про Эльфов, Wампов и один день
Черни в золоте, тесно в комнате, Тесно в городе, Мир - большая тюрьма. Кутерьма. Лето в холоде, танцы в холоде, Кто на проводе? На проводе тьма. Тишина. И не склеить осколки
И не вытравить мрак...
А вот этого не надо было ему говорить.
Бывший, чуть раскачиваясь все телом, тяжело печатая шаг, просто уходил в другую сторону. Это у него метод избегать неприятного разговора такой.
Сама виновата, конечно. Сегодня я вернулась после месячной стажировки, на которую отправилась-сбежала как раз после нашего расставания. И, естественно, с дороги сразу же приехала к нему: как будто срочно нужно отдать привезенные в подарок фигурки героев его любимого сериала. Ну и, активно педалируя тему «ведь мы же теперь такие офигенные друзья-друзья», поделилась подробностями своей личной жизни. Не знаю, где здесь уместнее кавычки: на «своей личной жизни» - потому что «подробности» были почерпнуты из вечерних между-нами-девочками баек? Или на «поделилась» - потому что жуткую историю за собственноличный экспириенс выдала специально, чтобы хоть раз «пробить» его бесстрастность, переходящую в безразличие. Увидеть под ней его, настоящего.
Вот в процессе вдохновенного изложения байки про некоего английского вампа, у которого хрен в прямом смысле до колена, и поэтому, чтобы его применить, приходится использовать кровь и в качестве смазки тоже, бывший развернулся и ушел. Молча.
Оставив меня в недоумении.
Вампы не умеют плакать - им нечем. Но когда заплакать очень хочется, у них становятся ярко-красными белки глаз. Оказывается.
Рядом остановилось такси, и я, чтобы тоже, хотя бы внешне, сохранить лицо, уселась на заднее сиденье. Ехать далеко: после нашего расставания перебралась на другой конец города. Подальше от мест совместных прогулок, подальше от него. Нет, я не вамп, но тоже плакать не буду!
Машина продолжила ехать самостоятельно - я знаю о таких фокусах, но было бы спокойнее, если бы дорога при этом была пустой, потому что таксист оказался рядом со мной сзади. Я его не боюсь. В результате происхождения на мне наверчено столько защиты, что мало кто из наших сможет ее пробить. А те, кто сможет, не станут этим заморачиваться.
Таксист запускает руки мне в волосы, журчит что-то успокаивающее, перебирая их. И мало-помалу мне, действительно, становится спокойнее, уютнее, легче…
- Я Марик. И я не таксист, я просто остановился, увидев, что тебе плохо. Знаешь, тебе лучше бы заплести сейчас косички, чтобы запечатать то, что я наговорил тебе в волосы.
У него серо-голубые яркие глаза и фантазийное черно-белое мелирование на голове.
Улыбаюсь:
- Хорошо, вези к своему парикмахеру.
Через два часа я уже обладаю кучей лазоревых, в цвет глаз Марика, косичек, в качестве прически, и приглашением на репетицию его группы. Ребята играют какой-то дарк-эмбиент-фолк… В общем, ни черта не понятно, зато интересно.
У себя дома Марик привычным движением трансформирует помещение в зал: сцена, а за ней, на возвышении, несколько уютных синих диванчиков. Нетронутой в интерьере остается только раковина.
-Нужно посуду вымыть успеть, - объясняет он.
Разувшись, иду помогать. В текущей из-под крана воде соприкасаются наши пальцы. Мы мешаем друг другу, смеемся, брызгаемся. И начинаем целоваться вдруг.
И, закономерно, именно в этот момент открывается дверь. Кто-то ойкает, хихикает, исчезает, но дверь за собой не закрывает.
Романтический настрой сбит. Желание не успело еще дойти до той тяжелой и темной степени, когда «пусть весь мир подождет или обратится в труху». Наши поцелуи были наполнены светлой нежностью, ожиданием и обещанием того, чему еще предстоит вырасти между нами.
Визитеры, решив, что выждали уже достаточно для соблюдения приличий, появляются снова. Это девушка, на пару лет меня старше, украшенная такими же, только зелеными, косичками, и забавный лохматый круглолицый подросток. К стыду своему, имен я не запоминаю, поэтому обозначаю их для себя как «Вокалистку» и «Младшего». Это ее брат, и в группе он играет на барабанах.
