Заметки по поводу процесса об убийстве Андрюши Ющинского
Обзор исторического процесса по "делу Бейлиса", сделанный корреспондентом "Харьковских ведомостей" и перепечатанный в альманахе "Мирный труд". Здесь выкладывается по принципу: чего нет в "сети".
Редакция "Мирного Труда", выполняя многочисленные пожелания, воспроизводит заметки, помещаемые день за днем в "Харьк. Ведомостях" и освещающие ход процесса.
Первые три дня дела Бейлиса
Под исступленные вопли еврейской и шаббесгойской печати началось слушанием пресловутое "дело Бейлиса". Правда, в первый же день защита предприняла попытку сорвать дело указанием на неявку некоторых "важных" свидетелей, в том числе бывшего сыщика Выгранова и представителя подполья Мифле. Такой прием ясно доказывает, что защита будет идти по пути, проторенному сотрудниками "Киевской Мысли", которые выдвинули много версий для объяснения тайны зверского убийства христианского мальчика. Уже теперь несдержанные еврейские корреспонденты пробалтываются о предстоящей роли некоего Амзора Эльмурзаевича Караваева, социал-бомбиста и анархиста-коммуниста, который в добром согласии с бывшим начальником сыскного отделения Красовским, с целью сорвать слушание дела Бейлиса в мае прошлого года, выдвинул седьмую версию: Андрюша Ющинский замучен в квартире Веры Чеберяковой ее братом Сингаевским, известным вором, вместе с другими ворами- Рудзинским и Латышевым. Дело по этому доносу было направлено к доследованию, но выставленные Красовским свидетели и на этот раз впали в совершенно несуразные и непримиримые противоречия, которые обличили несостоятельность и седьмого хитросплетения.
Такое изобилие версий объясняется страстным вожделением еврейства защитить во что бы то ни стало Бейлиса от тяготеющего над ним обвинения, которое евреями принимается как перчатка, брошенная в лицо всему их народу. Конечно, наилучшим, безусловным и неопровержимым доказательством невинности Бейлиса будет отыскание истинных убийц. Раз они не будут найдены, то даже оправдание Бейлиса не снимет тяжкого подозрения, лежащего на еврейских изуверах. Сильной уликой против них служит "грозный факт", отмеченный известным знатоком еврейского вопроса, А. С. Шмаковым: "располагая безграничными средствами и лучшею в мире тайной полицией, кагал тем не менее не был в состоянии, на пути веков, как и в наши дни, устранить следующий грозный для него, но неизменный факт: евреи бывали осуждаемы (по делам об ритуальных убийствах), в большинстве случаев достигали оправдательных приговоров, но никогда и нигде в делах этого рода не было обнаружено других виновников, хотя замученные и обескровленные жертвы состояли на лицо"... И вот еврейская газета "Киевская Мысль" на первых порах объясняет злодейство садизмом полового психопата, но вскрытие окончательно и бесповоротно разрушает это «построение». Затем, доброволец из той же "Киевской Мысли" еврей Борщевский является к следователю и бросает обвинение на мать Ющинского, якобы желавшую отделаться от внебрачного ребенка и завладеть его деньгами. Ее арестовывают, но после почти двухнедельного содержания под стражей освобождают за полным отсутствием улик. Тогда евреи набрасывают подозрение на отчима убитого- Луку Приходько. Он также попадает под стражу, но его невиновность доказывается бесспорным пребыванием в день преступления в мастерской на глазах множества свидетелей. И это хитросплетение рухнуло, но не пала энергия еврейских "изобретателей": к следователю опять добровольцем направляется новый еврей и сотрудник той же "Киевской Мысли" Ордынский и единственно на основании болтовни еврейки Трайны Клейн утверждает, будто Ющинского убили его родственники, желавшие воспользоваться его деньгами, и вот арестован дядя замученного отрока Федор Нежинский, но следствие выясняет, что и этот донос вполне несостоятелен, так как никаких "отцовских" денег у мальчика никогда не было.
В этих арестах и освобождениях проходит драгоценное время, с 12-го марта по 3 августа, когда прокурор судебной палаты предложил следователю привлечь Бейлиса в качестве обвиняемого. Но едва его взяли под стражу, как "от неизвестной причины" заболевает главный свидетель против Бейлиса - Женя Чеберяков и умирает 8 августа. Вскоре вслед за ним в могилу сходит, также таинственно, его сестренка Валя, бывшая в день смерти Ющинского вместе с ним на кирпичном заводе Зайцева.
