У меня на стройке
Утром всё как всегда, суматошно, немного муторно и зябко. «Быстрей вяжи арматуру, в час бетон привезут!» - торопит Дима, бегая над душой. Он всегда меня торопит, но я всё равно всегда не успеваю. Дима это наш мастер, очень деловой, очень энергичный, всегда крайне озабоченный коротко стриженный пацанчик около тридцатника. Он всегда спешит, быстро исчезает, быстро появляется и очень быстро придумывает мне работу.
Конструкции я вяжу длинные и узкие, поскольку нужно запихнуть их в опалубку шириной полметра. Закончив очередную, я тащу и упихиваю её внутрь руками и ногами, а железяка всеми силами цепляется за доски и гвозди, как дикообраз, которого засовывают в ящик письменного стола.
Я знаю, что арматурины под железобетон можно быстро связывать каким-то специальным крючком, который продаётся в строительных магазинах, но у нас его нет, я вяжу вручную, получается медленно. С этой опалубкой под фундамент будущих перегородок в цокольном этаже я до этого тоже возился долго, целых три дня. Размерял рулеткой пол по чертежам, забивал колышки, таскал доски со двора, пилил их, свинчивал саморезами… Всё помещение заказчик придумал зачем-то разгородить толстенными полуметровыми стенами на крохотные клетушки, так что опалубки пришлось устанавливать до фигища. Стоит её поставить и укрепить на новом участке, как выясняется, что что-то где-то уползло на несколько сантиметров, и приходится разбирать и передвигать. Помимо этого нужно замерять лазерным уровнем и выгребать лопатой лишние сантиметры земли изнутри опалубки до нужной отметки. Судьба посмеивается надо мной: кандидат географических наук, которому привычны большие пространства, высоты и глубины, оказался в этом маленьком подвале, чтобы ползать по нему на карачках и расчерчивать землю по миллиметру. Географ был несдержан на язык, угодил за свою писанину под экстремистскую статью, в итоге изгнан из университета и вот попал на стройку, точнее, на реконструкцию старого здания.
…Однако, в довершение проект на чертежах оказался на 20 сантиметров длиннее реальной комнаты, и всё задуманное заказчиком в неё не влезало. «По хуй, - сказал на это привычный к неожиданностям Дима. - Отсчитывай вот от этой стенки. Ну или от той». Доколачивать опалубку мне помогал уже узбек Мухметдин, поминутно со смешками тыкая меня в мои просчёты, а потом мы с ним ещё пару дней таскали щебень и засыпали внутрь этой опалубки до нужного уровня.
Бетон приезжает даже раньше часа, довязать арматуру я не успеваю. Но это не важно, потому что возникает проблема посерьёзнее. Заехавший во двор бетоновоз не сможет просунуть свой язык в окно так далеко, чтобы дотянуться до моей опалубки. Шофёр разводит руками, Дима бегает, думает и сосредоточенно матерится. Думает и решает он мгновенно, надо отдать ему должное. «Так, вытаскивай железо из своей опалубки! - кричит он мне. - Раз не достаём внутрь до цоколя, будем заливать отмостку снаружи! Мухметдин проебал, сам справишься?»
Опытного бетонщика Мухметдина не будет, вот это поворот… Впрочем, один из многих ежедневных. Я вытаскиваю опять отчаянно цепляющиеся за своё убежище сетки и швыряю их в огороженное бордюрами место для отмостки. Сетки я плел строго узенькие, так что смотрятся они в метровой отмостке сиротливо и жалко, но Дима велит наваливать их кучей. Скоро их тяжкой серой магмой начинает придавливать бетон. Я, кряхтя, тягаю тяжеленный язык бетоновоза из одного конца отмостки к другому, но машина не может подъехать всюду, и всё равно где-то получается пусто, где-то густо, бетон валит за бордюры. Я берусь за лопату. «Главное, сверху разгладь, чтобы всё ровненько!» - кричит Дима, убегая.
Я ещё ни разу не управлялся с заливкой отмостки самостоятельно, да ещё в одиночестве. В моём распоряжении стена 15 метров длинной. Я долго распределяю неподъёмный бетон по всей длине, орудуя лопатой, потом сажусь перекусить и затем приступаю к выравниванию. Пробую правилом, но это не мягкая штукатурка, правило как-то глупо скачет по камням на поверхности бетона, получается плохо… Берусь за мастерок. Выходит довольно гладко, даже зеркально, но страшно медленно. Я зависаю над ещё живым, колышущимся под моей рукой цементным морем, и начинается долгая терпеливая работа, которая явно не уложится в мою смену.
