Пять лет разницы между девочками сейчас - целая жизнь. Двадцать, мои почти двадцать пять, и, допустим, тридцать.
Эта девочка тоже приехала покорять большой город. И, кажется, она искренне считает, что мне город уже покорился. Жизнь сводит вот так интересно: видя друг друга впервые, и, наверное, в последний раз, мы проводим почти сутки в одной квартире.
Она смотрит на меня и удивляется всему. Волосам. У нее промелированные мышиного цвета волосы - по мне, это укладывай-не укладывай, хуже не будет. Некуда.
И вот она сначала два часа с помощью фена упорядочивает на голове ад, а потом, обернувшись проконсультироваться, обнаруживает, я лежу, улыбаясь, а вокруг меня лежат волосы длиной почти до талии, делая вид, что они такие до предела естественные.
Она подозревает, что я ношу линзы. Потому что мои глаза сейчас - цвета вишен и меда. От того, что я довольна личной жизнью, довольна ее восхищением - ну и да, грамотно и незаметно подкрашена.
У нее десятки вопросов.
Не больно ли было делать татуировку? И - что же это? Мой корсет? И вот это кожаное - юбка? Я ходила в этом на концерт? А что я слушаю? Ой, я можно ли переписать? Может быть, я знаю, где тут рок-бар?
Я ужаснулась тому, что она ест: она кладет майонез в суп, мажет на хлеб, а еще смешивает с паштетом, снова мажет на хлеб и кладет сверху шпротину. А она с ужасом выслушивает список ого, что я не ем: хлеб. И маянез. И картошку, до кучи, тоже.
И под ее восхищенным взглядом я взрослая. Искренне чувствуя себя хищницей, плавной, опасной, искушенной городской стервой, потягиваюсь лениво - а что, тело-то красивое. Загорелое, ухоженное. Ведь она видит результат, сложившийся в процессе общения с косметологами, хирургами, походов в солярий и ежедневных упражнений. Результат жутких самоограничений и чувства меры, изнасилованного настолько, что само оно уже не откажет, но поддастся включению-выключению. «Деньги-время-ограничения-опыт» - такова мантра самосовершенствования.
Почему я выебываюсь перед ней? Потому что девочка этого хочет от меня. Ее восхищение делает меня - мной.
А еще - потому, что в ее возрасте я снимала с подругой комнату в районе, где соседний дом был расселен и заново населен бомжами, где соседи занимались гоп-стопом, а собственная тушка мылась даже не под душем, а под резиновым шлангом. Там же, кстати, мылась и посуда.
Кормились мы тем, что приносили гости - не знаю, почему это было белое вино и морепродукты - кажется, никто так и не верил, что нам жрать нечего. А то, что картошки в доме не было - так ее и сейчас нет.
И была одна пара обуви на все сезоны - называлась «гады». Зато первым, что я купила со свободных денег, были брюки небеленого льна. Питер - это почти Рио-де-Жанейро, вы же понимаете.
И теперь жутко забавляют девочки, которые находятся вроде бы в той же стартовой ситуации, но за съемную квартиру им платят родители, а сами девочки подходят и спрашивают, как варить суп «из свинины»…
Вот такая я взрослая, зажравшаяся дрянь, так?
Почему же тогда я чувствую себя маленькой дурочкой, «хорошенькой» и декоративной, под взглядом женщины, которой тридцать, которая ухожена и успешна. Я даже ее цитирую. К которой даже почти не ревную - настолько искренне восхищаюсь.
Хотя, конечно - если ревновать, то к таким, а не к бессмысленному юному мясу. И я выпрыгиваю из своих, теперь кажущихся мне нелепыми, бронзового цвета стрингов, чтобы доказать взрослым женщинам, что пресловутым «мясом» уже не являюсь.
Одна и та же я.
….Интересно, существую ли я, когда не отражаюсь в чужих глазах?