Субъективное о роли символов и тайных идеологах, принимающих решения.
Ввиду несовершенства ЖЖ в плане сохранения черновиков тайной переписки - в открытую отпишу несколько слов по темам, одна за другой зацепившимся в ходе обмена мнениями.
О символах, их сакральности и теневых идеологах, именуемых нынче спичрайтерами, невзирая на благие намерения лелеять ростки родного языка в противовес иноземной мове.
Наверное, да что там, я уверена, что хорошо об этих предметах могут судить люди просвещённые и посвящённые, аксиологи, культурологи, историки - и всё же отказать себе в нескольких абзацах диванной аналитики не могу.
Смыслы, символы, касающиеся памяти Великой Отечественной, строились и разворачивались в общественном поле совершенно по-разному, в зависимости от временной удалённости от событий.
Безусловно, строились - иначе коллективная память организуется самостийно, по большинству оставаясь личным или семейным горем и радостью, в лучшем случае не выходя за пределы сельской общины.
Первые, на моей памяти и по моему разумению, символы были созданы и пошли в народ после войны, возвращения наших солдат, воссоединения семей и нескольких лет восстановления, послевоенных тягот, когда стало очевидно, что кому-то повезло, а кому-то с ребятишками досталась вдовья долюшка и жизнь по судьбе.
Главным средством объединения людей, доступным на тот момент и несущим терапевтическую роль, средством оплакивания судьбы, средством, обегчающим боль и несущим новые смыслы - была песня.
Многие, скорее, большинство послевоенных песен и некоторые, писавшиеся в ходе самой войны - были лиричны, напевны, их легко было спеть самому и подхватить в грустные моменты застолий, которые были редки и всегда соотносились с важными моментами жизни семьи.
В это время, где-то с 50-х, широко практиковалось песенное самодеятельное творчество в коллективах, и это, конечно же, было идеологическим инструментом и трансляцией смыслов юным слушателям, которые подрастали, уже не знавшие войны, но слышавшие рассказы об этом времени - думаю, весьма скупые - от своих близких, очевидцев событий в разных уголках страны.
Вспомним военные песни тех лет - "Эх, дороги", "Соловьи", "В лесу прифронтовом", "В землянке", "Серёжка с Малой Бронной...(название другое)", "Враги сожгли родную хату" - авторами музыки и стихов были те, кто воевал или делил тяготы жизни страны, они знали то, о чём писали.
Фильмы, созданные в то время, чуть позже - "Летят журавли", "Баллада о солдате", "Зимнее утро" - обращались к зрителю, представленному тремя поколениями - бабушек и дедушек, выддержавших войну на своих плечах, детей войны, и их маленьких детей - потому что кинематограф был обращён к межпоколенческому и взрослое кино, снятое по глубоким смысловым канонам, было доступно и ребёнку, начиная лет с 6-7.
Время шло, война отдалялась по времени, появились новые средства и новые песни "У деревни Крюково", "За себя и за того парня (название, м.б., другое)", "Алёша"...
То есть это уже не ассоциированный песенный рассказ о буднях войны, а песни-воспоминания.
Появилась монументальность в памяти о войне и символах - мемориальные скульптурные памятники, можно сказать, что память одели в гранит.
За эти годы было вручено много уже не боевых, а памятных медалей, появилась патетика в песнях о войне, фокус воспоминаний смещён в сторону Победы, сняты фильмы, раскрывающие весь сложный процесс этой войны - "Освобождение", "Живые и мёртвые", "Они сражались за Родину"...
То есть зритель, народ, смотрел на это уже как бы со стороны, диссоциировано, как на панораму, и здесь восприятие было различным - те, кто застал посмотреть первый слой, цикл, как угодно назовите - того ассоциированного кино - тот и это воспринимал глубоко, на более сложном смысловом уровне, как трагедийный период жизни всего общества советских людей - кстати, в междурядье этом, между первым этапом кинолент и эпохальным подходом - в промежутке можно вспомнить такой фильм, как "Отец солдата", совершенно особый фильм, один из лучших тех лет.
И вот теперь - к разговору о спичрайтерах, о том, каким путём они пошли, создавая из Генерального секретаря - мемориальный комплекс. Ото зла, по недомыслию, или иудово что-то говорило в них?
Кто признается? Если вспомнить пародии некоего любимца публики Х. - то с точки зрения попадания в маску это было точно, а с точки зрения ценностного воспитания - это глумление, тем более низкое, что производилось над умершим человеком - думаю, не по своей воле, а ради стабильности структуры элит остававшемся на посту до кончины.
Да, стремление опереться на символы было, но уже не работало, как раньше, в силу смелости общественных настроений, 30-летие не знавших войны - молодёжь, родившаяся в 70-х, уже словно и не ведала об ужасах войны во Вьетнаме, и слово Куба - почти ничего ей не говорило.
Появилось гораздо большее число городов-героев, но это увеличение не добавляло сакральности.
Дальше анализировать бессмысленно - автор поста не имеет компетенций.