Такие авралы в нашем деле сплошь и рядом. Но я, разжалованный доцент, часто ловлю себя на мысли, что в общем и целом не жалею, что оказался здесь. В марте я ходил в университет на похороны своего научного руководителя. Потом сидели выпивали с бывшими коллегами по кафедре, я слушал их разговоры об учебных поручениях, о нерадивых студентах, о подготовке учебных планов, о статьях и методичках, которые им надо издавать… И вдруг такая тоска взяла меня тогда от этих методичек, так я порадовался, что всё это уже не имеет ко мне отношения… Мне бывает здесь нелегко, но мне всё равно нравится этот дом купца Кропачёва постройки позапрошлого века, нравятся его метровые стены, эти смотрящие из прошлого бойницы окон, их прихотливо сложенные кирпичные своды, мне, в общем, нравится трудиться, продлевая всему этому жизнь, а главное, я чувствую, что в этом гораздо больше смысла и созидания, чем в их методичках.
…Спускаются ранние октябрьские сумерки, я иду разыскивать фонарь с удлинителем и вешаю его на забор. Сейчас главное не вбетонировать навеки в отмостку шнур удлинителя, на этой стройке со мной бывали и не такие приключения. Начинается дождь, приходится бродить по двору и искать в полутьме среди кучи хлама рулон плёнки, раскатывать его и накрывать то, что уже сделано. Осталось заровнять ещё метра четыре, и я снова зависаю над ними, как величественный летящий орёл с зажатым в когтистых скрюченных от холода лапах мастерком. И вдруг почему-то некстати вспоминаю себя из той прошлой жизни… стоящим среди скал на крохотной смотровой площадке в Jardin Exotique, огромном кактусовом саду в княжестве Монако, рядом с Площадью казино, среди цветущих своими немыслимыми цветами гигантских, выше моего роста, кактусов и суккулентов… Там внизу летают птицы, и в заполненной солнцем пропасти сквозь жаркое марево проступают на фоне лазоревого моря пейзажи Monaco-Ville с его собором Святого Николая и княжеским дворцом, и окаймляющие бухту нежнотуманные горы, а здесь наверху не жарко, и лёгкий морской бриз шевелит мне волосы… Ах, чёрт, нога у меня сорвалась с бордюра и ушла в бетон сантиметров на двадцать!.. Надо отмывать, а то никогда потом не расшнурую и не сниму с себя этот ботинок.
«Ну ни хуя себе ты здесь застрял! Ночевать что ли будешь?!» - громогласно вопрошает выходящий на улицу охранник Вова. Проснулся, наконец. Вова большой, толстый, седой как лунь. Ему под 60, узбеки зовут его бабаем, он всегда весёлый и пьяный. На правой руке у него ни одного пальца, отхватил где-то циркуляркой, наверное, тоже по пьянке. Я спрашивал, в среднем у него уходит бутылка в сутки. «Но я только на работе пью! Дома нет! - с гордостью доложил он мне. - Ну, ещё на дачу так только, чекушечку беру. Кстати, дай 300, в пятницу с зарплаты отдам!». Вову обычно совсем не видно, он всегда спит и просыпается ненадолго, чтобы принять стаканчик. В каморке у него всегда выключен свет, и оттуда раздаётся богатырский храп, и все знают, что всё, значит, идёт нормально. Вову лучше лишний раз не будить. Однажды он невовремя проснулся и выпил, и на него некстати наткнулся главный архитектор стройки, который стал как-то начальственно и грубо на Вову покрикивать. Вова быстро ему объяснил, что тот полное говно, а не архитектор, и на чём именно он его вертел. Архитектор обиделся и написал официальную жалобу в ЧОП, с которым мы сотрудничаем. Но Вову от нас никуда не убрали. Потому что архитекторов до фига, а вот найти охранников за 50 рублей в час поди поищи.
Одиннадцатый час, я домазываю последнее, снимаю результат на телефон и отправляю Диме. «Ставь мне сегодня полторы смены, - пишу я ему, - умотался вконец». Дима на том конце безмолвно и явно недовольно соглашается.
II.
Утром я бегу вниз по Горького, размахивая пакетом с едой и термосом, ого, на лужах хрустит под моими ногами первый ледок, я слегка опаздываю, но всё равно опять прихожу самым первым. Отпирает мне уже другой охранник, Денис. Он небольшой, щуплый, немногословный, немного гнусавый, неоднократно судимый за драки и кражи, как и большинство охранников, присылаемых нам ЧОПом. Он в отличие от Вовы в жёсткой завязке, только чифирит и всё время курит. Денис интеллектуал, смотрит новости. Другие охранники, как я вижу, крутят исключительно сериалы, а Вова ещё иногда мультики, когда никто не видит. Денис наголо, под коленку, бреет себе голову станком и очень следит за порядком в своей вахтёрской коморке, подметает там и моет за Вовой, когда принимает от него смену, благо коморка крохотная, буквально четыре квадратных метра, там умещаются только стол, обогреватель и узенькая койка. Тем не менее Денис умудряется вечерком тихонько приводить туда бабу, трогательно пряча её от нас. Совсем утаить не получается, баба не очень хочет утаиваться, при встречах с нами она очень улыбчивая и приветливая.
