Интервью с писателем Алексеем Ивановым, автором Тотального диктанта-2014
Я вижу мир как текст
18.04.2014, Ирина Тимофеева
Гость номера - уральский писатель, автор текста последнего Тотального диктанта Алексей Иванов.
В 2014 Тотальный диктант написали жители 263 городов России и 89 городов из 47 государств мира. Свою грамотность проверили 58 004 россиянина и 5817 жителей зарубежья. Около 2000 участников - «отличники».
13.04.2014 Тотальный диктант написали на 6 континентах Земли, в космосе и в Антарктиде, а автором текста выступил уральский писатель А. Иванов, снискавший известность романом «Географ глобус пропил». Он стал «диктатором» в НГУ, alma mater акции, и встретился с читателями в кинотеатре «Победа».
- Алексей Викторович, с чего начался ваш путь писателя?
- Лет в 10-12 я уже знал, кем буду. Это зависит не от склонностей, привычек или любовей, а от того, как человек воспринимает мир. Вор, наверное, видит мир как чужой карман. Боксёр видит мир как ринг. Дальнобойщик видит мир как трассу. Писатель видит мир как текст. Я всегда видел мир как текст. Для меня это наиболее разумная и органичная форма существования моей личности. Разумеется, мне хотелось, чтобы практическая деятельность соответствовала моим желаниям. Всё, пусть и не сразу, но получилось.
- Тогда почему - искусствоведение, а не филология?
- После школы я решил поступать в вуз на журналистику, которая, как мне представлялось, самым коротким путём приведёт к писательству. А перед этим прочитал книгу Виктории Учёновой «Беседы о журналистике», где чёрным по белому было написано: «Дорогой друг! Если ты хочешь стать писателем, никогда не иди учиться на журналиста». Я подумал, что уж всяко умнее! Но автор той книги была права, через полгода я бросил факультет журналистики и решил, что нет смысла учиться на филфаке: лучше сделать своим образованием не узкую специализацию, а широкую эрудицию. Так я поступил на искусствоведение. Мне к тому времени очень понравился язык искусствоведов, то, как они исхитряются словами описывать картины, скульптуру, архитектуру. Меня эта профессия покорила с точки зрения языка. С тех пор я искусствовед и культуролог.
- Если бы ваши романы не печатали, вы бы продолжали писать?
- Мои романы очень долго не издавались: 13 лет не выходило ни одной книги, я работал в стол. «Географа...» не печатали 8 лет, «Сердце Пармы» 3 года, «Общагу-на-Крови» 13 лет. Как видите, за эти годы я не бросил писать. Думаю, и сейчас выдержал бы это испытание.
Почему не печатали? Сами подумайте: на промышленной окраине Перми живёт никому не известный молодой человек по фамилии Иванов, что-то там пишет, не про Москву, а про Пермь, прости господи, XV в. У него нет никаких знакомств ни в журналах, ни в издательствах. Нет ни шиша денег, даже чтобы просто приехать в Москву и познакомиться с кем-то лично. Кто будет издавать такого писателя?
А тронулось всё, как это и бывает в России, «по блату». Я всё-таки наработал знакомство с Леонидом Юзефовичем, и он первое моё произведение принёс в издательство. Меня опубликовали, а дальше пошло-поехало.
- Есть ли реальный прообраз Служкина, главного героя романа «Географ глобус пропил»?
- Конечно, есть, и он перед вами. Любой автор вкладывает себя в главного героя. В н. 1990-х я действительно работал в школе, вёл географию и мировую художественную культуру. С себя я списывал и Виктора Служкина, и Осташу Перехода, если вы читали роман «Золото бунта», и многих других героев. Автору нужно вживаться в персонаж, чтобы видеть мир его глазами и понимать, что он чувствует. Это писательская норма, по крайней мере, для меня.
- Но почему ваш герой - такой? Из серой массы, с кучей проблем?
