(no subject)
«База в космосе невозможна». Мальчик бежал по плацкартному вагону с бластером и крикнул так.
Правильно, если база, значит, уже не космос. Одомашненное что-то.
Цветаева пишет, как бездомная и как космонавт. Читать ее прозу автобиографическую получается только короткими перебежками, трудно в истерике подолгу, даже если она чья-то, не твоя и не в тебе, а просто рядом.
Пишет - как задыхается. В любой строчке. Книга толстая, чем дальше в книгу - тем больше удивления: как она до сих пор жива? Каким чудом? Видно, такая психофизиология. Собачки вон как часто дышат - это их норма. Цветаева тоже как бы с высунутым языком. Я бы так не смогла разворачивать мысль, так ею образно скакать. Я не лирик, я логик. Логиков чаще называют умными, а не талантливыми, как лириков, потому что логические (наши) тексты читатель в состоянии разобрать, ему понятно, как это написано. Про лириков непонятно. Причинно-следственные связи, темы-ремы - хитрый, неожиданный купаж. Траектория мысли лирика - тайна. Как траектория шаровой молнии.
Я знаю, о чем рассказывает Цветаева, про чувства, про состояния, я бывала в безднах, но я бы не отважилась это записать. Мне кажется, я бы умерла или сошла с ума - именно в момент записывания. Записать - больше, страшнее, предельнее - чем просто испытать, прожить.
Все уже спали в вагоне, я нет. За окном стоял черный космос без единой базы. Впервые я смогла различить в этом космосе все звезды. Они были такие яркие и огромные, что даже с плохим зрением, даже со скудным пространственным мышлением я видела огни и я понимала созвездия. Орион. Его трехчастный пояс. Так не бывает. То есть так бывает только в рукотворных картах звездного неба, только в планетарии или в атласе. А еще - небо не висело потолком, а стояло стеной, перпендикулярно железнодорожному полотну. Мимо небесной стены шел поезд. Орион был напротив меня, но не как облака, а как деревья. Иногда деревья заслоняли Ориона. Потом Орион возвращался.
У Вырыпаева в пьесе «Иллюзии» одна женщина покончила с собой, очень вежливо, оставив мужу записку на двери: дорогой, прежде чем зайти в эту комнату, знай, что я там повесилась. И еще одну записку, побольше. Исписала несколько листов одной фразой, о которую споткнулась вся ее долгая жизнь в любви: «Но ведь должно же быть хоть какое-то постоянство в этом огромном переменчивом космосе?»