Знакомство с Водолазкиным я начала нестандартно, будучи наслышанной о "Лавре" и "Авиаторе", прочла "Брисбен", последний роман писателя на сегодня, свежайший, можно сказать.
Роман - о вымышленном знаменитом музыканте, гитаристе, Глебе Яновском, примерно 50-ти лет, родившемся и выросшем, как и автор, в Киеве, как и автор, закончившем филологический факультет, вот только Водолазкин получил вычшее образование в Киеве, а его герой - в Ленинграде. Будучи на вершине мировой славы, Глеб получает неутешительный диагноз - болезнь Паркинсона, руки уже начинают дрожать, на гитаре играть невозможно, а дальше ждут тяжкие годы болезни. У него есть преданная ему жена Катя (немка Катарина из ГДР, учившаяся с Глебом в СССР), а детей нет, что является болью всей жизни для Кати..
Роман построен так: от первого лица музыкант рассказывает о настоящем, события происходят в 2014 году. Первые строки сразу же рассказывают о переломном трагическом моменте в жизни музыканта:
"Выступая в парижской Олимпии, не могу сыграть тремоло. Точнее, играю, но нечетко, нечисто - так, как это делают начинающие гитаристы, издающие глухое бульканье вместо нот. Никто ничего не замечает, и Олимпия взрывается овациями. Я и сам забываю о своей неудаче, но, садясь под крики поклонников в лимузин, ловлю себя на характерном движении пальцев. Правая рука, словно искупая допущенную ошибку, исполняет теперь уже не нужное тремоло. Пальцы двигаются с невероятной скоростью. Касаются воображаемых струн. Так ножницы парикмахера, оторвавшись на мгновение от волос, продолжают стричь воздух. Подъезжая к аэропорту имени Шарля де Голля, выстукиваю неудачно сыгранную мелодию на стекле - ничего сложного. Как я мог запнуться на концерте?"
И второй временной пласт повествует о 70-х, киевском детстве, затем о юности в Ленинграде. Настоящее-флешбек-настоящее-флешбек. Так постепенно вырисовывается полная биография Яновского, который в настоящем живет в Германии, но вынужден и в Санкт-Петербург слетать, и в Киев прямо в разгар Майдана на похороны близкого человека.
К плюсам романа отнесу следующее:
- Нет никакой чернухи, я говорю прежде всего о детстве и юности Глеба. Да и откуда бы ей взяться? Обычная жизнь советского ребенка с русской мамой и папой-украинцем, разговаривающем только на мове, зато Глеб в итоге прекрасно знает оба языка. Пусть родители и рано развелись, но у него было счастливое детство и чудесная бабушка. А! Потом и чудесный дедушка возник, когда Глеб бросил занятия музыкой из-за страха смерти.
- Забавные зарисовки из 80-х, учеба в Ленинграде, многому веришь, кое-что вызывает вопросы, как, например, почему, Глеб, возжаждавший остаться в Ленинграде после института, ничего не говорит о том, куда у него было распределение. Водолазкин должен хорошо знать эти вещи, но.. может, упустил именно потому, что, как киевлянин, сам мог спокойно работать в Киеве? Но в целом - масса интересных деталей студенческого быта в общежитии, секс, настоящая любовь..
Пример одной из историй прошлого
Дуня - болгарский студент, очень сексапильный и сексуальный, трахавший немало студенток, не ищущих долгосрочных отношений. Он добывал ключи от свободных комнат у коменданта, и однажды у него оказался ключ от ленинской комнаты с огромным бюстом, соответственно, Владимира Ильича и великолепным диваном. Дуне не нравилось, что Ленин оценивающе смотрит на его занятия сексом, и он каждый раз отворачивал его бюст.