- Виктор Служкин - вневременной тип героя. Говорить о людях такого типа можно и вчера, и сегодня, и завтра. Следует разобраться, что это за человек. Я неоднократно слышал, что он тряпка, не способен на поступок. Но в романе - ситуации, в которых поступок невозможен. Что он может сделать? Изнасиловать свою жену? Избить друга? Сдать детей в полицию? Там нет места для поступка, это экзистенциальная драма. Говорят, что он лузер, неудачник. Что значит лузер? У него есть квартира, жена, пусть он и плохо с ней живёт, дочь, высшее образование, работа, друзья, хобби. Почему же он неудачник? Платят мало денег на работе? Покажите мне учителя, которому платят много. Или вот пример «лузера»: жил-был мужик, денег у него не было, друзей было немного, он был бродягой, родителей своих бросил, славы не снискал, женщины его не любили. В конце концов, его даже казнили по оговору. Полный лузер. Зовут Иисус Христос. Люди не всегда измеряются материальными вещами. И Виктор Служкин из этого числа.
Эта история о том, что важно в наше время. Когда я писал роман, а это была сер. 1990-х, главной проблемой в обществе было отсутствие гармонии. Мой герой говорил: я хочу жить как святой, не быть никому залогом счастья, не иметь никого залогом счастья, в то же время любить людей и чтобы люди меня любили. «Иного примирения на земле я не вижу». Главное слово - «примирение». Поиск гармонии - цель жизни моего романного героя. А для Виктора Служкина, которого в фильме играет Константин Хабенский, ключевая фраза другая. Будкин говорит: «Держи свою жену на цепи». Служкин-Хабенский отвечает: «Я не умею на цепи». Он не умеет и не может держать людей в неволе, зависимости. Он предоставляет свободу и жене, и другу, и школьникам. Другое дело, что люди не умеют этой свободой пользоваться... Мой герой свободен и изначально нравственен, как по своей природе деревянно дерево. Он, как в стихах Пушкина, «не боится никого, кроме Бога одного», он живёт ради истины и собой проверяет социум. А социум оказывается плоховат.
- Довольны ли вы тем, как был экранизирован ваш «Географ...»?
- Я смотрел, как всё это делается, и никак не вмешивался. Это моя принципиальная позиция: если ты доверяешь авторам, не нужно лезть в их работу, хватать за рукава, дёргать за полу. Пусть они делают так, как считают нужным. Я доверяю и Александру Велединскому, и Валерию Тодоровскому, и Константину Хабенскому. Как видите, результат оправдал мою политику. Мне фильм исключительно понравился.
Вполне возможно, что в скором времени начнутся работы по экранизации «Псоглавцев» и «Сердца Пармы», но всё зависит от того, смогут ли продюсеры выкружить деньги. А права проданы практически на всё, что я написал.
Все свои книги мне хочется увидеть на экране. И сказочно-таёжный роман «Сердце Пармы», и речной «Золото бунта», и в формате сериала, как мне кажется, интересно получится «Блудо и МУДО». Но мало - художественные романы, мне в виде фильмов хотелось бы увидеть свои книги в жанре нон-фикшн. Например, книгу «Ёбург» о городе Екатеринбурге в девяностые-нулевые годы, которая вышла недавно.
- Что это за книга?
- «Ёбург» - это 100 новел о том, как закрытый советский индустриальный город Свердловск превратился в постиндустриальный, хайтековский, евроазиатский мегаполис. Главные герои книги и политики, и поэты, и художники, и общественные деятели, и криминальные авторитеты. Часть из них забыта, часть и сейчас на слуху, одни известны всей стране, другие - только в пределах Екатеринбурга. Тем не менее истории, которые я там рассказываю, уверен, общезначимые.
- Почему возник писатель Маврин? И всё ли он уже написал?
- Маврин возник потому, что меня достали московские критики и литературоведы, которые навесили на меня ярлык «писатель-краевед, певец Перми». Я написал восемь романов, из них Пермь как место действия упоминается в одном. Тем не менее я «певец Перми», «писатель-краевед». Все эти клише мне ужасно надоели. Я подумал: напишу-ка я новый роман под псевдонимом Маврин. Но не тут-то было! Клише появились новые, например, «писатель-деревенщик XXI в.». Так что Маврин сделал своё дело, Маврин может уйти.
- Откуда диалектная лексика в вашем романе «Золото бунта»?