Скажу только, что анализ символов, наполненных смыслами и других, не вышедших за пределы официальной, формальной, функциональной подачи и не ушедших в народ - имеет большое прикладное значение как в осмыслении опыта прошлого, так и в стратегии формирования будущего.
О символах, их сакральности и теневых идеологах, именуемых нынче спичрайтерами, невзирая на благие намерения лелеять ростки родного языка в противовес иноземной мове.
Наверное, да что там, я уверена, что хорошо об этих предметах могут судить люди просвещённые и посвящённые, аксиологи, культурологи, историки - и всё же отказать себе в нескольких абзацах диванной аналитики не могу.
Смыслы, символы, касающиеся памяти Великой Отечественной, строились и разворачивались в общественном поле совершенно по-разному, в зависимости от временной удалённости от событий.
Безусловно, строились - иначе коллективная память организуется самостийно, по большинству оставаясь личным или семейным горем и радостью, в лучшем случае не выходя за пределы сельской общины.
Первые, на моей памяти и по моему разумению, символы были созданы и пошли в народ после войны, возвращения наших солдат, воссоединения семей и нескольких лет восстановления, послевоенных тягот, когда стало очевидно, что кому-то повезло, а кому-то с ребятишками досталась вдовья долюшка и жизнь по судьбе.
Главным средством объединения людей, доступным на тот момент и несущим терапевтическую роль, средством оплакивания судьбы, средством, обегчающим боль и несущим новые смыслы - была песня.
Многие, скорее, большинство послевоенных песен и некоторые, писавшиеся в ходе самой войны - были лиричны, напевны, их легко было спеть самому и подхватить в грустные моменты застолий, которые были редки и всегда соотносились с важными моментами жизни семьи.
В это время, где-то с 50-х, широко практиковалось песенное самодеятельное творчество в коллективах, и это, конечно же, было идеологическим инструментом и трансляцией смыслов юным слушателям, которые подрастали, уже не знавшие войны, но слышавшие рассказы об этом времени - думаю, весьма скупые - от своих близких, очевидцев событий в разных уголках страны.
Вспомним военные песни тех лет - "Эх, дороги", "Соловьи", "В лесу прифронтовом", "В землянке", "Серёжка с Малой Бронной...(название другое)", "Враги сожгли родную хату" - авторами музыки и стихов были те, кто воевал или делил тяготы жизни страны, они знали то, о чём писали.
Фильмы, созданные в то время, чуть позже - "Летят журавли", "Баллада о солдате", "Зимнее утро" - обращались к зрителю, представленному тремя поколениями - бабушек и дедушек, выддержавших войну на своих плечах, детей войны, и их маленьких детей - потому что кинематограф был обращён к межпоколенческому и взрослое кино, снятое по глубоким смысловым канонам, было доступно и ребёнку, начиная лет с 6-7.
Время шло, война отдалялась по времени, появились новые средства и новые песни "У деревни Крюково", "За себя и за того парня (название, м.б., другое)", "Алёша"...
То есть это уже не ассоциированный песенный рассказ о буднях войны, а песни-воспоминания.
Появилась монументальность в памяти о войне и символах - мемориальные скульптурные памятники, можно сказать, что память одели в гранит.
За эти годы было вручено много уже не боевых, а памятных медалей, появилась патетика в песнях о войне, фокус воспоминаний смещён в сторону Победы, сняты фильмы, раскрывающие весь сложный процесс этой войны - "Освобождение", "Живые и мёртвые", "Они сражались за Родину"...
То есть зритель, народ, смотрел на это уже как бы со стороны, диссоциировано, как на панораму, и здесь восприятие было различным - те, кто застал посмотреть первый слой, цикл, как угодно назовите - того ассоциированного кино - тот и это воспринимал глубоко, на более сложном смысловом уровне, как трагедийный период жизни всего общества советских людей - кстати, в междурядье этом, между первым этапом кинолент и эпохальным подходом - в промежутке можно вспомнить такой фильм, как "Отец солдата", совершенно особый фильм, один из лучших тех лет.
И вот теперь - к разговору о спичрайтерах, о том, каким путём они пошли, создавая из Генерального секретаря - мемориальный комплекс. Ото зла, по недомыслию, или иудово что-то говорило в них?
Кто признается? Если вспомнить пародии некоего любимца публики Х. - то с точки зрения попадания в маску это было точно, а с точки зрения ценностного воспитания - это глумление, тем более низкое, что производилось над умершим человеком - думаю, не по своей воле, а ради стабильности структуры элит остававшемся на посту до кончины.
Да, стремление опереться на символы было, но уже не работало, как раньше, в силу смелости общественных настроений, 30-летие не знавших войны - молодёжь, родившаяся в 70-х, уже словно и не ведала об ужасах войны во Вьетнаме, и слово Куба - почти ничего ей не говорило.
Появилось гораздо большее число городов-героев, но это увеличение не добавляло сакральности.
Дальше анализировать бессмысленно - автор поста не имеет компетенций.
Скажу только, что анализ символов, наполненных смыслами и других, не вышедших за пределы официальной, формальной, функциональной подачи и не ушедших в народ - имеет большое прикладное значение как в осмыслении опыта прошлого, так и в стратегии формирования будущего.