«Видал уже?» - спрашивает меня Денис и протягивает мне гранату. Граната круглая, старая, с остатками зелёной краски на ячеистых боках, на месте взрывателя пусто. «Откуда она?» «Слесаря выкопали, когда под трубы ходы ковыряли. Дима хочет кому-то звонить про неё. А чё звонить, старая, не взорвётся», - с сожалением говорит Денис и бросает гранату себе под стол. Я иду посмотреть свою вчерашнюю работу и остаюсь ею вполне доволен с учётом того, что биогеограф по профилю кандидатской диссертации не обязан иметь талантов бетонщика. Тут же вслед за мною на моей отмостке появляется Дима. Он бегает по ней взад-перёд, притопывает и озабоченно приохивает: «Ну ты и намазал…». Я, в общем, и сам понимаю, что сверху должен быть прямой откос, а у меня в финале, уже в темноте и под средиземноморские воспоминания, получилась посредине горка. Я и вижу-то в темноте плоховато. Так что отмостка на конце вышла в сечении такая хорошенькая и кругленькая, как спинка сдобной булочки. Дима мною экономит издержки: вместо пары бетонщиков у него здесь работал один я, разнорабочий за 2,5 тысячи за смену. Так что я даже не переживаю. Тут же появляется Мухметдин. «Ты делал?» - спрашивает он. Я с гордостью киваю, он ходит по свежему бетону и посмеивается. Мухметдину явно подкинули где-то лучший заказ на штукатурку или бетон, и он вчера свалил туда. «Ты куда подевался?» - спрашиваю я. «Очинно карош собачка был», - ухмыляется он. «Собачка» это у него шабашка.
Мухметдин - молодой 25-летний наглый узбек из Таджикистана, из-под Ходжанта, мы с ним часто работаем вместе. Невысокий, коренастый, сильный как кабан: поднатужившись, демонстративно выворачивает из грязи и толкает тачку с песком, с которой я забуксовал. Это не мешает ему часто ускользнуть от самой тяжёлой части работы. Он умеет всё: класть кирпич, бетонировать, штукатурить, шпаклевать. Если он не понимает того, что ему говорят, то это проблема того, кто не знает узбекского языка: Мухметдин немало не смущается, а спокойно смотрит на собеседника с лёгким презрением. Языковой барьер не мешают ему постоянно молоть языком, в том числе подначивать и подкалывать окружающих.
Выспросив, как я попал на стройку и уразумев мои судебные приключения в меру своего понимания, он тут же прозвал меня почему-то Старым Волком. Данное мне слесарями прозвище «Политический» ему непонятно, и он его не использует. В ответ я стал звать его Хитрым маленьким лисом, это ему почему-то активно не понравилось, он злится.
Периодически у нас с ним искрит по разным поводам. Как-то мы собирали и грузили тротуарную плитку с дорожки напротив нашего купеческого дома, Мухметдин зацепился за растущую рядом на тротуаре молодую липку и небрежно отбросил её ветку. «Осторожно, не сломай, пожалуйста, - сказал я ему. - Это одно из главных русских деревьев: липа. Она есть в русских песнях и сказках. Понимаешь?» «Мне по хуй!» - ответил он злобно и ожесточённо, продолжая швырять плитку в ковш бульдозера. Я перестал с ним разговаривать. Но долго молчать он не может. Наконец, на следующий день, скрепя сердце, после полученных от меня дополнительных разъяснений он извиняется передо мной и перед русской липой, и дипломатические отношения у нас восстанавливаются.
Как-то меня взбесила его манера общаться в приказном тоне. «Если ты хочешь, чтобы к тебе здесь относились ни как к тупому чурке, а как к нормальному человеку, запомни два главных для тебя русских слова: спасибо и пожалуйста», - сказал я ему. Он воспринял урок и отныне, когда ему не лень, говорит со мною в издевательской манере примерно так: «Пожальста, Старый Волк, включи, пожальста, перфоратор, спасыбо! Ну быстрей, пожальста!! Ну спасыбо!!!»
…Дима посылает нас затягивать плёнкой те окна, в которые к холодам так и не успели поставить рамы, то есть примерно половину от всех в доме. Эта плёнка нас, конечно, сильно не согреет, но хотя бы не даст заносить метелям снег на полы и гулять ветру по этажам. Да и вообще речь совершенно не про наш комфорт, а про то, чтобы не заморозить трубы отопления, которые сейчас тянут по этажам слесаря.