- Роман «Золото бунта» не наследие Шишкова или Мамина-Сибиряка. Эти авторы изучали реальную жизнь и пытались её отразить. Мой роман сконструированный, постмодернистский. И лексика, которая в нём употребляется, искусственно вживлена в текст. Чтобы сделать это, я раздобыл очень редкое издание - «Словарь для работников лесной, судостроительной и химической промышленности» конца XIX в. В нём огромное количество интереснейших слов, которые относятся к лесу. Вы, наверное, слышали расхожее мнение, что у чукчей 48 названий для снега? У русских же бесконечное количество названий для леса. Три четверти этих слов уже вышли из употребления и забылись, хотя на слух воспринимаются как смутно знакомые. Я из этого словаря брал только красивые слова. Кроме всего этого, я взял огромный народный пласт приданий и верований. Они настолько растворены в тексте, что их никто не замечает. Например, «он спал так крепко, как будто его обвела рука мертвеца», или «заблудился, как будто в лесу раздавил мышь». Читатель проскальзывает это глазами и не замечает, как эта картинка сделана. Мне в этом смысле сильно помогла работа Владимира Даля «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа». Ещё я взял поверья, которые бытовали в среде раскольников и сектантов XVIII-XIX вв. А кроме того, и сочинял, как не знаю кто. Горжусь тем, что в романе я придумал восьмое церковное таинство. Между прочим, это непросто: придумайте четвёртый закон Ньютона! А я взял и придумал. Я придумал и множество поверий сплавщиков, историй - про Трифона Вятского и других местно чтимых святых. Это всё конструкт. Он ожил, люди считают его за подлинную вещь. И автоматически приравнивают меня к Мамину-Сибиряку, Шишкову и другим подобным авторам.
- А на основе чего вы пишете свои нехудожественные книги?
- Если я пишу книги нон-фикшн, это всё-таки не исторические книги, они интересны прежде всего с точки зрения социологических и культурологических концепций. В книге «Горнозаводская цивилизация», например, я утверждаю, что феномен уральского мастера религиозный, а не промышленный. Уральский мастер никогда не изобретал никаких новых принципов, он усовершенствовал те, которые были изобретены до него. Те же Черепановы ведь не изобрели паровоз: они увидели паровоз Стефенсона и построили такой же, но сами. Уральские мастера всегда почитали родителей своих, они уважали традицию, а для промышленного мировоззрения нет традиций, прогресс отрицает всё, что было до него. Или, например, уральский мастер должен своей жизнью являть пример нравственной высоты. Какая разница для профессионала, морален он или нет? Образ уральского мастера - это культурологический тип, сформированный по религиозному образцу, делаю я вывод. Те же Черепановы со своим паровозом - это отец, сын и святой пар.
- Каких современных авторов вы предпочитаете?
- Я не люблю топ-листы. Да и как определить, писатель современный или несовременный. Вот Станислав Лем - он какой? С одной стороны, он уже умер, с другой, сколько времени должно пройти со смерти автора, чтобы он перестал быть современным? Это я ехидничаю, конечно. Мне нравятся Станислав Лем, Павел Бажов, Юрий Коваль, Стивен Кинг, Маркес. Как из этого набора одно с другим сопрягается, невозможно объяснить.
Сколько я прочитываю? Раз на раз не приходится, это зависит от прочей занятости. Я почти не читаю художественную литературу, я читаю нон-фикшн. И зачастую это такое мучительное чтение! Это написано таким корявым, противным, суконным языком, но что поделать, если мне это надо для дела? Меня недавно спросили, какую книгу я прочитал последней и мог бы посоветовать. А что я посоветую, если последняя прочитанная мной книга - «История медной промышленности СССР»?
- Что такое, по-вашему, счастье?
- Для кого-то счастье - когда понимают, для кого-то - когда обнимают. Или всё вместе. Для меня большая радость работать. Я человек уральского менталитета и самореализуюсь через работу.
Я педант, работаю планово: ставлю для себя цель - сегодня должен написать такую сцену. Если это займёт два часа - прекрасно, а если 12 - не повезло. Считаю, что для писателя ожидать вдохновения непрофессионально. Будет оно, не будет - не важно, садись и занимайся делом. Придёт вдохновение - значит, сегодня ты поработаешь меньше. А если не придёт? Сделаешь ничуть не хуже, просто этот процесс будет более трудоёмким.
