на тему диалога
На то, что недавно сказал Лукашенко по поводу диалога, захотелось ответить: "мдааа... для дыялёгу варта "топающих и хлопающих", "здравомыслящих и любящих свою строну" везьці не ў апорны пункт РАУС, а ў студыю БТ на прамы эфір. Усё ж проста!"
На то, что написал по этому поводу Владимир Мацкевич (worvik), захотелось ответить: "Владимир, вы, пардон, как-то резко проводите границу между «переговорами» и «диалогом» (между «договариваться» и «обсуждать»), а затем сами же её опровергаете: «путь к переговорам лежит через широкий диалог внутри гражданского общества»".
Переговоры, конечно, ведутся в ситуациях, когда участники вынуждены их вести: при этом обычно не обязательно, чтобы они уважали друг друга и отказывались от взаимных манипуляций. Переговоры обычно ведутся без оглядки на общественное мнение. Переговоры близки скорее к военному контексту.
Диалог -- нет. К диалогу качественно другие требования, ожидания и мотивации участников. Участники диалога не столько вынуждены его вести, сколько ощущают потребность либо в признании себя со стороны собеседника, либо в признании себя со стороны публики, наблюдающей за диалогом. Таким образом, манипуляция собеседником в диалоге возможна только одновременно с манипуляцией сознанием публики. (Диалог публичен по сути: даже если он ведется тет-а-тет, в его программе по умолчанию заложена опция выхода в общественное пространство.)
Манипулировать собеседником и общественным сознанием одновременно -- гораздо сложнее, чем манипулировать стороной по переговорам. У манипулятора меньше шансов. Поэтому, скажем так: возможности для манипуляции при диалоге обычно более узкие, чем при переговорах. Публичное пространство, пространство открытой дискуссии обычно обязывает участников соблюдать минимальную этику.
Вы говорите, что «до переговоров еще дойти нужно», «и путь к переговорам лежит через широкий диалог внутри гражданского общества», «и этот диалог должен подготовить переговоры». И вроде бы, это кажется логичным -- что переговоры лучше вести после институционализации пространства диалога, открытой дискуссии (если бы, условно, «топающих и хлопающих», «здравомыслящих и любящих свою страну» везли не в милицию, а в студию БТ на прямой эфир). Только проблема в том, что это как раз и главное. И если бы это произошло, то никакие переговоры бы уже не были нужны. Если бы это произошло, то переговоры были бы деградацией, «регрессией», а не продолжением пути - и не только потому, что переговоры лежат скорее в военном контексте, а не в «политическом» (в смысле Аристотеля, конечно: изогория, изополития, изономия).
Поэтому, мне кажется, что переговоры (и «путь» к ним) в нашей ситуации придумали те, кому еще либо подсознательно хочется повоевать, либо оказаться среди тех избранных, кто сядет за стол переговоров и останется в истории или чего-то там еще.
Никак не соглашусь с вами, что «все аргументы высказаны, предложения сделаны, позиции обозначены». А куда делась проблема поляризации (если не сказать шизофрении) общественного мнения? Неужели вы думаете, что эти аргументы, позиции и предложения не претерпят важных изменений по форме и статусу после того, как между разными полюсами общественного мнения будут переброшены первые мостики и канатные дороги? Если так, то вы себя переоцениваете. То, что варилось в нашем котле в условиях монополизации медийного пространства, вовсе не является эталоном позиций и аргументов, которые возникнут в случае институционализации общественного диалога.
И наконец:
в переговорах за аргументами стоит угроза применения силы;
в диалоге за аргументами стоит минимальное желание убедить и позволить себя убедить.
Но ни переговоры, ни диалог не возможны, если участники не наступят на горло своему эго.
Я не знаю, хватит ли у вас (или у «нас») желания наступить на горло своему эго.
Известно, что у власти этого желания нет по определению.
Известно также, что у демократической общественности нет силы, чтобы подкрепить ей аргументы в переговорах. Такой силой могло бы стать общественное мнение в случае институционализации широкого диалога. Но власти вряд ли добровольно позволят получить доступ к этой силе. Следовательно, нужна какая-то другая сила, возможно, внешняя, чтобы навязать белорусской власти полноценную гласность в государственных СМИ. Стратегически, это не менее важно, чем освобождение политических заключенных и реформа избирательной системы: увеличить в десятки раз размер котла, в котором варятся аргументы, позиции и предложения «здравомыслящих и любящих свою страну».
