Мне не больно
Десять лет. Мы переезжаем далеко-далеко.
Одиннадцать. Я работаю в детской газете. Других друзей у меня толком нет.
Двенадцать-тринадцать. Только недавно поняла для себя, какими «звездными» они были.
В этом маленьком городе, обремененном очень тяжелой промышленностью, было достаточно денег для всего. Проводились олимпиады и конкурсы, от которых у меня осталась пачка грамот, издавалась газета, в почти каждом номере которой был мой текст… На фестивале «Байкал-территория творчества» я умудрилась совместить участие в команде как своей газетки, так и своей художки. Мы строили корабли в на листах пенопласта, запускали воздушные шарики, говорили про Нику Турбину - и я чувствовала себя своей среди своих. Да что там - от нашей газеты я поздравляла с днем рождения мэра, вручала ему куклу берегиню, сделанную в местном ЦДЮТе. Мне тогда налили чуть-чуть шампанского, накормили шоколадными конфетами и долго-долго общались. А наш художник Николай Николаевич, высокий, черноволосый, похожий на Боярского, посмотрев на все это безобразие, произнес в мой адрес: «Богема!». Я не очень еще понимала, о чем это, но порадовалась. Все лучше, чем мамины ботинки, никак не отрастающие сиськи, и прогулки с офицерскими дочками парочками по территории военного городка.
Четырнадцать. В редакционном коллективе две новых девушки - Таня и Ирена. Умные, читающие, яркие. Конечно, я тянусь к ним всей душой. А они берут меня с собой на сейшена в Иркутск, да в гости к своим друзьям-музыкантам. Передо мной открывается новый мир. В котором сколько угодно можно читать - уж очень важным это было для меня. Я тогда, да и сейчас, разве что во время сна не читала. Сверстники не ценили. В этом мире играли на гитарах, давали концерты, разговаривали на интересные темы…
А через год папа вышел на пенсию, и мы вернулись под Питер. Очередной маленький городок, в котором заново надо строить жизнь. Денег нет. Друзей нет. Отношения такого, которое позволяло мне встать посреди урока и уйти, потому что захотелось, нет - более того, меня два раза за четверть вызывают к директору. Первый раз - чтобы показательно выдрать пять тоненьких серебряных колечек из уха, второй - когда на свой день рождения я надела топ с закрытыми пупком и горлышком, но с открытыми плечами.
Пятнадцать-шестнадцать. Я и так достаточно много об этом рассказываю. Конкретно сейчас из этого периода мне вспоминаются слова Мастера: «Пустая, ничего из себя не представляющая малолетка с амбициями гения», долгое время бывшие моим болевым местом. Странно было, что взрослый мужик ждал какой-то жизненной мудрости, каких-то особых умений от маленькой девочки… Возможно, я и сама была хороша - готовить толком не умела, голову, помню, так ему помыть и не смогла - опасалась едких комментариев, да и мнения своего не имела толком - откуда. Я до сих пор считаю, что прежде, чем иметь мнение, нужно изучить предмет. У Мастера имелось мнение по всем вопросам. Как правило, однозначное: «Говно». Сейчас мне хочется очень больно сделать этому человеку.
Опущу для ясности остальную биографию, надоело.
Хотелось сказать просто, что из присущего мне мазохизма захожу в журнал, где тщательно следят за КусоЧиками и имеют свое мнение обо мне. «Как можно такое писать» и
коронное еще: «она так одинока», и муж ее из жалости терпит, лимиту. Вот нет у мужа других оснований меня терпеть. Он злится уже на самом деле, что я хожу туда и читаю про себя гадости…
И знаете, та, зашуганная еще Мастером, пятнадцатилетняя девочка во мне все равно задумывается: а вдруг все это правда? А вдруг все, что у меня есть - муж, близкие люди, многие из которых меня еще с тех шестнадцати знают, а от остальных я ничего не скрывала… Наладившиеся отношения с родителями, здоровый и веселый сын, к которому я действительно сюсей-пусей не испытываю, но зато - мы друзья, и я забочусь об обеспечении его будущего. Отличная учеба в универе с перспективой аспирантуры и работа на неплохой должности, читающие меня люди… Всего этого конечно, не должно быть у такого мерзкого существа, как я. Мне, безусловно, следует больше не писать, уволиться с работы, бросить универ и закончить свои дни в канаве, выбрав место поглубже и погрязнее. А то так нечестно, видимо, получается. Не заслужила.
И неважно, что давно за все уплОчено, и неважно, что я сама себя сделала… Я все равно хожу читать этот дневник. И у меня опускаются руки, и мне не хочется писать, потому что нет сил выдерживать вызванных текстом призраков, а хочется, чтобы мне похвалили-пожалели и рассказали, как она неправа. Потому что я не очень уверена в себе, и мне часто действительно кажется, что я мерзкая, что все то, что у меня есть и что я делаю - это ошибка судьбы, что… Бред, в общем-то. Хотя нет - не совсем так. Будучи сформулированной и описанной, ситуация превращается в типичный театр абсурда и не стоит переживаний. Такая вот самопсихотерапия. Извините, что вас ею мучаю.