18.04.2014, Ирина Тимофеева
Гость номера - уральский писатель, автор текста последнего Тотального диктанта Алексей Иванов.
В 2014 Тотальный диктант написали жители 263 городов России и 89 городов из 47 государств мира. Свою грамотность проверили 58 004 россиянина и 5817 жителей зарубежья. Около 2000 участников - «отличники».
13.04.2014 Тотальный диктант написали на 6 континентах Земли, в космосе и в Антарктиде, а автором текста выступил уральский писатель А. Иванов, снискавший известность романом «Географ глобус пропил». Он стал «диктатором» в НГУ, alma mater акции, и встретился с читателями в кинотеатре «Победа».
- Алексей Викторович, с чего начался ваш путь писателя?
- Лет в 10-12 я уже знал, кем буду. Это зависит не от склонностей, привычек или любовей, а от того, как человек воспринимает мир. Вор, наверное, видит мир как чужой карман. Боксёр видит мир как ринг. Дальнобойщик видит мир как трассу. Писатель видит мир как текст. Я всегда видел мир как текст. Для меня это наиболее разумная и органичная форма существования моей личности. Разумеется, мне хотелось, чтобы практическая деятельность соответствовала моим желаниям. Всё, пусть и не сразу, но получилось.
- Тогда почему - искусствоведение, а не филология?
- После школы я решил поступать в вуз на журналистику, которая, как мне представлялось, самым коротким путём приведёт к писательству. А перед этим прочитал книгу Виктории Учёновой «Беседы о журналистике», где чёрным по белому было написано: «Дорогой друг! Если ты хочешь стать писателем, никогда не иди учиться на журналиста». Я подумал, что уж всяко умнее! Но автор той книги была права, через полгода я бросил факультет журналистики и решил, что нет смысла учиться на филфаке: лучше сделать своим образованием не узкую специализацию, а широкую эрудицию. Так я поступил на искусствоведение. Мне к тому времени очень понравился язык искусствоведов, то, как они исхитряются словами описывать картины, скульптуру, архитектуру. Меня эта профессия покорила с точки зрения языка. С тех пор я искусствовед и культуролог.
- Если бы ваши романы не печатали, вы бы продолжали писать?
- Мои романы очень долго не издавались: 13 лет не выходило ни одной книги, я работал в стол. «Географа...» не печатали 8 лет, «Сердце Пармы» 3 года, «Общагу-на-Крови» 13 лет. Как видите, за эти годы я не бросил писать. Думаю, и сейчас выдержал бы это испытание.
Почему не печатали? Сами подумайте: на промышленной окраине Перми живёт никому не известный молодой человек по фамилии Иванов, что-то там пишет, не про Москву, а про Пермь, прости господи, XV в. У него нет никаких знакомств ни в журналах, ни в издательствах. Нет ни шиша денег, даже чтобы просто приехать в Москву и познакомиться с кем-то лично. Кто будет издавать такого писателя?
А тронулось всё, как это и бывает в России, «по блату». Я всё-таки наработал знакомство с Леонидом Юзефовичем, и он первое моё произведение принёс в издательство. Меня опубликовали, а дальше пошло-поехало.
- Есть ли реальный прообраз Служкина, главного героя романа «Географ глобус пропил»?
- Конечно, есть, и он перед вами. Любой автор вкладывает себя в главного героя. В н. 1990-х я действительно работал в школе, вёл географию и мировую художественную культуру. С себя я списывал и Виктора Служкина, и Осташу Перехода, если вы читали роман «Золото бунта», и многих других героев. Автору нужно вживаться в персонаж, чтобы видеть мир его глазами и понимать, что он чувствует. Это писательская норма, по крайней мере, для меня.
- Но почему ваш герой - такой? Из серой массы, с кучей проблем?