Вот такой, скорее, "путь".
На то, что написал по этому поводу Владимир Мацкевич (worvik), захотелось ответить: "Владимир, вы, пардон, как-то резко проводите границу между «переговорами» и «диалогом» (между «договариваться» и «обсуждать»), а затем сами же её опровергаете: «путь к переговорам лежит через широкий диалог внутри гражданского общества»".
Переговоры, конечно, ведутся в ситуациях, когда участники вынуждены их вести: при этом обычно не обязательно, чтобы они уважали друг друга и отказывались от взаимных манипуляций. Переговоры обычно ведутся без оглядки на общественное мнение. Переговоры близки скорее к военному контексту.
Диалог -- нет. К диалогу качественно другие требования, ожидания и мотивации участников. Участники диалога не столько вынуждены его вести, сколько ощущают потребность либо в признании себя со стороны собеседника, либо в признании себя со стороны публики, наблюдающей за диалогом. Таким образом, манипуляция собеседником в диалоге возможна только одновременно с манипуляцией сознанием публики. (Диалог публичен по сути: даже если он ведется тет-а-тет, в его программе по умолчанию заложена опция выхода в общественное пространство.)
Манипулировать собеседником и общественным сознанием одновременно -- гораздо сложнее, чем манипулировать стороной по переговорам. У манипулятора меньше шансов. Поэтому, скажем так: возможности для манипуляции при диалоге обычно более узкие, чем при переговорах. Публичное пространство, пространство открытой дискуссии обычно обязывает участников соблюдать минимальную этику.
Вы говорите, что «до переговоров еще дойти нужно», «и путь к переговорам лежит через широкий диалог внутри гражданского общества», «и этот диалог должен подготовить переговоры». И вроде бы, это кажется логичным -- что переговоры лучше вести после институционализации пространства диалога, открытой дискуссии (если бы, условно, «топающих и хлопающих», «здравомыслящих и любящих свою страну» везли не в милицию, а в студию БТ на прямой эфир). Только проблема в том, что это как раз и главное. И если бы это произошло, то никакие переговоры бы уже не были нужны. Если бы это произошло, то переговоры были бы деградацией, «регрессией», а не продолжением пути - и не только потому, что переговоры лежат скорее в военном контексте, а не в «политическом» (в смысле Аристотеля, конечно: изогория, изополития, изономия).
Поэтому, мне кажется, что переговоры (и «путь» к ним) в нашей ситуации придумали те, кому еще либо подсознательно хочется повоевать, либо оказаться среди тех избранных, кто сядет за стол переговоров и останется в истории или чего-то там еще.
Никак не соглашусь с вами, что «все аргументы высказаны, предложения сделаны, позиции обозначены». А куда делась проблема поляризации (если не сказать шизофрении) общественного мнения? Неужели вы думаете, что эти аргументы, позиции и предложения не претерпят важных изменений по форме и статусу после того, как между разными полюсами общественного мнения будут переброшены первые мостики и канатные дороги? Если так, то вы себя переоцениваете. То, что варилось в нашем котле в условиях монополизации медийного пространства, вовсе не является эталоном позиций и аргументов, которые возникнут в случае институционализации общественного диалога.
И наконец:
в переговорах за аргументами стоит угроза применения силы;
в диалоге за аргументами стоит минимальное желание убедить и позволить себя убедить.
Но ни переговоры, ни диалог не возможны, если участники не наступят на горло своему эго.
Я не знаю, хватит ли у вас (или у «нас») желания наступить на горло своему эго.
Известно, что у власти этого желания нет по определению.
Известно также, что у демократической общественности нет силы, чтобы подкрепить ей аргументы в переговорах. Такой силой могло бы стать общественное мнение в случае институционализации широкого диалога. Но власти вряд ли добровольно позволят получить доступ к этой силе. Следовательно, нужна какая-то другая сила, возможно, внешняя, чтобы навязать белорусской власти полноценную гласность в государственных СМИ. Стратегически, это не менее важно, чем освобождение политических заключенных и реформа избирательной системы: увеличить в десятки раз размер котла, в котором варятся аргументы, позиции и предложения «здравомыслящих и любящих свою страну».
Вот такой, скорее, "путь".