Мы уйдем из зоопарка*
Если спрятаться в подушку и не вспоминать,
Если видеть небо серым и не вспоминать,
Что небо, небо было голубым,
Небо, небо было голу…
Только это не поможет тем, кто любит рисовать.
(«Агата Кристи»)
Драные конусы черных елей на фоне свинцового неба - вот и все, что я увидела из окна реанимационного отделения после пробуждения. Чуть позже обнаружила свинцовые же браслеты на запястьях - и после этого можно было дальше не читать, фу, какая пошлятина. Если бы я это придумывала, а не видела взаправду.
Ведь в бессмысленный, ни на что не способный овощ можно превратить и без этого привета из Средневековья. Достижениями вполне современной фармакологии.
Удается скосить взгляд на левую руку - так и есть, крепко-крепко примотан катетер, вливая в вены какую-то дрянь. Судя по черно-фиолетовому синяку, расползающемуся из-под витков лейкопластыря, иглу загоняли тяжело, грубо и неоднократно. Прелесть какая - комплексный подход, гарантированный результат. Спрашивается - как давно я здесь валяюсь?
И спасибо, что здесь, а не у Инквизиции. Вероятно, это лишь дело времени. Зачем бы иначе меня спасали, если бы я им не стала нужна?
Но зачем мне такая жизнь? С ними не по пути, и в мире, изломанном под них - невозможно.
Купол серого неба - как сама безысходность. И пролетающий по нему силуэт дракона так же черен… Что?
Я вызвала. Я смогла.
И, собственно, после этого не реанимация удивительна и даже не то, что заковали для гарантии бездеятельности, а то, что вообще жива.
Мне не удивительно, что я такое сотворила, нет. Выложилась полностью, поэтому нет сил на эмоции. Да и дрянь оглушающая не зря сейчас в моих венах, слона на скаку успокоит… Упокоит.
Это недавно началось - такое вот. Три года назад мы еще сидели на кухне, и мне объясняли старшие друзья, что из всех людей - двадцать процентов понимают-чувствуют, а пять из этих двадцати понимают в том, что именно они понимают - глазки у них открыты и Дерево видят.
Дальше уже совсем не математика, а кофейная гуща и муть. Нет данных, сколькие из понимающих-видящих внезапно заявили себя как Инквизиторов. Многие примкнули позже, по желанию или принуждению.
Но с их появлением в мире быстро пропало настоящее. Все осталось - и тусовки, и выставки, и концерты, и цацки те же продаются, но не цепляет больше ничего. Фальшивые елочные игрушки. Ремесленничество.
Ведь Инквизиторы знают, что вот эти пять из двадцати, которые от восьмидесяти, могут менять мир. Своим творчеством. Даже когда лишь мечтают о том, что могли бы сотворить - Мир меняется по слову их.
Поэтому больше творить нельзя ничего.
Инквизиторы какой-то «мы наш, мы новый мир построим» плетут из ветвей Древа. А значит - либо соответствуй генеральной линии партии и присоединяйся к реализации их проекта либо… дрянь по венам, свинец на запястьях. Потому что любое вызванное тобой колебание вероятностей будет расценено как угроза их собственной деятельности.
Я и не лезла. Старательно отворачивалась от того, как мучительно ссыхается их стараниями в окружающем пространстве часть великолепного, многоцветного и сложного узора вероятностей, тонкого кружева ветвей Древа.
И писала глянец за деньги. Красивый и блестящий. Пустой. Тщательно контролируя отсутствие в нем какого-либо содержания, могущего спровоцировать отклик малейшей ветви.
А для остальных с появлением Инквизиции ничего не изменилось. Ведь для них не появилось новых запретов. Просто потребляемый массово контент стал еще более ярким, кричащим, завлекательным - использовалось все, чтобы скрыть его пустоту. Учебную программу и так реформировали-реформировали, да и выреформировали. Собственно, о чем я рассказываю? Телевизор включите. Либо открытку, просто открытку поздравительную с полки в магазине возьмите. Там написано будет: «С днюшечкой, стильная штучка!» - и такие слова, конечно, никуда мир не сдвинут.
Тогда я написала эту сказку. Для себя, никому не показывая. Просто не могла этого не сделать, всю меня влекло за рукой по рождающемуся тексту. Тоской, одиночеством, странным цветком на Древе Вероятностей, которое тоже пытается выжить не по стойке «смирно». Как ни сдерживалась, прорвалось мое настоящее предназначение, мой дар.