Только очень наивный человек думает, что если тебя послали, например, закрывать окна, то это значит, что ты сразу идёшь и закрываешь. Нет, в реальности это означает, что ты для начала приступаешь к поиску молотка, шуруповёрта, саморезов и дюбель-гвоздей нужного размера. Они теоретически могут находиться в складе на первом этаже, или же в складе под лестницей или же в каморке охранника под койкой. Но это только теоретически, на самом деле они могут оказаться ещё в десятке мест, где их оставили. Да, ещё ведь надо найти перфоратор и, что особенно проблемно, бур к нему. На складах, то бишь маленьких закутках, дикий бардак и хаос. Здесь в непредсказуемом сочетании находятся десятки разных инструментов, мешки с разными строительными смесями, разнообразные банки с красками, огнезащитами и грунтовками, упаковки с гвоздями, саморезами, хепсами, болтами, гайками всевозможных размеров, обрезки труб и водостоков, сотни прочих железяк, целых и ломаных… Раньше всё это приводило меня в полное уныние, сейчас я научился относиться к этому философски. Бороться с этим, как я понял, совершенно бесполезно, поскольку для того, чтобы всё это систематизировать, рассортировать и разложить для удобного использования требуются большущие пространства. Несколько раз под руководством Димы мы учиняли грандиозные приборки и разборки - и через несколько дней всё возвращалось к изначальному хаосу до начала творения. И немудрено, когда здесь работают одновременно десятки людей, постоянно сменяющих друг друга, и каждому для работы ежедневно нужны десятки разных предметов. Которые, ко всему прочему, ломаются, теряются, гнутся и тупятся.
Особенно часто все ломается в руках у меня. То это миксер для смешивания раствора - я было притулил его к стене, он стоял и вдруг почему-то упал, и, казалось бы, крепкая литая пластиковая ручка вдруг ни с того ни с сего откололась. Позавчера почему-то на ровном месте хрустнул даже черенок у граблей, которыми я выравнивал грунт в цокольном этаже. Но особенно часто у меня выходят из строя всяческие пистолеты: для монтажной пены, для нанесения герметиков… «Кто опять пистолет сломал?!» - спрашивает в таких случаях Дима и сразу безошибочно смотрит на меня. Я обстоятельно и совершенно честно начинаю объяснять, что ни обо что не стучал этим пистолетом, не играл им в войнушку, что просто пытался сделать такую-то операцию, но Дима уже давно убежал от меня, обреченно махнув рукой…
Так вот, уже потом, когда собрал на рабочем месте главное, можно уже, наконец-то, выходить на охоту за удлинителем. Это я вчера ночью, когда никого не было, относительно быстро его нашёл, а вообще-то это задача не простая. От электрощита их немало расползается во все концы дома. Надо идти вдоль по кабелю и, дойдя до финальной розетки, как правило, убедиться в том, что этот источник живительного тока уже облюбовал какой-то другой трудяга. Если все подключенные удлинители разобраны, надо отправляться по этажам и искать другие, идущие из ниоткуда в никуда, сматывать их, волочь вниз к щиту и проверять - ведь вероятнее всего, они брошены не просто так, а из-за неисправности.
Но рано или поздно мы с Мухметдином всё таки находим всё необходимое и работаем до обеда, сколачивая из доски-дюймовки простенькие рамы и крепя их в оконные проёмы. Кое где нам сильно мешают торчащие из кладки старинные огромные чёрные кованные гвозди. Гвоздодёры на складе у нас есть, но у них у всех обязательно обломан один из зубов, так что гвозди ими выдёргивать невозможно. Это одна из страшных загадок нашей стройки. Здесь есть лазерные уровни, особая вибрирующая машина для уплотнения грунта и ещё куча дорогостоящих инструментов, о существовании которых я даже не подозревал, например, огромный штроборез хищного и опасного вида. Но заменить гвоздодёр, то бишь выдергу с обломившимся зубом, видимо, совершенно невозможно, поэтому гвозди у нас никогда ниоткуда не вырываются, а лишь загибаются молотком. Ещё более недоступным и запретным предметом является обычная клейкая лента, продающаяся в каждом канцелярском киоске. Она нужна нам постоянно, но, видимо, на её покупку какие-то тайные сионские мудрецы наложили свой страшный иудейский запрет, поэтому её никто и никогда здесь не видел.
И вот обед, ура, я стучусь к Денису в его прокуренную каморку и засовываю банку со своим варевом в микроволновку. Узбеки обедают всегда кучей, составляя себе из кусков пеноплекса общий импровизированный дастархан и рассевшись вокруг него на полу. Но сегодня как ни странно Мухметдин один, так что мы обедаем с ним рядом, на составленных мною из обрезков бруса столике и скамьях, и он травит меня своей пронзительной узбекской музыкой из мобильника. «Старый Волк, ты штукатурщик? - спрашивает он. - Дима сказал, после обеда штукатурить надо». «Конечно, штукатурщик», - уверенно отвечаю я и, хотя Мухметдин хотел бы ещё потрепаться, отправляюсь к себе на чердак.
