"....Привезли всех в Саласпилс"
Оригинал взят у a_dyukov в "....Привезли всех в Саласпилс"
Пришла расшифровка очередного интервью узницы Саласпилса.
Сколько у нас уже таких интервью? Уже под сотню, наверное?
Фаина Аугустане:
"Потом нас уже везли в Саласпилс. Привезли всех в Саласпилс - и мужчин, и женщин, детей, вот. И загнали нас, значит нас в этот... как они называли, баня - не баня, душевая, в общем, надо было раздеться, и одежду каждый сложил свою, дети, взрослые всё сложили - что каждый думал, что потом, если одеваться, чтобы найти. Сколько дней нас продержали в этом холодном этом душе - не знаю, голые, все были буквально голые, это как бы дезинфекцию они делали, я не знаю что, но вот. А когда мы вышли из этого душа, то одежда вся была... гора, всё вместе, вот так, ничего... что они там искали, что делали - не знаю. И вот мама там искала что-то, что-то одеть, и каждый там брал не свою одежду уже мог найти, а что попало. И вот, один ботинок такой, второй, там туфли, такой; старшему брату тоже какой-то женский достался, а второй - сапог, в общем, так. И потом начали нас, значит, сортировать, как говорили, мужчин - в одну сторону, и женщин, детей до 10 лет... до 8 лет... до 10, вот таких маленьких - в младшую группу. И вот грудных детей отбирали, это было зрелище страшное. Это мне запомнилось, когда одна женщина тоже держала, как и мама, такого маленького ребеночка, и этот каратель её бил ногой, чтобы... она залезла, под стул лезла, прятала этого ребеночка, держала за ножки, а он сапогом её выбил оттуда, чтобы отобрать этого ребёнка.
- А что сделали с грудничками?
Вот и это, мой братик, еще тоже она, поскольку война, мама еще не отучила его от груди, и он ещё сосал грудь. Но и вот, нас поместили в такой барак, меня...
- А что с братиком стало?
Грудной, вот он попал вместе со мной. Но я не видела его вначале, были вот такие бараки, доски, ну, нары, как мы называли. Нары, и детей там полно было этих маленьких. И маленькие, и такие вот, как я, ну, в основном, такие, 6-7 лет еще...
- А вам было 5?
А мне было 5. И вот уже вечером, он приползает ко мне, братик приползает и говорит: «Мама, сиси... мама...» Ищет маму, где мама, сиси хочет, ну, кушать хочет. И так потом, не знаю, утром уже, такой рупор, кричали, значит в рупор кричали, чтобы все сели на край нары, и вот, с протянутой рукой, давали нам по одной картошине, картошке в мундире. Этим всем детям. А братик, поскольку он там ползал туда-сюда, он исчез, его забрали. Забрали, но, поскольку началась уже дизентерия, от такой еды, вот, потом маленькие детки были наверху... Как они были там, на втором... надо мной еще этаж... сколько ярусов, или один был, или больше было, я не знаю. Но я увидела там столб этот, который... он привязан, смотрю - привязан к этому столбу... это через какое-то время, не сразу, не на второй день это, вот. И я кричу: «Гена! Гена!» Смотрю - он привязан, никакой реакции, у него такие губы, такие... как мне показалось, как бы чёрные, и головка на бок. Я кричу, что и как? Я залезть туда не могу, ну и так вот, больше я его не видела. И куда-то исчез, и всё. И потом один день, я сижу, смотрю, недалеко было окно с правой стороны, смотрю - мама в окошке, около барака. В окошко смотрит. Я закричала: «Мама!» К ней, значит, к окошку, а тут подходит, её, там за шкирку как, не за шкирку схватил и куда-то погнала... это немец, или кто это был, не знаю. Фашисты, как их называли. Ну, так и я не видела её больше.
Ну, потом брали у нас кровь. Подходила женщина, брала по несколько детей, «Берите по парам, за ручки, - говорит, - идём туда». Это уже с левой стороны брали этого барака. Когда... кричали, дети орали, там крик такой - это что-то страшное. И когда кровь взяли, и сразу дают какое-то... в рот какую-то отраву, как потом говорили. Видимо, чтобы внутри что-то там было, я не знаю. Надо было эту проглотить, и сразу же тут говорили: «Сразу глотайте!» А когда нас эта женщина повела, и она так нагнулась, и к ушку сказала: «Выплёвывай! - говорит. - Не ешь эту гадость! Не ешь!» Ну, и я не помню, проглотила я или не проглотила, короче говоря, вот так опять в это место меня привели, ну, и так вот брали кровь. Сколько раз - я не могу сказать, я маленькая была. Один раз нас вывели фотографировать. Солнце было такое, помню, и кругом эти... проволока колючая. Сфотографировали - и опять в этот барак. И больше нас не выводили на улицу. И потом, видимо от этой еды, что-то мне было плохо... видимо, я в туалет в этот пошла, и упала. Упала, помню потолок, что-то всё крутилось у меня перед глазами, больше я ничего не помню."