Опасные свидетели по особо "счастливой случайности" убраны с пути, но для бесспорного оправдания Бейлиса необходимо указать других «настоящих убийц». Судьба и тут "благоприятствует" Бейлису: 25 августа Мищук, устраненный прокурором от розыска в виду сделанных явных промахов, находит "вещественные доказательства" виновности Кучеренко, Цуненко и Романюка. Последнего забирают под стражу, но при ближайшем исследовании мищуковское сенсационное открытие оказывается грубой подделкой, за которую Мищук и его пособники, сыщики Смоловик и Падалка попадают под суд. Это дело разбирается дважды и обвинительный приговор харьковской судебной палаты входит в силу по решению Сената: лишение прав состояния и отдача в арестантские роты карают служебный подлог, явно направленный к сокрытию правды указанием на то, что Ющинский пал от руки киевских подонков, опасавшихся выдачи их Андрюшей, якобы бывшим свидетелем и участником их воровских подвигов.
Но еврейство не унимается. Третий сотрудник все той же еврейской газеты "Киевская Мысль"- Бразуль-Брушковский находит новую виновницу злодейства - Веру Чеберякову, мать загадочно погибших Жени и Вали Чеберяковых. Сотрудниками Бразуля-Брушковского выступают отставной сыщик Выгранов, еврей-присяжный поверенный, объявивший себя защитником Бейлиса, богач-миллионер Марголин и еще сотрудник все той же "К. М"- Перехрист. Устраивается поездка в Харьков где в гостинице "Эрмитаж" Вере Чеберяковой предлагают 40.000 р. за то, чтоб она взяла убийство Ющинского на себя, суля ей дать такой документ, что ее "днем с огнем не найдут", а в случае привлечения к суду,- предоставить защиту наилучших адвокатов. Сделка не состоялась, но поездка в Харьков "теплой и темной" компании устанавливается документально. Присяжный поверенный Марголин был отстранен от защиты Бейлиса, о котором в январе 1912 года был составлен обвинительный акт. Однако, всего через неделю после его составления неутомимый Бразуль-Брушковский подает новый донос, обвиняющий в убийстве Ющинского братьев Мифле и некоего Назаренко. Эта стряпня была также расследована и Бразуль-Брушковский вынужден был, после допроса представленных им "свидетелей", сознаться, что он сам "не доверял сообщаемым ими сведениям", на основании которых он, однако, позволил себе обвинять людей в ужасном злодеянии, караемом бессрочной каторгой... Естественно, что все эти еврейские попытки отразились на обвинительном акте и затянули слушание дела Бейлиса, который благодаря интригам своих соотечественников 26 месяцев провел в предварительном заключении. Правда,- у него оказались "лучшие защитники", но допрос свидетелей в первые же дни рисует яркий образ скромного, прилежного, честного и любимого родными мальчика, который мечтал быть священником и при поддержке тетки, скончавшейся вскоре после убийства, поступил по конкурсу в духовное училище с целью осуществить свою мечту. Защита попыталась было, рядом придирчивых вопросов, получить основания для обрисовки замученного отрока- как нерадивого ученика, пропускающего уроки по лености и пропадавшего из дома. Но свидетели-наставники и соученики, разбили эти попытки, установив, что А. Ющинский пропускал уроки только по уважительным причинам- по болезни, а болел он часто, так как рос в горькой бедности и нездоровой обстановке. Изредка его не пускала на уроки мать, требуя, чтобы он помогал ей в домашней работе. Связь покойного с киевским подпольем в первые дни процесса не была подтверждена ни одним показанием.
Совершенно устранена сказка и о деньгах, якобы принадлежавших А. Ющинскому.
Свидетельские показания, с редким единодушием выяснили, что родные Ющинского не могли извлечь из его смерти никакой выгоды, так как его отец прокутил вырученные от продажи домика деньги и ничем не обеспечил своего внебрачного сына.
Таким образом судебное следствие выяснило правильность отклонения первоначальных хитросплетений и лжедоносов иудеев-сотрудников "Киевской Мысли".
Замученный отрок Андрей освобождается от той грязи, которою старались его забрызгать изобретатели сложных и запутанных "версий", обеляющих Бейлиса. Ярко обрисован и произвол полиции, которая позволяла себе угрозами вынуждать сознание в том, чего не было, доходя до издевательства над арестованным отчимом А. Ющинского: Луку Приходько обрили и загримировали, дабы он мог быть опознан подготовленными свидетелями.