- Виктор Служкин - вневременной тип героя. Говорить о людях такого типа можно и вчера, и сегодня, и завтра. Следует разобраться, что это за человек. Я неоднократно слышал, что он тряпка, не способен на поступок. Но в романе - ситуации, в которых поступок невозможен. Что он может сделать? Изнасиловать свою жену? Избить друга? Сдать детей в полицию? Там нет места для поступка, это экзистенциальная драма. Говорят, что он лузер, неудачник. Что значит лузер? У него есть квартира, жена, пусть он и плохо с ней живёт, дочь, высшее образование, работа, друзья, хобби. Почему же он неудачник? Платят мало денег на работе? Покажите мне учителя, которому платят много. Или вот пример «лузера»: жил-был мужик, денег у него не было, друзей было немного, он был бродягой, родителей своих бросил, славы не снискал, женщины его не любили. В конце концов, его даже казнили по оговору. Полный лузер. Зовут Иисус Христос. Люди не всегда измеряются материальными вещами. И Виктор Служкин из этого числа.
Эта история о том, что важно в наше время. Когда я писал роман, а это была сер. 1990-х, главной проблемой в обществе было отсутствие гармонии. Мой герой говорил: я хочу жить как святой, не быть никому залогом счастья, не иметь никого залогом счастья, в то же время любить людей и чтобы люди меня любили. «Иного примирения на земле я не вижу». Главное слово - «примирение». Поиск гармонии - цель жизни моего романного героя. А для Виктора Служкина, которого в фильме играет Константин Хабенский, ключевая фраза другая. Будкин говорит: «Держи свою жену на цепи». Служкин-Хабенский отвечает: «Я не умею на цепи». Он не умеет и не может держать людей в неволе, зависимости. Он предоставляет свободу и жене, и другу, и школьникам. Другое дело, что люди не умеют этой свободой пользоваться... Мой герой свободен и изначально нравственен, как по своей природе деревянно дерево. Он, как в стихах Пушкина, «не боится никого, кроме Бога одного», он живёт ради истины и собой проверяет социум. А социум оказывается плоховат.
- Довольны ли вы тем, как был экранизирован ваш «Географ...»?
- Я смотрел, как всё это делается, и никак не вмешивался. Это моя принципиальная позиция: если ты доверяешь авторам, не нужно лезть в их работу, хватать за рукава, дёргать за полу. Пусть они делают так, как считают нужным. Я доверяю и Александру Велединскому, и Валерию Тодоровскому, и Константину Хабенскому. Как видите, результат оправдал мою политику. Мне фильм исключительно понравился.
Вполне возможно, что в скором времени начнутся работы по экранизации «Псоглавцев» и «Сердца Пармы», но всё зависит от того, смогут ли продюсеры выкружить деньги. А права проданы практически на всё, что я написал.
Все свои книги мне хочется увидеть на экране. И сказочно-таёжный роман «Сердце Пармы», и речной «Золото бунта», и в формате сериала, как мне кажется, интересно получится «Блудо и МУДО». Но мало - художественные романы, мне в виде фильмов хотелось бы увидеть свои книги в жанре нон-фикшн. Например, книгу «Ёбург» о городе Екатеринбурге в девяностые-нулевые годы, которая вышла недавно.
- Что это за книга?
- «Ёбург» - это 100 новел о том, как закрытый советский индустриальный город Свердловск превратился в постиндустриальный, хайтековский, евроазиатский мегаполис. Главные герои книги и политики, и поэты, и художники, и общественные деятели, и криминальные авторитеты. Часть из них забыта, часть и сейчас на слуху, одни известны всей стране, другие - только в пределах Екатеринбурга. Тем не менее истории, которые я там рассказываю, уверен, общезначимые.
- Почему возник писатель Маврин? И всё ли он уже написал?
- Маврин возник потому, что меня достали московские критики и литературоведы, которые навесили на меня ярлык «писатель-краевед, певец Перми». Я написал восемь романов, из них Пермь как место действия упоминается в одном. Тем не менее я «певец Перми», «писатель-краевед». Все эти клише мне ужасно надоели. Я подумал: напишу-ка я новый роман под псевдонимом Маврин. Но не тут-то было! Клише появились новые, например, «писатель-деревенщик XXI в.». Так что Маврин сделал своё дело, Маврин может уйти.
- Откуда диалектная лексика в вашем романе «Золото бунта»?