"Однажды ночью он разбудил Глеба и Котова громким стуком в дверь. Глеб был уже готов сказать Дуне немало горьких слов, но, увидев товарища, осекся. Дуня был в высшей степени взволнован. Закрыв за собой дверь, он шепотом сообщил, что упал Ленин и требуется помощь. Кому, Ленину, так же шепотом переспросил Котов. Дуня метнул на него злобный взгляд, но понял, что Котов еще не проснулся: нет, мне. Ленину и в самом деле было уже не помочь. Он разбился на множество частей, и склеить их (это подтвердил проснувшийся Котов) было невозможно. Вместе с тем куски не рассыпались: их продолжала связывать прочная матерчатая основа, на которую наносился гипс. Над обломками сидела Лида, на этот раз в рубашке Дуни. Она встретила вошедших с не соответствовавшей моменту радостью. Глеб мысленно отметил, что Дуня становится однолюбом. Разбитое изваяние влюбленные, оказывается, уже пытались вынести по частям, но их (частей) неразделимость препятствовала и этому. Не говоря ни слова, Котов вышел из ленинской комнаты и через минуту вернулся с мешком. В другой его руке был молоток. Котов предложил измельчить обломки, чтобы нельзя было узнать, что за скульптура подверглась разрушению, и всем это показалось не только разумным, но и политически дальновидным. Работать старались тихо, подкладывая под гипс пухлые подшивки газет. Через час Дуня с Глебом вынесли мешок на ближайшую стройплощадку. Там они поставили его среди других мешков, удивительно похожих на котовский. Пораженный этим сходством, Дуня даже предложил посмотреть, что в них находится, но Глеб его отговорил. Он понимал, что всякое сходство имеет свои границы. Наутро Дуня пошел к коменданту и сообщил, что бюст Ленина украли. Комендант матерно выругался, а потом лишь хмуро молчал. Выразить сомнение в том, что бюст мог кому-то понадобиться, он не мог по идеологическим причинам. С пропажей его примирило лишь то, что, в отличие от кроватей и спинок, запасные бюсты у него имелись. Он приказал Дуне доставить в ленинскую комнату нового Ленина и сдать ключ."
- Адекватная оценка настоящего. Как Майдана, так и событий прошлых лет. Глеб поучаствовал зачем-то в противостоянии путчу 90-х, которое в Ленинграде, слава богам, не привело к человеческим жертвам. Оценивая же сейчас происходящее много лет назад, он приходит к определенным выводам:
"Мы с Нестором обедаем в ресторане на Петроградской стороне.
- Вернемся к тому, что ты рассказывал об Исаакиевской площади, не возражаешь? - Нестор медленно погружает ложку в грибной суп. - Хочу кое-что уточнить. Как ты там вообще оказался? Ты вроде бы не любитель таких тусовок.
- Это сейчас не любитель. А тогда мог и поучаствовать. Я, Нестор, был тогда совсем другим. Плюс, опять-таки, подпольное радио, отечество в опасности, все мужчины города… Это заводит.
- То есть не пошел бы сейчас на Исаакиевскую?
- Ни в коем случае. Ешь суп, холодный он будет невкусным.
- Ем… А может, сейчас ты просто стал осторожнее?
- Моя жизнь в последнее время складывается так, что я стал меньше бояться. - Ловлю внимательный взгляд Нестора. - Меня, дорогой, сейчас очень трудно испугать. Так же, как уговорить куда-то идти.
- Ну а, допустим, за идею? Всякая большая идея нуждается в защите.
- Да не нуждается она ни в чем! Защищай ее в себе.
- Проблемы всего народа в себе одном, боюсь, не решишь.
- А не надо решать проблемы народа - ты же видишь, чем это обычно кончается. Реши свою. Пусть каждый решит свою, и всё у народа будет в порядке.
- Складно получается… В конце концов, книга-то не обо мне. Моя задача - излагать твои рассказы без ошибок.
- То, что я до сих пор читал, безупречно. - Дожевываю кусок мяса. - Как этот стейк.
- Значит, не зря ты боролся с путчистами. Они бы такого стейка никогда не допустили.
- Ты думаешь?
- Еда должна была оставаться невкусной - в этом состоял смысл путча.
Вытираю рот салфеткой.
- Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты считаешь, что ради хорошего стейка нужно сменить систему. Я же думаю, что нужно просто научиться хорошо готовить. А система - она подтянется.
- Так потому она и система, что включает в себя много задач!
- Ну да, включает. Только это не мои задачи. Тысячи рискуют жизнью для того, оказывается, чтобы в итоге несколько господ за бесценок приватизировали скважины.
- Тебе не кажется, что ты преувеличиваешь?
Мое лицо принимает выражение непоколебимой уверенности. Меняется на готовность уступить - мне не жалко.
- Преувеличиваю, конечно."
Разочарованный конформист) Это не хорошо и не плохо само по себе, но особого интереса, кстати, к герою не добавляет.