Здесь у меня сделана лежанка, превосходная, из пачки утеплителя, с подушкой в виде пустой пластиковой канистры. И здесь я обычно выкраиваю себе из обеденного перерыва минут 20 для релаксации. Сначала полиэтиленовая упаковка минеральной ваты неприятно холодит поясницу, но я знаю, что сейчас, вот-вот, я прогрею её теплом своего тела, и станет хорошо. Предстоит ещё пять часов беготни и, иной раз, физического надрыва - рабочий день у нас, повременных разнорабочих, 9-часовой - но эти два десятка минут мои. Раньше я тихонько включал музыку, а в последнее время просто дремлю в тишине и полумраке под накрапывание дождя по кровле. Ветер носится и свистит надо мною в застрехах крыши, но сюда не залетает… Мне тепло, я распахнул куртку… Тёплое мартовское солнце, поднявшееся над вершинами Каскадных гор, ласково касается шеи… По равнинам штата Вашингтон уже вовсю припустила весна, сады утопают в цветущих вишнях, а здесь ещё море снегов. Темп движения нашего отряда задаёт деловой и немногословный японец Сейджио. Наша цель - горное озеро. Наст крепкий, и снегоступы почти не проваливаются в него, идётся лёгко и весело. И только коллега Богода с Цейлона, громоздкий и неловкий, умудряется время от времени валиться на бок и терять снегоступы, - он видит снег первый раз в жизни, ему нелегко. «Осторожно!» - предупреждает киношно белозубый американский проводник Кен, и мы один за другим выходим на край пропасти. Перед нами простирается глубокое ущелье, на дне которого острые скалистые пики прорывают снеговое одеяло. «Неужели мы сейчас будем туда спускаться?!» - с восторгом и ужасом думаю я. «Рома, ёб твою мать, ты где?!» - доносится до меня снизу Димин вопль, я возвращаюсь к реальности и смотрю на часы. Мой обед кончился уже аж 6 минут назад, в самом деле придётся спускаться.
Нас с Мухретдином действительно посылают на фасад штукатурить большой приямок, в который выходят несколько окон, а потом ещё цементировать развалившийся верх отгораживающей его от тротуара стенки. Мы закрепляем на стенках железную сетку и подтаскиваем на улицу мешки со штукатуркой и цементом. Известно, что раньше, в советское время, мешки с цементом были по 50 килограмм, люди были сильные и выносливые. Или просто их надрывали и не жалели, тех зеков и терпеливых русских баб на великих стройках коммунизма, экономили на упаковке. Сейчас все сыпучие стройматериалы продают в мешках по 25 килограмм, жить точно стало в два раза лучше и веселее. Но какая-то сволочь, какой-то, что ли, Цукерман, так, кажется, называется фирма, бережёт мешки и всё таки засыпает в каждый по 35 кило цемента, и нам часто привозят именно их. Это тяжело, напряжно, неприятно, когда грузишь и таскаешь эти мешки десятками.
«Давай пожальста!» - Мухметдин суёт мне шпатель, подвигает ведро штукатурки, выжидательно и хитро прищуривает свои лисьи глазки. Я вообще-то штукатур так себе. Рано или поздно я всё сделаю и достигну нужной ровности, но у меня это получается долго, неправильными и непрофессиональными приёмами.
Я беру шпатель и начинаю по-своему накидывать штукатурку. Она удерживается на сетке, но я знаю, что накидываю неправильно. «А-ха-ха! - от души хохочет Мухметдин. - Штукатурщик!..» Потом он берётся за дело - штукатурка шмякается в стенку характерными умелыми ровными шлепками, затем он ловко прилаживает правило. Дело у него движется споро. Я понимаю, что штукатурить будет он, а мне сегодня опять суждено самое тяжёлое: замешивать сначала штукатурку, потом цементный раствор, а для этого таскать песок со двора. Много-много песка в обход длинного-длинного забора. Я неумелый, так что это справедливо. У нас на стройке штуки четыре тачки, но все до единой переломаны: у одних лопнули баллоны на колёсах, у других отломилась ручка. Так что таскать придётся вёдрами.
…Вечером мы с Мухметдином сидим на этих перевёрнутых вёдрах и допиваем чай из моего термоса. Я упахался с этим песком и мечтаю только добраться до дома. Завтра, слава богу, мне надо вырывать зуб, так что я на законном выходном. Минус 2,5 тысячи зарплаты, но за этот отдых мне совсем их не жалко. Мухметдин с кем-то ожесточённо спорит на узбекском по телефону и время от времени подловато всхохатывает. «Видал, слесаря сейф вскрыли? - говорит мне подошедший охранник Денис. - Да только не нашли ни хуя». Старый оставшийся от прежних времён сейф стоит посредине одного из помещений в цокольном этаже, все гадали, что же там лежит. Кстати, во дворе нашего дома работяги несколько раз находили старинные двухрублёвые серебряные монеты 18 века. Никто ни разу не видел, чтобы этот сейф открывали. «Как вскрыли? - я туго соображаю от усталости. - Те слесаря, что отопление тянут? Им поручили что ли? А кто-то ведь говорил, что от этого сейфа у начальства ключ есть?» «Так и вскрыли, - поясняет Денис. - Никто им не поручал, сами догадались. Виталя-сварщик ломом хуйнул куда надо, дверка и отлетела. Виталя, он, видать, знает куда. Вон сам посмотри».
