцироваться?
- Да, верхушка этого движения, безусловно, осознанно пытается дистанцироваться от КОСАТУ (Congress of South African Trade Unions, крупнейшее профсоюзное объединение ЮАР, входящее в правящий альянс Южноафриканской компартии и АНК). Поскольку у них в голове живет идея, что нужно заботиться «о своих».
- И у них нет никакого осознания общеклассовых интересов? Какой, например, была реакция на события, произошедшие в прошлом году на Марикане? «Солидарность» заявляла какую-то свою позицию по этому поводу?
- Я не смотрел специально, как они отреагировали. Но рискну предположить, что им либо было все равно, либо они могли использовать это событие как повод в очередной раз покритиковать правительство. Что касается солидарности - теперь уже в прямом смысле слова, - белых рабочих с черными - мне очень хочется думать, что такие рабочие есть, но лично я их не встречал.
- Ты не пытался спросить, на чем основано их нежелание вливаться в уже существующие профсоюзные структуры - чтобы вместе, единым фронтом отстаивать свои социальные интересы? И что, напротив, заставляет их создавать какие-то свои собственные этноцентричные структуры?
- Я не задавал им такой вопрос, потому что боялся повергнуть их в шок - подобно тому, как ты сейчас своим вопросом поверг в шок меня. Видишь ли, «Солидарность» и прочие аффилированные с нею институты вообще не видят себя частью какого-то широкого рабочего фронта или социального движения. Они видят себя такой сущностью, вокруг которой должны собираться белые африканеры.
- И это по-прежнему влияние наследия политики апартеида? Или же это какая-то более недавняя тенденция, связанная с неолиберальным креном в политике АНК?
- Если говорить о «Солидарности», процесс резкого усиления этой структуры произошел буквально за несколько последних лет. Что послужило к этому толчком? Сложно сказать однозначно. Существует такое мнение, что после 1994 г. африканерское сообщество впало в состояние социальной апатии - примерно, как у нас, в России. То есть в обмен на гарантию какого-то более-менее комфортного существования они отказались от политического участия в жизни страны.
В какой-то момент это состояние было преодолено - в том числе и потому, что это существование, как выяснилось, оказалось не таким уж и комфортным для многих из них. Взять хотя бы ту же политику «Affirmative Action». Люди стали организовываться вокруг того, что было для них доступно. Хорошо, что эта организация не произошла вокруг каких-то уж совсем одиозных ультраправых формирований. А их довольно много и они до сих пор существуют - пребывая в убежденности, что завтра к ним, вскинув свои руки, придут миллионы буров-африканеров.
- Но их же всего 2,5 млн?
- Да. Но я сам лично встречался с такими людьми, которые живут в ожидании реванша. Причем, в какой-то момент мне это напомнило наши выборы в Координационный совет оппозиции. Я, конечно, понимаю натянутость данного сравнения. Но вот я встречался с таким человеком, как Андриес Безюйденхойт, председатель Подлинной Национальной партии, которая еще в 1970-х годах была в оппозиции Национальной партии - за то, что. По их мнению, она была недостаточно правая. Так вот, этот голубоглазый и светловолосый, правда, уже седой человек в прошлом году принял участие в выборах в так называемый африканерский «Народный совет» - Фолксраад. Помимо него и его партии там было еще какое-то количество одиозных людей - хотя, между прочим, там светились и некоторые люди из «Солидарности», что тоже открывает нам глаза на некоторые вещи. В результате в этой выборной кампании приняло участие около 40 тысяч человек - и, по сути, они выбирали координационный орган некой новой политической единицы, которая не ждет ничего хорошего от правительства, и хочет как-то самоуправляться. В России в выборах в Координационный совет приняло участие свыше 80 тысяч человек - если я не ошибаюсь?
- Почти сто.
- С учетом соотношения количества населения это примерно сопоставимые цифры. И вот, я спросил Безюйденхойта: «вы отдаете себе отчет в том, что вы занимаетесь чем-то совершенно бесполезным?». На что он мне ответил: «Нет, мы ждем, что в какой-то момент люди все поймут, придут к нам, и мы снова будем на коне».