Пришла расшифровка очередного интервью узницы Саласпилса.
Сколько у нас уже таких интервью? Уже под сотню, наверное?
Фаина Аугустане:
"Потом нас уже везли в Саласпилс. Привезли всех в Саласпилс - и мужчин, и женщин, детей, вот. И загнали нас, значит нас в этот... как они называли, баня - не баня, душевая, в общем, надо было раздеться, и одежду каждый сложил свою, дети, взрослые всё сложили - что каждый думал, что потом, если одеваться, чтобы найти. Сколько дней нас продержали в этом холодном этом душе - не знаю, голые, все были буквально голые, это как бы дезинфекцию они делали, я не знаю что, но вот. А когда мы вышли из этого душа, то одежда вся была... гора, всё вместе, вот так, ничего... что они там искали, что делали - не знаю. И вот мама там искала что-то, что-то одеть, и каждый там брал не свою одежду уже мог найти, а что попало. И вот, один ботинок такой, второй, там туфли, такой; старшему брату тоже какой-то женский достался, а второй - сапог, в общем, так. И потом начали нас, значит, сортировать, как говорили, мужчин - в одну сторону, и женщин, детей до 10 лет... до 8 лет... до 10, вот таких маленьких - в младшую группу. И вот грудных детей отбирали, это было зрелище страшное. Это мне запомнилось, когда одна женщина тоже держала, как и мама, такого маленького ребеночка, и этот каратель её бил ногой, чтобы... она залезла, под стул лезла, прятала этого ребеночка, держала за ножки, а он сапогом её выбил оттуда, чтобы отобрать этого ребёнка.
- А что сделали с грудничками?
Вот и это, мой братик, еще тоже она, поскольку война, мама еще не отучила его от груди, и он ещё сосал грудь. Но и вот, нас поместили в такой барак, меня...
- А что с братиком стало?
Грудной, вот он попал вместе со мной. Но я не видела его вначале, были вот такие бараки, доски, ну, нары, как мы называли. Нары, и детей там полно было этих маленьких. И маленькие, и такие вот, как я, ну, в основном, такие, 6-7 лет еще...
- А вам было 5?
А мне было 5. И вот уже вечером, он приползает ко мне, братик приползает и говорит: «Мама, сиси... мама...» Ищет маму, где мама, сиси хочет, ну, кушать хочет. И так потом, не знаю, утром уже, такой рупор, кричали, значит в рупор кричали, чтобы все сели на край нары, и вот, с протянутой рукой, давали нам по одной картошине, картошке в мундире. Этим всем детям. А братик, поскольку он там ползал туда-сюда, он исчез, его забрали. Забрали, но, поскольку началась уже дизентерия, от такой еды, вот, потом маленькие детки были наверху... Как они были там, на втором... надо мной еще этаж... сколько ярусов, или один был, или больше было, я не знаю. Но я увидела там столб этот, который... он привязан, смотрю - привязан к этому столбу... это через какое-то время, не сразу, не на второй день это, вот. И я кричу: «Гена! Гена!» Смотрю - он привязан, никакой реакции, у него такие губы, такие... как мне показалось, как бы чёрные, и головка на бок. Я кричу, что и как? Я залезть туда не могу, ну и так вот, больше я его не видела. И куда-то исчез, и всё. И потом один день, я сижу, смотрю, недалеко было окно с правой стороны, смотрю - мама в окошке, около барака. В окошко смотрит. Я закричала: «Мама!» К ней, значит, к окошку, а тут подходит, её, там за шкирку как, не за шкирку схватил и куда-то погнала... это немец, или кто это был, не знаю. Фашисты, как их называли. Ну, так и я не видела её больше.
Ну, потом брали у нас кровь. Подходила женщина, брала по несколько детей, «Берите по парам, за ручки, - говорит, - идём туда». Это уже с левой стороны брали этого барака. Когда... кричали, дети орали, там крик такой - это что-то страшное. И когда кровь взяли, и сразу дают какое-то... в рот какую-то отраву, как потом говорили. Видимо, чтобы внутри что-то там было, я не знаю. Надо было эту проглотить, и сразу же тут говорили: «Сразу глотайте!» А когда нас эта женщина повела, и она так нагнулась, и к ушку сказала: «Выплёвывай! - говорит. - Не ешь эту гадость! Не ешь!» Ну, и я не помню, проглотила я или не проглотила, короче говоря, вот так опять в это место меня привели, ну, и так вот брали кровь. Сколько раз - я не могу сказать, я маленькая была. Один раз нас вывели фотографировать. Солнце было такое, помню, и кругом эти... проволока колючая. Сфотографировали - и опять в этот барак. И больше нас не выводили на улицу. И потом, видимо от этой еды, что-то мне было плохо... видимо, я в туалет в этот пошла, и упала. Упала, помню потолок, что-то всё крутилось у меня перед глазами, больше я ничего не помню."