Я подхожу к сейфу и вижу его вывороченную дверь и вывернутые наизнанку могучие тёмные железные внутренности. Слесаря, сделав дело, уже ушли домой. «Так он… зачем он его взломал-то?» - тупо пытаюсь я добиться от Дениса. «Хуй знает… Интересно ведь, чо внутри», - поясняет он.
III.
Послезавтра, сделавший кое какие домашние дела и со свежей дыркой от зуба, я снова вхожу сюда. Здороваюсь с Денисом, ставлю свой пакет с едой в холодильник, хотя во всём доме и так холодина, ищу, куда повесил свои уже изрядно дырявые рабочие перчатки. И ощущаю косвенным зрением, что на заднем плане цокольного этажа, в пустом дверном проёме, что-то не так. Что-то привлекает там моё внимание. Я делаю туда несколько шагов и ахаю.
Никакой моей опалубки, которую я тщательно здесь размечал и устанавливал, нет и в помине. Всё большое помещение вновь пустое и гулкое, в нём гуляет ветерок с улицы и шевелит обрывками грязного полиэтилена, как будто целый кандидат географических наук не посвятил преобразованию этой части планеты Земля целую неделю своей жизни. «Что это? Что случилось?!» - спрашиваю я Дениса. «Хуй знает, - он как всегда невозмутим. - Чурок вчера нагнали и всё сказали выдернуть и выкинуть». «Дима, что случилось?? Почему?!!» - кидаюсь я к появившемуся Диме. «Чё ты переживаешь? Заказчик передумал, не надо перегородок, учебный класс здесь какой-то будет, - объясняет Дима. - ты лучше скажи, при тебе они позавчера сейф этот расхуярили? Тут, бля, такая история закручивается…»
Потом Дима посылает меня строить тепляк над крыльцом. Тепляк это такое строение из досок и плёнки, его обогревают и проводят под ним работы, которые нельзя делать на морозе. А первый мороз таки ударил, градусов шесть, какого хрена я не надел ватные штаны, думаю я, поёживаясь… Естественно, гранитную плитку на крыльце не стали укладывать по теплу, и сейчас я строю тепляк на морозе скрюченными от холода пальцами. Пара незнакомых узбеков-плиточников уже разводят клей и тащат дизельную печку. Всю нормальную плёнку мы извели на окна, так что теперь мне приходится собирать валяющиеся по двору старые куски. Раскорячившись на лесенке, я прищёлкиваю их один за другим степлером к наспех скреплённому мною деревянному каркасу. Вдруг в степлере что-то трещит, и он застывает намертво. Я беспомощно давлю на рукоятку, но сжать её больше нет никакой возможности. «Что, опять?! Да ты, блядь, издеваешься!» - вопит наблюдающий за этим Дима и бежит за последним новым степлером.
Холодный ветер раздувает грязные ободранные полотнища полиэтилена как флаги какой-то проигравшей армии, обнажая всё новые и новые незамеченные мною дыры. Я засобачиваю их кусками плёнки ещё и ещё. В итоге у меня выходит безобразная и почему-то неуместно огромная конструкция, но особо больших дыр вроде больше не видать. Пожилые узбеки-плиточники озадаченно рассматривают снизу моё творение и меня. «Ну, пользуйтесь на здоровье», - приглашаю я их, спускаюсь с лестницы и убегаю в дом с пронизывающего ветра.
Как-то я встретил случайно свою бывшую студентку, которая с гордостью рассказала мне, что «радикально скорректировала профиль специализации» и работает теперь консультантом по личностному росту. У нас сейчас, кажется, каждый третий этим занимается. «Вот ведь совпадение, я тоже радикально скорректировал профиль специализации!» - сообщил я ей. «Ой, да вы что! - обрадовалась она. - Может быть, я помогу вам адаптироваться в новом кластере, Роман Авенирович! А где вы нынче работаете, в какой должности?» - спросила она меня с какими-то очень профессиональными консультантскими интонациями. «О, кластер у меня нешуточный! Работаю на стройке среди черноты, в должности разнорабочего», - объяснил я ей. «Да что вы… - оторопела забормотала она, хлопая округлившимися глупыми глаза и не зная, что ещё сказать. - Какая… э… сложная работа… э… Вам, наверное, надо там быть осторожным… надо следить за тем, чтобы не произошло профессиональное выгорание…» «Не беспокойся, дружок, профессиональное выгорание мне не угрожает! - успокоил я её. - Напротив, мне здесь грозит только профессиональное вымораживание. Как не наденешь ватных штанов или хотя бы вторых кальсонов, так сразу настигает сильнейшее профессиональное вымораживание!»