И таких примеров много. Причем Подлинная Национальная партия - это лишь один из кейсов, причем даже не самый засвеченный в информационном плане. Премию World Press Photo 2012 выиграл репортаж о Kommandoskorps - это детские ультраправые лагеря африканеров, а National Geographic пишет сейчас об ультраправой организации Zuidlanders. Существует какое-то количество таких максимально одиозных структур - причем, в этой среде тоже есть разные тенденции. Как мне кажется, некоторые из них все-таки сообразили, что не будет ни вооруженного восстания африканеров, ни этнической автономии, и переориентировались на информационную войну. Ведь это такая сочная экзотика - расисты в постапартеидной ЮАР. Это заведомо беспроигрышная картинка для СМИ, все готовы туда ехать, я не знаю, почему у «Вайса» еще нет об этом репортажа.
И хмурые дядьки, которые мнят себя правопреемниками легендарных бурских генералов, неосознанно используют концепцию вьетнамского генерала-коммуниста Во Нгуэн Зиапа - о пропаганде в тылу врага. Это смешно, но, надо сказать, что это все же срабатывает. Эти сообщения о том, что в Южной Африке теснят белых, в качестве какой-то контрабанды все же проникает в информационное поле - и кое-кто на это клюет. Вот журналисты BBC даже клюют.
Но люди не группируются массово вокруг этих персонажей. Даже правые африканеры, которые не боятся признаваться в том, что они правые африканеры, с иронией смотрят на все эти фашиствующие клики и группируются вокруг «Солидарности». Конечно, это тоже правая структура, но там скорее либеральная среда, Наверное, это самая либеральная структура из подобных имеющихся в наличии в ЮАР.
- Левые идеи, насколько я понимаю, вообще не находят в этой среде никакого отклика - в том числе и у рабочих и бедняков. В чем причина этого, по твоему мнению?
- Мне сложно будет ответить на этот вопрос. К сожалению, находясь на севере страны, ты, действительно, не встретишь среди африканеров людей с левыми взглядами. Африканеров с левыми взглядами можно встретить в Западном Кейпе - но это будут скорее люди из университетской среды. Среди африканерских рабочих я вообще не встречал людей с отрефлексированными левыми взглядами - разве что с какими-то стихийно-анархическими идеями.
- Мы живем сейчас в эпоху, когда по всему миру набирают силу самые различные социальные движения, четко вписывающие себя в контекст левой традиции - в том или ином варианте, начиная от движения «Оккупай Уолл-стрит» до тех же колумбийских партизан, которые по поступившей сегодня информации собираются войти в правительство и как-то влиять на политический процесс. Интерес к левым идеям, так или иначе, растет. И тут мы видим на этом фоне такой ультраправый такой оазис, где живут люди, которые, очевидно, относятся к классу пролетариев и являются социальной базой какого-нибудь потенциально мощного социального движения - но при этом предпочитают существовать в виде замкнутого, сугубо провинциального, местечкового, по своей сути и абсолютно безнадежного с политической точки зрения, движения. Как ты можешь это объяснить?
- Некоторые из них все же мыслят себя в контексте интернационального движения. Многие из этих всех безумных людей - постоянные гости каких-то форумов национальных меньшинств, которые проводит Евросоюз. Они туда постоянно ездят, выступают. Европейские ультраправые политики находятся с ними в большой дружбе. Например, норвежские неонацисты поддерживают теплые отношения с южноафриканскими - ну и так далее. То есть это международное движение.
- А есть ли у них какие-то контакты с российскими ультраправыми? Ведь у в России существует достаточно старая традиция симпатий к африканерам, начиная еще с времен англо-бурской войны, куда россияне ездили добровольцами - сражаться на их стороне.
- Пока нет. Хотя дискурс англо-бурской войны, конечно, там популярен. 99% моих знакомств с жителями Претории начинались с обсуждения англо-бурской войны - после чего, примерно со второй недели своей работы в поле я начал пытаться переводить разговор на ангольскую войну, и в ответ на это мои собеседники обиженно замолкали. Так что да, Россия воспринимается там как дружественная страна - причем, именно в контексте англо-бурской войны. Образ СССР как-то вытеснен из коллективной мифологии. Вернее, не вполне вытеснен - все же «красная угроза» это то, с чем эти люди росли. Но об этом особенно не говорят.
- У нас ведь тоже в определенных кругах весьма распространен дискурс апартеида. Есть даже особые интернет-сообщества любителей истории режима апартеида в ЮАР, историей Родезии. Они ностальгируют по этому режиму, пытаясь представить его обществом всеобщего благоденствия, сознательно разрушенного какими-то леваками на пару с американскими спецслужбами…
- Да, я недавно встретил обновленную версию этого мифа. Я пока затрудняюсь сказать точно, в чем состоит сила его притягательности - в какой-то старательно выстроенной мифологии, наверное.