Несомненно подозрителен и пожар, истребивший 10 октября 1911 года на заводе Зайцева конюшню, под одной крышей с которой была квартира, где жила жена Бейлиса. Загорелось вечером извнутри, лошади были выведены, сбруя вынесена, но кое-какой хлам сгорел. Конюшня эта находилась недалеко от мяла, на котором в день убийства катался несчастный мальчик, и своевременный обыск в этом помещении мог дать ценные улики.
Понимая значение обыска, защитник Бейлиса - Грузенберг ходатайствовал об оглашении протокола полицейского обыска, который, якобы, был произведен на этой самой сгоревшей квартире Бейлиса еще до его ареста. Но Замысловский указал, что обыск произведен полицией незаконно, а потому протокол не может служить следственным материалом и не подлежит оглашению. Суд согласился с Замысловским и объявил, что полицейский обыск произведен не в той квартире, при конюшне, о которой шла речь, а в другой квартире Бейлиса, в усадьбе Бернера. Отсюда ясно, что неоглашенный полицейский протокол, буде он устанавливал даже полное отсутствие улик против Бейлиса, не имел ровно никакого значения для дела.
Попытка иудея Грузенберга обрушилась на его голову, ибо после объявления определения суда прокурор сделал в высшей степени важное заявление: "я просил бы установить такой порядок, чтобы стороны, прося оглашения документов, не делали из них цитат, да еще заведомо ложных, таких, как, например, сейчас выяснил суд".
Итак, пока судебное разбирательство еще занимается расчищением почвы для уяснения истины, затемняемой лживыми изворотами евреев. К заведомой лжи прибегнул и присяжный поверенный Грузенберг, уличенный в ней судебным определением.
Надо надеяться, что дорогая всем честным людям правда восторжествуют и иудейские ковы будут разрушены стойкостью и беспристрастием русского суда. Это понимают защитники и в их поведении замечается нервность и страстность. Они перебивают председателя и прокурора, говорят разом и обостряют общее настроение своими выпадами.
Необходимо также с недоверием относиться к сообщениям о плаксивом настроении подсудимого. "Утро России" ожидало увидеть, на основании еврейских сообщений, «постаревшего, изможденного тюрьмою и тяжестью обвинения придавленного человека, но вместо этого на скамье подсудимых оказался сравнительно бодрый человек, похожий на раввина, в перерывах оживленно беседующий с защитниками и с конвойными и даже порою смеющийся». ( Продолжение следует)
Редакция "Мирного Труда", выполняя многочисленные пожелания, воспроизводит заметки, помещаемые день за днем в "Харьк. Ведомостях" и освещающие ход процесса.
Первые три дня дела Бейлиса
Под исступленные вопли еврейской и шаббесгойской печати началось слушанием пресловутое "дело Бейлиса". Правда, в первый же день защита предприняла попытку сорвать дело указанием на неявку некоторых "важных" свидетелей, в том числе бывшего сыщика Выгранова и представителя подполья Мифле. Такой прием ясно доказывает, что защита будет идти по пути, проторенному сотрудниками "Киевской Мысли", которые выдвинули много версий для объяснения тайны зверского убийства христианского мальчика. Уже теперь несдержанные еврейские корреспонденты пробалтываются о предстоящей роли некоего Амзора Эльмурзаевича Караваева, социал-бомбиста и анархиста-коммуниста, который в добром согласии с бывшим начальником сыскного отделения Красовским, с целью сорвать слушание дела Бейлиса в мае прошлого года, выдвинул седьмую версию: Андрюша Ющинский замучен в квартире Веры Чеберяковой ее братом Сингаевским, известным вором, вместе с другими ворами- Рудзинским и Латышевым. Дело по этому доносу было направлено к доследованию, но выставленные Красовским свидетели и на этот раз впали в совершенно несуразные и непримиримые противоречия, которые обличили несостоятельность и седьмого хитросплетения.