…В доме я натыкаюсь на сварщика Виталю, взломавшего сейф. Он не сильно разговорчивый, но мы с ним периодически общаемся по разным поводам. Однажды он очень любезно каким-то образом починил мне электропилу по дереву, сломавшуюся в моих руках. Виталя - безшабашный широкоплечий мужик под сорок родом из села Ильинского, светловолосый, с хорошим открытым русским лицом. В любую погоду он ходит с широко, до майки, распахнутой на груди одеждой, и от него валит жар, так, по крайне мере, мне кажется со стороны. Виталя трижды сидел, за поножовщину, вымогательство и ещё за что-то, но, как он уверяет, сейчас он уже остепенился, женился, купил квартиру в ипотеку и нарожал двух деток. В перекуры они с охранником Денисом любят повспоминать колонии, в которых их заводила арестантская судьба, хотя и в разное время, и обнаружить общих знакомых зеков.
Сейчас Виталя с кем-то говорит по мобильнику. Кто-то быстро щебечет на том конце трубки, разговор явно нехороший, лицо Витали как-то постепенно напрягается и тяжелеет. «Ну да, я его взломал, ваш сейф, - говорит он после паузы, выслушав собеседника. - А чё ты меня хуями кроешь по телефону-то, а? Ты приезжай сюда, слышь, ты, я тебе хребет-то за такие слова переломаю». В трубке раздаются гудки.
«С кем это ты?» - спрашиваю я. «Хуй его знает, начальник какой-то или хозяин что ли это дома, - говорит возбуждённый от возмущения Виталя, сплёвывая под ноги. - Пусть приезжает, сука говорливая, я с ним потолкую. По телефону хуями сыпать каждый может». «Ты бы полегче, - советую я. - Четвёртый раз что ли хочешь за решётку? Ты мне объясни… это… ты зачем его взломал-то?» «Ну, стоит прямо на дороге… Интересно ведь, чё там внутри? Тебе чё, Политический, не интересно что ли??» - и он с недоумением смотрит на меня своими честными голубыми глазами.
После Дима посылает меня в дальнюю часть подвала углублять земляной пол и вытаскивать во двор лишнюю землю и даёт мне помощника. Это совсем юный 18-летний маленький и покладистый узбек Азам, очень плохо говорящий по-русски. Я ставлю его в самый сырой угол, под нависшие круглые старинные мрачные своды. Здесь копать труднее, чем в моей сухой части, глина у него размокшая и вязкая и повисает на лопате огромными липкими комьями, но он понемножку копошится. «Пиздец?» - периодически спрашивает он, отходя в сторону, чтобы я посмотрел. Это одно из немногих русских слов, которыми он владеет. В голосе его звучат надежда и сомнения. Вопрос в данном случае означает, достаточно ли уже сделано, и можно ли закончить работу на этом участке. Я отрицательно качаю головой и показываю жестами, что из угла надо ещё выгребать, снижать уровень грунта, и он копает дальше.
Время подтягивается к обеду, я иду искать Диму, чтобы показать ему наши с Азамом раскопки. Я почему-то чертовски замёрз и из-за этого сильно устал. Димы нет. И суетившихся у входа плиточников почему-то нет. Почему-то вообще никого нигде нет. Я выхожу на улице и замираю.
Вдоль всего нашего дома, и выше, и гораздо ниже его по улице Горького, обычно здесь пустынной, стоят припаркованные вдоль тротуара машины. Их десятка три. Это полицейские авто разных марок, от «газелей» до легковых, машины без опознавательных знаков, преимущественно джипы, «скорые помощи», пожарные. Люди в форме и в штатском кучкуются у автомобилей, перекидываются какими-то фразами, озабоченно говорят что-то в телефоны, их много. Кое где подтявкивают служебные собаки.