А теперь о минусах.
- Мне показалось, что Глеб из прошлого - живой, обостренно чувствующий ребенок и подросток. Глеб из настоящего - очень замкнутая вещь, вещь в себе. Есть все предпосылки, чтобы читатель испытывал горячее сочувствие к герою. Почему же писатель, с любовью живописуя прошлое и сокровенные переживания юного Глеба, вдруг закрывает его полностью взрослого, предоставляя читателю самому додумывать, что ощущает Яновский, когда рушится его жизнь? Герой говорит от собственного лица, он не хочет говорить о переживаниях, описывая лишь свои действия, порою неадекватные, это понимаемо. Но неоправданно для писателя, который мог бы приоткрыть потаенную дверцу, дать заглянуть в душу героя. В итоге - почти полное равнодушие к судьбе Глеба.
- Водолазкин замахнулся на глобальное - Бог и вечность. Некоторые вещи, которые постигает Глеб еще в юном возрасте, кажутся банальными сейчас, как разговор о Гагарине, например:
"Седины Мефодия произвели на директрису самое благоприятное впечатление, и разговор с ним она начала с того, что казалось ей неопровержимым аргументом. Вернув Глебову деду отобранную книгу, она несколько театрально взяла его под локоть и подвела к окну. Показав на небо, сказала: Юрiй Гагарiн лiтав у космос, але Бога не бачив - погодьтеся! Мефодий вежливо склонил голову: справдi, Юрiй Гагарiн Бога не бачив. Не отрываясь от небес в окне, старик широко улыбнулся. Але Бог його бачив. I благословив."
Но в целом - сильная тема. Ничто иное не может победить настолько конструктивно страх смерти в человеке, как религия, и для юного Глеба это работало очень эффективно. Но в настоящем, в своем 50-летнем возрасте, когда музыкант осознает страшные последствия своей только начинающейся болезни, он сходит с темы, хотя упоминания об этом есть, но, как мы помним, Глеб для читателя сейчас - закрытая шкатулка. И концовка - откровенно слабая.
- Есть ощущение Санта-Барбары. Беременная Ганна из Femen с вульгарной мамашей, Анна из прошлого, ее дочь, больная раком.. С одной стороны, так у знаменитостей и бывает, наверное, но с другой - центральной фигуре романа, Глебу, недостает убедительности, он слишком деревянный, возможно, поэтому и происходящее вокруг него не вызывает чувства правдоподобности.
- То, как слабо прописан взрослый Глеб, ничто по сравнению с тем, как плохо раскрыт характер его жены Кати. Опять же, в юности Катя отлично обрисована, как и Глеб, но в настоящем ее образ теряет цельность, и мотивация неубедительна, как и не совсем убедительны ее страдания в связи с бездетностью. Водолазкин, похоже, ничего не знает об ЭКО, например, останавливаясь на естественном способе забеременеть и намекая на привлечение сестры в сей процесс. И это в Германии с передовой медициной, которая, когда автору нужно, демонстрируется, как оно и есть, на высоком уровне.
- Автор вместе с ГГ словно бы и не придает значения богатству Яновского, честно заработанному, но при случае они небрежно объявляют - с деньгами проблем нет. Когда, например, речь идет о спасении жизни, о дорогостоящей операции человека, который стал дорог Глебу. Но вкупе с тем, что Яновский сильно закрыт для читателя, эта милосердная человеческая акция вызывает лишь мысли "как хорошо иметь очень много денег" Это точно то, ради чего стоит читать роман?)
Не плюс, не минус, просто заинтересовало. Глеб рассказывает, пребывая в 80-е в Ленинграде: никто не называл так город из ленинградцев, все говорили - Петербург, а чаще - Питер! А с чем это могло быть связано, если имело место быть? С любовью к Петру I, с голубой кровью у всех поголовно? У меня бабушка с дедушкой и их родственники - ленинградцы, никогда не слышала ни о каком Петербурге/Питере.
В целом, пока на меня Водолазкин не производит впечатление действительно сильного писателя. Я вижу, как и из чего он делает роман, одно это уже плохо, потому что нет эмоционального воздействия на меня, как читателя, нет волшебства, я вижу только ремесленную составляющую и грамотность. Пустота, увы. Но, возможно, попробую почитать предыдущие романы. Стоит?