Такое изобилие версий объясняется страстным вожделением еврейства защитить во что бы то ни стало Бейлиса от тяготеющего над ним обвинения, которое евреями принимается как перчатка, брошенная в лицо всему их народу. Конечно, наилучшим, безусловным и неопровержимым доказательством невинности Бейлиса будет отыскание истинных убийц. Раз они не будут найдены, то даже оправдание Бейлиса не снимет тяжкого подозрения, лежащего на еврейских изуверах. Сильной уликой против них служит "грозный факт", отмеченный известным знатоком еврейского вопроса, А. С. Шмаковым: "располагая безграничными средствами и лучшею в мире тайной полицией, кагал тем не менее не был в состоянии, на пути веков, как и в наши дни, устранить следующий грозный для него, но неизменный факт: евреи бывали осуждаемы (по делам об ритуальных убийствах), в большинстве случаев достигали оправдательных приговоров, но никогда и нигде в делах этого рода не было обнаружено других виновников, хотя замученные и обескровленные жертвы состояли на лицо"... И вот еврейская газета "Киевская Мысль" на первых порах объясняет злодейство садизмом полового психопата, но вскрытие окончательно и бесповоротно разрушает это «построение». Затем, доброволец из той же "Киевской Мысли" еврей Борщевский является к следователю и бросает обвинение на мать Ющинского, якобы желавшую отделаться от внебрачного ребенка и завладеть его деньгами. Ее арестовывают, но после почти двухнедельного содержания под стражей освобождают за полным отсутствием улик. Тогда евреи набрасывают подозрение на отчима убитого- Луку Приходько. Он также попадает под стражу, но его невиновность доказывается бесспорным пребыванием в день преступления в мастерской на глазах множества свидетелей. И это хитросплетение рухнуло, но не пала энергия еврейских "изобретателей": к следователю опять добровольцем направляется новый еврей и сотрудник той же "Киевской Мысли" Ордынский и единственно на основании болтовни еврейки Трайны Клейн утверждает, будто Ющинского убили его родственники, желавшие воспользоваться его деньгами, и вот арестован дядя замученного отрока Федор Нежинский, но следствие выясняет, что и этот донос вполне несостоятелен, так как никаких "отцовских" денег у мальчика никогда не было.
В этих арестах и освобождениях проходит драгоценное время, с 12-го марта по 3 августа, когда прокурор судебной палаты предложил следователю привлечь Бейлиса в качестве обвиняемого. Но едва его взяли под стражу, как "от неизвестной причины" заболевает главный свидетель против Бейлиса - Женя Чеберяков и умирает 8 августа. Вскоре вслед за ним в могилу сходит, также таинственно, его сестренка Валя, бывшая в день смерти Ющинского вместе с ним на кирпичном заводе Зайцева.
Опасные свидетели по особо "счастливой случайности" убраны с пути, но для бесспорного оправдания Бейлиса необходимо указать других «настоящих убийц». Судьба и тут "благоприятствует" Бейлису: 25 августа Мищук, устраненный прокурором от розыска в виду сделанных явных промахов, находит "вещественные доказательства" виновности Кучеренко, Цуненко и Романюка. Последнего забирают под стражу, но при ближайшем исследовании мищуковское сенсационное открытие оказывается грубой подделкой, за которую Мищук и его пособники, сыщики Смоловик и Падалка попадают под суд. Это дело разбирается дважды и обвинительный приговор харьковской судебной палаты входит в силу по решению Сената: лишение прав состояния и отдача в арестантские роты карают служебный подлог, явно направленный к сокрытию правды указанием на то, что Ющинский пал от руки киевских подонков, опасавшихся выдачи их Андрюшей, якобы бывшим свидетелем и участником их воровских подвигов.
Но еврейство не унимается. Третий сотрудник все той же еврейской газеты "Киевская Мысль"- Бразуль-Брушковский находит новую виновницу злодейства - Веру Чеберякову, мать загадочно погибших Жени и Вали Чеберяковых. Сотрудниками Бразуля-Брушковского выступают отставной сыщик Выгранов, еврей-присяжный поверенный, объявивший себя защитником Бейлиса, богач-миллионер Марголин и еще сотрудник все той же "К. М"- Перехрист. Устраивается поездка в Харьков где в гостинице "Эрмитаж" Вере Чеберяковой предлагают 40.000 р. за то, чтоб она взяла убийство Ющинского на себя, суля ей дать такой документ, что ее "днем с огнем не найдут", а в случае привлечения к суду,- предоставить защиту наилучших адвокатов. Сделка не состоялась, но поездка в Харьков "теплой и темной" компании устанавливается документально. Присяжный поверенный Марголин был отстранен от защиты Бейлиса, о котором в январе 1912 года был составлен обвинительный акт. Однако, всего через неделю после его составления неутомимый Бразуль-Брушковский подает новый донос, обвиняющий в убийстве Ющинского братьев Мифле и некоего Назаренко. Эта стряпня была также расследована и Бразуль-Брушковский вынужден был, после допроса представленных им "свидетелей", сознаться, что он сам "не доверял сообщаемым ими сведениям", на основании которых он, однако, позволил себе обвинять людей в ужасном злодеянии, караемом бессрочной каторгой... Естественно, что все эти еврейские попытки отразились на обвинительном акте и затянули слушание дела Бейлиса, который благодаря интригам своих соотечественников 26 месяцев провел в предварительном заключении. Правда,- у него оказались "лучшие защитники", но допрос свидетелей в первые же дни рисует яркий образ скромного, прилежного, честного и любимого родными мальчика, который мечтал быть священником и при поддержке тетки, скончавшейся вскоре после убийства, поступил по конкурсу в духовное училище с целью осуществить свою мечту. Защита попыталась было, рядом придирчивых вопросов, получить основания для обрисовки замученного отрока- как нерадивого ученика, пропускающего уроки по лености и пропадавшего из дома. Но свидетели-наставники и соученики, разбили эти попытки, установив, что А. Ющинский пропускал уроки только по уважительным причинам- по болезни, а болел он часто, так как рос в горькой бедности и нездоровой обстановке. Изредка его не пускала на уроки мать, требуя, чтобы он помогал ей в домашней работе. Связь покойного с киевским подпольем в первые дни процесса не была подтверждена ни одним показанием.