- Роман «Золото бунта» не наследие Шишкова или Мамина-Сибиряка. Эти авторы изучали реальную жизнь и пытались её отразить. Мой роман сконструированный, постмодернистский. И лексика, которая в нём употребляется, искусственно вживлена в текст. Чтобы сделать это, я раздобыл очень редкое издание - «Словарь для работников лесной, судостроительной и химической промышленности» конца XIX в. В нём огромное количество интереснейших слов, которые относятся к лесу. Вы, наверное, слышали расхожее мнение, что у чукчей 48 названий для снега? У русских же бесконечное количество названий для леса. Три четверти этих слов уже вышли из употребления и забылись, хотя на слух воспринимаются как смутно знакомые. Я из этого словаря брал только красивые слова. Кроме всего этого, я взял огромный народный пласт приданий и верований. Они настолько растворены в тексте, что их никто не замечает. Например, «он спал так крепко, как будто его обвела рука мертвеца», или «заблудился, как будто в лесу раздавил мышь». Читатель проскальзывает это глазами и не замечает, как эта картинка сделана. Мне в этом смысле сильно помогла работа Владимира Даля «О поверьях, суевериях и предрассудках русского народа». Ещё я взял поверья, которые бытовали в среде раскольников и сектантов XVIII-XIX вв. А кроме того, и сочинял, как не знаю кто. Горжусь тем, что в романе я придумал восьмое церковное таинство. Между прочим, это непросто: придумайте четвёртый закон Ньютона! А я взял и придумал. Я придумал и множество поверий сплавщиков, историй - про Трифона Вятского и других местно чтимых святых. Это всё конструкт. Он ожил, люди считают его за подлинную вещь. И автоматически приравнивают меня к Мамину-Сибиряку, Шишкову и другим подобным авторам.
- А на основе чего вы пишете свои нехудожественные книги?
- Если я пишу книги нон-фикшн, это всё-таки не исторические книги, они интересны прежде всего с точки зрения социологических и культурологических концепций. В книге «Горнозаводская цивилизация», например, я утверждаю, что феномен уральского мастера религиозный, а не промышленный. Уральский мастер никогда не изобретал никаких новых принципов, он усовершенствовал те, которые были изобретены до него. Те же Черепановы ведь не изобрели паровоз: они увидели паровоз Стефенсона и построили такой же, но сами. Уральские мастера всегда почитали родителей своих, они уважали традицию, а для промышленного мировоззрения нет традиций, прогресс отрицает всё, что было до него. Или, например, уральский мастер должен своей жизнью являть пример нравственной высоты. Какая разница для профессионала, морален он или нет? Образ уральского мастера - это культурологический тип, сформированный по религиозному образцу, делаю я вывод. Те же Черепановы со своим паровозом - это отец, сын и святой пар.
- Каких современных авторов вы предпочитаете?
- Я не люблю топ-листы. Да и как определить, писатель современный или несовременный. Вот Станислав Лем - он какой? С одной стороны, он уже умер, с другой, сколько времени должно пройти со смерти автора, чтобы он перестал быть современным? Это я ехидничаю, конечно. Мне нравятся Станислав Лем, Павел Бажов, Юрий Коваль, Стивен Кинг, Маркес. Как из этого набора одно с другим сопрягается, невозможно объяснить.
Сколько я прочитываю? Раз на раз не приходится, это зависит от прочей занятости. Я почти не читаю художественную литературу, я читаю нон-фикшн. И зачастую это такое мучительное чтение! Это написано таким корявым, противным, суконным языком, но что поделать, если мне это надо для дела? Меня недавно спросили, какую книгу я прочитал последней и мог бы посоветовать. А что я посоветую, если последняя прочитанная мной книга - «История медной промышленности СССР»?
- Что такое, по-вашему, счастье?
- Для кого-то счастье - когда понимают, для кого-то - когда обнимают. Или всё вместе. Для меня большая радость работать. Я человек уральского менталитета и самореализуюсь через работу.
Я педант, работаю планово: ставлю для себя цель - сегодня должен написать такую сцену. Если это займёт два часа - прекрасно, а если 12 - не повезло. Считаю, что для писателя ожидать вдохновения непрофессионально. Будет оно, не будет - не важно, садись и занимайся делом. Придёт вдохновение - значит, сегодня ты поработаешь меньше. А если не придёт? Сделаешь ничуть не хуже, просто этот процесс будет более трудоёмким.