Вообще, это, конечно, уникальный вариант реализации всех этих болезненных фантазмов. Меня в последнее время занимает вопрос артикуляции вот этой самой «белости» - и в Южной Африке, и на постсоветском пространстве. Когда, где и каким образом она произошла?
...
Ведь речь тут идет не об антропологических признаках. Африканеры, о которых мы говорим - это, строго говоря, антропологически не вполне европейские люди. За триста лет жизни бок о бок с африканцами, с койсанами (племена гриква, бастеров, орламов, витбоев, происходящие от смешанных браков с белыми, известны в Южной Африке с XVIII в., а их представители входят сейчас в африканерскую общину) с кем угодно - было такое количество смешанных браков, что о биологическом европейском наследии говорить особенно не приходится. И очень часто просто невозможно «на глаз» определить, белый перед тобой или цветной - особенно в Кейпе.
И тогда это определение осуществляется за счет дополнительных факторов, которые навешиваются на цвет кожи - где человек живет, кем работает, и так далее. Задавая себе этот прямой вопрос можно в принципе обойтись без академического инструментария, интуиция подскажет правильно. Ну а дальше... У нас набор характеристик «белости» пока очень, очень размыт - но совершенно точно он будет становиться четче. Нужно внимательно за этим наблюдать - и, по возможности, сопротивляться. Очень тревожно наблюдать, как это многократно разоблаченное и доказавшее свою несостоятельность направление поднимает голову у нас на глазах - здесь, сегодня.
Исследования феномена «белости» набирают все большую популярность в гуманитарных науках. Традиционно эта дисциплина была связана с Америкой, но сегодня появляются такие исследования и на материале других регионов. ЮАР с ее колониальным наследием - прекраснейший пример того, что «белость» всегда сконструирована. Чтобы быть белым, мало иметь определенный цвет кожи, нужно еще чему-то соответствовать, нужно иметь определенный уровень дохода, быть занятым на определенной работе, жить в определенно месте. Есть такой термин, «good white», который это описывает.
Когда ты мотаешься по трущобам, куришь опиум, в 1913 г. или потребляешь метамфетамин в 2013, общаешься в основном с черными - то каким бы голубоглазым ты не был, в колониальной логике ты уже не вполне белый. И тебя надо спасать - иначе ты совсем исчезаешь с радаров колониального контроля и в итоге становишься для них «дикарем», врагом.
Я разговариваю с состоятельными африканерами в Претории, и когда речь заходит о белых бедняках, они пренебрежительно бросают: «а, это те, что живут на «lokasies» - это раньше так африканеры называли гетто для чернокожих, переферийные рабочие поселки вокруг крупных городов. Они представляются состоятельным африканерам в виде какой-то безвольной человеческой массы, которую согнали во все эти поселения.
Можно было бы ожидать, что этот колониальный дискурс повыветрится за сто лет - но нет. Конечно, он сохранился в облегченном виде - но сто лет назад ровно те же типажи сто процентов состояли бы в каком-нибудь евгеническом клубе, и вздыхали бы, как спасти этих заблудших «белых» бедняжек. Отдельные энтузиасты, как правило, связанные с разными НКО, ровно так и мыслят. Всегда находятся какие-то тетушки - условно говоря, из upper middle class или даже middle middle class, которые рвутся спасать белых бедняков, привозят им какие-то игрушки, одежду и прочие вещи, обнимаются с ними. После чего тут же, при них, начинают прыскать друг друга всякими септическими спреями, прежде чем сесть в машину и уехать. И картинка в СМИ строится вокруг этой столетней давности дичи: «ай, посмотрите, какой ужас! Белые - и в такой нищете!».
- Ты уже выступал с докладами по теме своего исследования - и у нас в стране, и за рубежом. Можешь ли ты кратко сформулировать главный тезис своего исследования?
- Главный тезис состоит в том, что после крушения режима апартеида, который на государственном уровне обеспечивал белых бедняков некой системой социальных гарантий, данная система сохранилась - пережив определенную мутацию и возродившись на уровне каких-то частных инициатив.
И за счет коммерческой выгоды этих проектов, они на самом деле воспроизводят «белую бедность» на структурном уровне. А за пределами этих проектов - уже совсем другой мир, где привилегии не гарантированы, нужно конкурировать на рынке труда, и это способствует еще большей консервации и автономизации таких сообществ.