Совершенно устранена сказка и о деньгах, якобы принадлежавших А. Ющинскому.
Свидетельские показания, с редким единодушием выяснили, что родные Ющинского не могли извлечь из его смерти никакой выгоды, так как его отец прокутил вырученные от продажи домика деньги и ничем не обеспечил своего внебрачного сына.
Таким образом судебное следствие выяснило правильность отклонения первоначальных хитросплетений и лжедоносов иудеев-сотрудников "Киевской Мысли".
Замученный отрок Андрей освобождается от той грязи, которою старались его забрызгать изобретатели сложных и запутанных "версий", обеляющих Бейлиса. Ярко обрисован и произвол полиции, которая позволяла себе угрозами вынуждать сознание в том, чего не было, доходя до издевательства над арестованным отчимом А. Ющинского: Луку Приходько обрили и загримировали, дабы он мог быть опознан подготовленными свидетелями.
Несомненно подозрителен и пожар, истребивший 10 октября 1911 года на заводе Зайцева конюшню, под одной крышей с которой была квартира, где жила жена Бейлиса. Загорелось вечером извнутри, лошади были выведены, сбруя вынесена, но кое-какой хлам сгорел. Конюшня эта находилась недалеко от мяла, на котором в день убийства катался несчастный мальчик, и своевременный обыск в этом помещении мог дать ценные улики.
Понимая значение обыска, защитник Бейлиса - Грузенберг ходатайствовал об оглашении протокола полицейского обыска, который, якобы, был произведен на этой самой сгоревшей квартире Бейлиса еще до его ареста. Но Замысловский указал, что обыск произведен полицией незаконно, а потому протокол не может служить следственным материалом и не подлежит оглашению. Суд согласился с Замысловским и объявил, что полицейский обыск произведен не в той квартире, при конюшне, о которой шла речь, а в другой квартире Бейлиса, в усадьбе Бернера. Отсюда ясно, что неоглашенный полицейский протокол, буде он устанавливал даже полное отсутствие улик против Бейлиса, не имел ровно никакого значения для дела.
Попытка иудея Грузенберга обрушилась на его голову, ибо после объявления определения суда прокурор сделал в высшей степени важное заявление: "я просил бы установить такой порядок, чтобы стороны, прося оглашения документов, не делали из них цитат, да еще заведомо ложных, таких, как, например, сейчас выяснил суд".
Итак, пока судебное разбирательство еще занимается расчищением почвы для уяснения истины, затемняемой лживыми изворотами евреев. К заведомой лжи прибегнул и присяжный поверенный Грузенберг, уличенный в ней судебным определением.
Надо надеяться, что дорогая всем честным людям правда восторжествуют и иудейские ковы будут разрушены стойкостью и беспристрастием русского суда. Это понимают защитники и в их поведении замечается нервность и страстность. Они перебивают председателя и прокурора, говорят разом и обостряют общее настроение своими выпадами.
Необходимо также с недоверием относиться к сообщениям о плаксивом настроении подсудимого. "Утро России" ожидало увидеть, на основании еврейских сообщений, «постаревшего, изможденного тюрьмою и тяжестью обвинения придавленного человека, но вместо этого на скамье подсудимых оказался сравнительно бодрый человек, похожий на раввина, в перерывах оживленно беседующий с защитниками и с конвойными и даже порою смеющийся». ( Продолжение следует)