От мира и того, что в нем творилось, ее спрятало заклятье безразличия. О принцессе-ведьме забыли - вроде бы и помнили, что такая есть, но решетки перил на четырех этажах ее башни заросли пылью и паутиной. А откат от примененного заклятья сделал и ее ко всему безразличной. Иногда она помнила, что умела улыбаться. Что вокруг были свет, музыка и восхищенные взгляды. А какие наряды она себе сочиняла!
Теперь даже слуги смотрели сквозь нее, когда она спускалась за едой. Правда, делала это принцесса все реже и реже.
Мир вокруг не казался реальным, будто запылился тоже, но иногда некая вещь, мысль проглядывали из серого тумана. Такие вещи, цветные и объемные, надолго занимали ее рассеянное внимание - то есть не они даже, а их образы. Образы их можно было унести в себя, спрятать и там играть с ними - часы, дни, рассматривать их, вплетая отголоски цвета в ткань иллюзорного мира. Вот и сейчас: она, держась за раму окна, смотрела во внутренний двор. Ей нравилось думать, что когда-то там жил Дракон, а потом… улетел, наверное? Куда улетают Драконы и почему они не остаются? Наверное, у них есть дом и их соплеменники, и им неинтересны люди. Но иногда она представляла, как гладила бы его шею, как восхищалась бы его крыльями, как они могли бы общаться - без слов, ведь у Драконов и выбранных ими людей существует телепатическая связь. И, возможно, они могли бы вместе летать?
Дергающая боль в недавно поврежденной левой руке заставила принцессу отойти от окна. Да и устала она стоять, а глаза - вглядываться в серое небо. Она посмотрела вниз - высоко. Серые-серые камни, покрытые серо-зеленым мхом, манили сделать шаг, но сил не было даже на это.
И, сворачиваясь в клубочек на несвежих простынях, прижав в груди больную руку, она подумала - изо всех оставшихся сил, вплетя в мольбу все лучшее, что у нее было: мечты и память, все, в чем сохранилась хоть тень цвета: « Хоть бы Дракон прилетел!».
Но мы ведь знаем, что Драконов не бывает. А если и есть они, что им, мудрым и гордым, до почти мертвых принцесс…
Но никогда я не предположила бы, что влитые в буквы сила, боль, одиночество и физиологическая невозможность принять запрет самой возможности мечтать, невозможность жить без того, для чего предназначена ты, и жуткая интоксикация от принуждения ко лжи и притворству - открыли портал. В страну Мечты, страну Сказок.
Поэтому это я сама, а не моя героиня, сейчас еле стояла у окна, смотря на серое небо. Левую руку дергало болью от выдранного из нее катетера - все, как заказывала.
А за окном летал Дракон, которого не могло быть в этом мире никогда.
Он же не выживет тут! Дракон? Как ты? Мне не дотянуться до тебя, не понять, что же ты чувствуешь сейчас и здесь, каково тебе…
Тебе уже некого забирать с собой. Та, что цепляется сейчас за подоконник, вряд ли я. И сам ты вернуться не сможешь… Я же больше не могу открыть двери в твою страну, видимо, одним разом выжгла себя совсем. Иначе не оказалась бы в реанимации.
Нет.
Я же не могу этого так оставить.
И я дышу на стекло. Я пишу по стеклу. Я бью долбаными браслетами в оконное стекло, стараясь максимально разрезать руки. Последняя возможность активизировать ветвь вероятности - собственная кровь. Ведь настоящее творчество - кровью сердца. Поэтому, если кровь пустить не аллегорически, а по-настоящему и целенаправленно, она проложит собственную дорогу по кружеву. Просто заплатишь цену за мечту всей жизнью одноразово, а не понемногу.
Краснеет на Древе белый цветок написанной мною сказки. Сказки, где Драконам есть дело до почти мертвых принцесс. А свинцовое небо разрывает солнечная прореха.
Не знаю, что было дальше. Наверное, меня не спасли. Вопрос лишь в том - не спас Дракон от инквизиторов? Или они меня не спасли от него?
*текст для конкурса фантастики на http://add-text.com. Тема: "Мир, в котором нельзя мечтать"