От далекой, седой старины, от нашего исторического прошлого унаследовали мы немало печального и тяжелого в разных областях жизни. Когда, например, печать жестокости и насилия внедрялась в область религии, и мрачными тюрьмами для государственных и прочих преступников служили обители веры - монастыри.
Практика использования монастырей в этом качестве применялась уже с XVI столетия, со времен Ивана Грозного, но особенно распространилась во времена массового закрытия старых обителей Советской властью в ХХ веке. При этом, подход в данном деле использовался сугубо практический: древние монастыри были, по сути, крепостями, проникнуть в которые, или покинуть, уже было затруднительно. Монашеские кельи становились камерами для заключенных, церкви - общими бараками, по стенам натягивали колючую проволоку, размещали охрану.
Одно из таких мест заключения было создано летом 1919 года в городе Рязани, на основе бывшего Казанского Явленского женского монастыря. Называлось оно Рязанским губернским концентрационным лагерем принудительных работ.
Начало таким концлагерям положило Постановление Совета Народных Комиссаров РСФСР от 5 сентября 1918 года «О красном терроре», в котором говорилось, «что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях». Интересно, что подписано было это постановление наркомом юстиции Дмитрием Курским, управляющим делами СНК Владимиром Бонч-Бруевичем и наркомом внутренних дел Григорием Петровским. Кстати, имя Петровского носит один из районов, а имя Бонч-Бруевича - улица в Буденновском районе города Донецка.
В Рязанском концлагере содержались до 10 различных категорий осужденных: заложники, социально-чуждые элементы, осужденные как контрреволюционеры за антисоветскую агитацию и пропаганду, осужденные за нетяжелые уголовные преступления и преступления по должности, взятые в плен участники антисоветских крестьянских выступлений, военнопленные белых или национальных армий, дезертиры. Осужденные использовались на различных сельскохозяйственных работах, занимались перевозкой сена, доставкой воды, трудились в различных отраслях жилищно-коммунального хозяйства (ремонт домов, установка телеграфных столбов, другие работы). Вместе с тем, в связи с большой скученностью, антисанитарией, плохим питанием и тяжелыми бытовыми условиями, среди заключенных имела место довольно высокая смертность, особенно во время эпидемии сыпного тифа в 1920 году. Всего, единовременно в Рязанском губернском концентрационном лагере в различные периоды его деятельности находилось от 900 до 6 тыс. заключенных. На основании сохранившихся документов можно говорить примерно об 11 тыс. заключенных, прошедших через Рязанский концлагерь.
20 февраля 1923 года Рязанский губернский лагерь принудительных работ был расформирован, а большинство заключенных, находившихся в нем, освобождены, но поставлены под надзор органов ГПУ по месту жительства.
Впервые историю Рязанского концлагеря и его заключенных описал в 2013 году в книге «Заключенные Рязанского губернского концлагеря РСФСР 1919 - 1923 годов» московский исследователь Александр Григоров. От него я и узнал об этом происшествии.
В первых числах марта 1920 года особым отделом XIII-й Красной Армии был арестован Талызин Василий Михайлович, 43-х лет от роду, бывший священником в поселке (так в документах - Прим. авт.) Горловка Бахмутского уезда Донецкой губернии. Женат, двое детей. Социальное происхождение духовное. Образование - духовная семинария.
Отец Василий сидел в Рязанском концлагере как контрреволюционер. Как пишет Александр Григоров, причина ареста и помещения в концлагерь была «чудесная! Законники молодой Советской власти юридического образования не имели, но имели классовое чутье. И сидел отец Василий с диагнозом «белогвардейско-махновский поп». А всего делов-то было - при каждой очередной смене власти, что было не редкость в гражданской войне, он в той же самой церкви продолжал крестить, отпевать, учить детей русскому языку. А значит - «сотрудничал»!». По мнению военного следователя, некоего Ивана Прохорова, поскольку священник Талызин «боялся Советскую власть», то «не приходится оставлять на свободе таких лиц»!
Но, лично меня поразила даже не надуманная причина ареста священника Василия Талызина. Историй, подобных этой, было великое множество. И каждая из них глубоко трагична.
Любопытным является другой документ, подшитый в дело. Это ходатайство в советские органы, направленное еврейской общиной Горловки в защиту православного священника!
«Еврейская община пос. Горловки, зная священника отца Василия Талызина, как человека хорошего, честного, отзывчивого к народу, доброжелательного к еврейскому населению и противника всяческих погромов и насилий, присоединяет свой голос к ходатайству, возбужденному жителями пос. Горловки в деле освобождения его от ареста. …1920 год. Подписи».
Казалось бы, какое отношение православный священник может иметь к людям иной веры и национальности, иного склада? И какое им дело до него? Самим, наверняка, тяжко жить было! Но нет, они переживали, беспокоились, собирали подписи, ходатайствовали. Своими действиями они проявили то, что называется состраданием, называется человечностью.
В сегодняшнем Донецке, в самое тяжелое время обстрелов 2014 - 2015 годов, многие люди так же проявляли это высокое чувство. Они вывозили беженцев, отрывали от себя последнее, чтобы накормить и обогреть совершенно незнакомых людей. Без оглядки на веру, национальность, политические и другие взгляды.
А вот дальнейшая судьба горловского священника Василия Талызина, к сожалению, остается неизвестной.