Храбрость
Мне интересен человек, который хочет написать роман, и не пишет. Роман, не роман - большое персональное высказывание с подписью.
Я тоже такой человек, но я не самая интересная. Мне еще позволительно разминаться. Медлить, копать, развивать. Что позволительно - ощущение внутреннее. Я так рассудила, я одна и могу. Автор в решении этого вопроса - последняя инстанция. Да остальным инстанциям, вообще говоря, похуй. Исключая, может, маму, влюбленного и врага.
Тёлки, проверяя себя на идеальность тела, делят жир на возраст, множат на рост, как-то так. Несколько переменных. Что пятнадцатилетней низкорослой массе тела смерть, то сорокалетнему высокому - ура. Романист тоже делит. В смысле, ищет и находит себя в какой-то точке, и как-то эту точку идентифицирует: я близок к началу, я близок к финалу, я отовсюду равноудален, разные варианты. Поезд еще не пришел, поезд ушел, поезд уходит.
Я умный, говорит себе автор. Я жил и страдал. Я жил и страдал и понимал, как никто другой, и не потому, что я умаляю чужой дар жить, а потому, что я жил и страдал, как я. Смысл жизни - прожить, как только ты. Смысл творчества - поделиться, как только ты. Одна исключительность тебе гарантирована, зря гонят на творца, такой подарок, по умолчанию, - вот тебе ты, такого еще не было на свете. Талант - уже фасовка. Вовсе не обязательно ты в состоянии особенно поделиться особенным опытом. Все сомнения относятся не к опыту, и даже не к фантазии, а к способу. К процессу конвертирования тайного знания в явное. Нарисованное, написанное, вырубленное из камня, пропетое в нотах. Кинопрооперированное.
Полный человек - полный собой, полный другими через себя - сидит и не пишет роман. Потому что не шутки. На самом деле я сейчас скажу. Необратимо. И мне есть что терять. Время. Самоуверенность. Людей, которые обидятся, если я расскажу им, про что у меня болит, про что у меня счастье - вдруг как раз про них, вдруг как раз не про них. Людей, которые ждали от меня крупного акта, ну как бы ставили, а проебут. Надежду. Когда теряешь надежду, теряешь любовь. Любовь к себе тоже - как вариант.
Романы, о которых мы узнаем, особенно те, о которых мы узнаем спустя любое время, которые живы, пока жив язык, родивший их, - написаны людьми, которым нечего было терять. Точнее, людьми, которые сказали себе: мне нечего терять. Еще точнее: которые отказались от категории потери. Исключили ее как фактор. Мне ничего не жалко, решили эти люди. Больше того: мне себя не жалко.
Нельзя, к сожалению, решить, что тебе себя не жалко только в одной конкретной романной зоне. Мол, когда пишу - не жалко, а так, вообще, в устроенном моем быту и социальных связях, в моей действительной жизни - жалко. Тут приходится как бы тотально. Тотальненько.
Мы любим себя только тотальными, только бесстрашными - потому что это практически невозможно в здравом уме. Это чудо! Даже последнему трусу и мохальщику перепадают пять минут бесстрашия. И всё ради них. Я сделал, как хотел я - такой, теперь. И красота этого момента, его правда - со мной навсегда. У меня есть аргументы, что я тут и в это время и с вами жил. У меня есть аргументы, а мог бы быть и роман - аргумент не в пользу того, что я существовал, а намного сильнее: что я и дальше буду. Через зараженных моим персональным бесстрашием следующих людей.
Я тоже такой человек, но я не самая интересная. Мне еще позволительно разминаться. Медлить, копать, развивать. Что позволительно - ощущение внутреннее. Я так рассудила, я одна и могу. Автор в решении этого вопроса - последняя инстанция. Да остальным инстанциям, вообще говоря, похуй. Исключая, может, маму, влюбленного и врага.
Тёлки, проверяя себя на идеальность тела, делят жир на возраст, множат на рост, как-то так. Несколько переменных. Что пятнадцатилетней низкорослой массе тела смерть, то сорокалетнему высокому - ура. Романист тоже делит. В смысле, ищет и находит себя в какой-то точке, и как-то эту точку идентифицирует: я близок к началу, я близок к финалу, я отовсюду равноудален, разные варианты. Поезд еще не пришел, поезд ушел, поезд уходит.
Я умный, говорит себе автор. Я жил и страдал. Я жил и страдал и понимал, как никто другой, и не потому, что я умаляю чужой дар жить, а потому, что я жил и страдал, как я. Смысл жизни - прожить, как только ты. Смысл творчества - поделиться, как только ты. Одна исключительность тебе гарантирована, зря гонят на творца, такой подарок, по умолчанию, - вот тебе ты, такого еще не было на свете. Талант - уже фасовка. Вовсе не обязательно ты в состоянии особенно поделиться особенным опытом. Все сомнения относятся не к опыту, и даже не к фантазии, а к способу. К процессу конвертирования тайного знания в явное. Нарисованное, написанное, вырубленное из камня, пропетое в нотах. Кинопрооперированное.
Полный человек - полный собой, полный другими через себя - сидит и не пишет роман. Потому что не шутки. На самом деле я сейчас скажу. Необратимо. И мне есть что терять. Время. Самоуверенность. Людей, которые обидятся, если я расскажу им, про что у меня болит, про что у меня счастье - вдруг как раз про них, вдруг как раз не про них. Людей, которые ждали от меня крупного акта, ну как бы ставили, а проебут. Надежду. Когда теряешь надежду, теряешь любовь. Любовь к себе тоже - как вариант.
Романы, о которых мы узнаем, особенно те, о которых мы узнаем спустя любое время, которые живы, пока жив язык, родивший их, - написаны людьми, которым нечего было терять. Точнее, людьми, которые сказали себе: мне нечего терять. Еще точнее: которые отказались от категории потери. Исключили ее как фактор. Мне ничего не жалко, решили эти люди. Больше того: мне себя не жалко.
Нельзя, к сожалению, решить, что тебе себя не жалко только в одной конкретной романной зоне. Мол, когда пишу - не жалко, а так, вообще, в устроенном моем быту и социальных связях, в моей действительной жизни - жалко. Тут приходится как бы тотально. Тотальненько.
Мы любим себя только тотальными, только бесстрашными - потому что это практически невозможно в здравом уме. Это чудо! Даже последнему трусу и мохальщику перепадают пять минут бесстрашия. И всё ради них. Я сделал, как хотел я - такой, теперь. И красота этого момента, его правда - со мной навсегда. У меня есть аргументы, что я тут и в это время и с вами жил. У меня есть аргументы, а мог бы быть и роман - аргумент не в пользу того, что я существовал, а намного сильнее: что я и дальше буду. Через зараженных моим персональным бесстрашием следующих людей.