Пока демонстративно надувшийся Марик в одиночестве домывает посуду, мы болтаем с Вокалисткой. У меня очень серьезная проблема, требующая женской помощи: какие именно смешные пластиковые сережки - губки или бабочки из горсти, купленной в салоне, лучше дополнят новую прическу? С ней легко. Мне, которую принято считать социально неадаптированной настолько, что со мной иметь дело могут только вампы. У них всего два состояния: безразличие и ярость, а я молчу, когда другие плачут, смотрю угрюмо, когда нужно продемонстрировать хорошие манеры, и виню себя, когда по этикету положено просто отослать обидчику яд.
За окном раздается протяжное, испуганно-восхищенное «Ааах» сродни тому, что публика невольно издает в цирке при выступлении гимнастов над манежем. И точно, любительский акробатический номер на закрепленной прямо в воздухе, выше деревьев, трапеции, исполняет моя однокурсница - Жечка. Пиромант. Оттого и Жечка, что «жечь». Перед кем это она так выпендривается, интересно?
Раскачиваясь, Жечка обеими руками крепко вцепляется в снаряд. Но постепенно, под крики зрителей, смелеет.
- Жечка, держись!
- Двумя руками!
- Нет, не перехватывай руки!
А разошедшаяся Жечка в самой высокой точке траектории пытается исполнить «уголок», подняв под прямым углом ноги. И срывается, не удержав координацию. Кто-то, запаниковав, кидает в нее, падающую, «заморозкой» - ну, у кого какие заклинания «на атасе» подвешены. Поэтому она так и летит - «уголком», головой вниз. И то, что должно было расплескаться из ее тела, застывает на камне вокруг белесой, промороженной густой массой. Такая же масса вытекает и из глазниц.
Меня накрывает такой волной ужаса и боли, что невозможно оставаться на месте. Я очень чувствую реацию Мира на возмущение его энергетического баланса - а смерть мага, безусловно, таковым является. Это мой дар и мое проклятье. Меня, кажется, затопит сейчас и погребет под собой! И, не в состоянии подумать о том, что выйду как раз к примерзшему к асфальту телу разбившейся девушки, ссыпаюсь, подхватив туфли, вниз по лестнице. Мой ужас, спровоцировавший, видимо, стихийный выброс силы, одевает по ходу бега перила еловыми ветвями. Странное дерево - елка. И в праздник оно, и в похороны.
Старательно отворачиваясь, задыхаясь, пытаюсь пробиться сквозь плотную толпу внизу. Но слышу:
- Вызвали?
-Идут.
Те, кого Вызвали - Идут. А я, видимо, уже не иду никуда. Свидетель ведь. Судорожно пытаюсь обуться - свои хоть туфли взяла, упав на лавочку метрах в двадцати от места трагедии. Ребята наконец догнали меня. Марик, успокаивая, гладит по спине, а Вокалистка, быстренько сотворив кружку горячего чая с вином, пытается впихнуть ее мне в руки. Но меня так трясет, что тут же проливаю половину на себя.
В таком виде нашу копанию и застает вызванная на ЧП Айша Восемнадцатая. Сиятельная. Наш ректор. Маменька.
Брезгливо приподняв верхнюю губу, оглядывает мои косички, пластиковые кошачьи мордочки в ушах Вокалистки и босые ноги Марика. Суетящийся за ее монументальной фигурой Лорд-Артефактор разделяет возмущение маменьки настолько, что от этого, кажется, дрожит даже венчик окружающих его лысину волос.
Я - это «в семье не без урода», знаю. Но нет, все еще хуже.
- Кто это с тобой?, - полувыплевывает она.
Кто? Марик-магик. Оригинально заэкранированный, правда, но магик. А что?
«Как я могла родить такую дуру» - читается во взгляде Блистательной, когда она припечатывает:
- Феёк.
Но…Но как же это? Фейки - они же как элементали, только по мелочи. Не стихии, но проявления сил природы. Не люди и не нелюди, и даже не нежить. Какой-нибудь их Теплый Ветер в Ветвях Липы может ненадолго воплотиться в тело нормального размера, может побыть маленьким крылатым человечком, но в основном, агрегатном состоянии, соответствует имени. Раз Ветер в Чем-то Там - значит, ветер.
И я выворачиваюсь, отодвигаясь, из объятия, чтобы понять самой, чтобы посмотреть в глаза. Прозрачные, сине-серые, с солнечными бликами. Он Ручей. Летний Ручей.
А Марик, приняв мое движение за неприятие, мое недоумение и горечь за отторжение, отодвигается тоже. И в следующий момент, пока я смаргиваю слезы, от всей троицы остается только исчезающий блик крыльев, похожих на стрекозиные, в высоте…