«А вы что здесь делаете? - строго спрашивает появившийся из-за моей спины рослый человек в штатском. - Немедленно эвакуируйтесь!» «Куда?… Зачем?.. Почему я должен эвакуироваться?.. Что, вообще, происходит?..» - спрашиваю я. «Лишних вопросов не задавайте, - наступает на меня штатский. - Быстро отойдите от здания!» «Ладно, сейчас, только вещи возьму», - обещаю я и забегаю назад в дом. Тут натягивает на себя пуховик охранник Денис, которого тоже выгоняют с его поста. Бесконечные люди в полицейской форме и в штатском заходят в двери и идут по зданию. «Ну что, этот медвежатник со своим сейфом допрыгался?» - спрашиваю я Дениса вполголоса. «Какой сейф, это всё граната ёбаная, зря я её не выбросил, - досадливо бормочет он, выключая свет в своей каморке и собираясь закрывать её на ключ. - Вон у них целая команда взрывотехников приехала. Кто мне сейчас эти часы оплатит…» Полицейский выпроваживает на улицу моего напарника Азама. Прежний рослый штатский и с ним женщина при капитанских погонах топчутся рядом, периодически нетерпеливо оборачиваясь на нас. «Не закрывай… не надо», - шепчу я Денису. Он как опытный зек понимающе кивает и направляется к выходу, парочка стоит ко мне спиной, я быстро просачиваюсь в каморку и тихонько прикрываю за собой дверь. Кто-то наверняка видел. Сейчас… сейчас войдут… Нет, не заметили. Под дверью неожиданно звонко гавкает служебная собака, но ей, видимо, не верят. И со стройки они теперь меня гонят. Некуда мне больше идти.
Свет, я, конечно, не включаю. Боже, как же здесь тепло… Это ведь единственное тёплое место во всём нашем бедном продрогшем доме. Наверное, у меня есть как минимум полчаса тепла и покоя. Если бы вы знали, какое же это счастье… Я растягиваюсь на узенькой койке, закрываю глаза, накрываюсь с головой своей заляпанной тужуркой, простираю руки к электрообогревателю и ловлю идущие от него потоки тепла… Они залетают в открытое окошко машины, но отчего-то мне всё ещё немного зябко… Мы проезжаем мимо трущоб на окраине, вслед нам смотрят какие-то негры с людоедскими мордами, мэр Куритибы сеньор Лернер с заднего сидения обещает, что программа преобразования фавел скоро даст результаты… А мы выезжаем за город, и вдоль дороги вдруг раскидывается изумрудная зелень лугов, перемежающихся кустарниками и синими-синими озёрами… На лугах тут и там апатично лежат некрупные аллигаторы и бродят какие-то свиноподобные коричнево-рыжие звери… Чёрт, как же они называются… Машина останавливается, я распахиваю дверцу и выпрыгиваю наружу. «Осторожнее с крокодилами!» - кричит вслед москвич Блинкин, но они мне не нужны, я бегу к этим великолепным свиномышам, да как же, чёрт, они называются!.. Меж тем, огромное их стадо, десятка четыре, я всех их сначала и не заметил, снимается и топочет от меня к воде, и я, конечно же, не могу их догнать, куда там! Капибары - вот как их зовут! - одна за другой с разбега плюхаются в озеро, ныряют, уплывают под водой на десяток метров, выныривают и, выставив любопытные морды, глядят на меня. Я подхожу и сажусь на густо поросшую травой прибрежную кочку. «Ну чего вы унеслись? - с досадой кричу я им. - Я ж ни разу вас ещё не видал!» Ещё одна капибара, большая и совсем рыжая, выходит из кустов и подходит ко мне, заглядывая прямо в глаза. «Чё, ты прям настоящая живая капибара из учебника биогеографии? - спрашиваю я, рассматривая её и поглаживая по спине. - Вот это да… Ну, привет!» «Привет, Старый Волк, - говорит она, - что, устал? Умотался? Давай спи тогда крепче, хватит всякие глупости-то вспоминать…» - и приваливается ко мне тёплым мохнатым боком.
Октябрь 2023
Конструкции я вяжу длинные и узкие, поскольку нужно запихнуть их в опалубку шириной полметра. Закончив очередную, я тащу и упихиваю её внутрь руками и ногами, а железяка всеми силами цепляется за доски и гвозди, как дикообраз, которого засовывают в ящик письменного стола.
Я знаю, что арматурины под железобетон можно быстро связывать каким-то специальным крючком, который продаётся в строительных магазинах, но у нас его нет, я вяжу вручную, получается медленно. С этой опалубкой под фундамент будущих перегородок в цокольном этаже я до этого тоже возился долго, целых три дня. Размерял рулеткой пол по чертежам, забивал колышки, таскал доски со двора, пилил их, свинчивал саморезами… Всё помещение заказчик придумал зачем-то разгородить толстенными полуметровыми стенами на крохотные клетушки, так что опалубки пришлось устанавливать до фигища. Стоит её поставить и укрепить на новом участке, как выясняется, что что-то где-то уползло на несколько сантиметров, и приходится разбирать и передвигать. Помимо этого нужно замерять лазерным уровнем и выгребать лопатой лишние сантиметры земли изнутри опалубки до нужной отметки. Судьба посмеивается надо мной: кандидат географических наук, которому привычны большие пространства, высоты и глубины, оказался в этом маленьком подвале, чтобы ползать по нему на карачках и расчерчивать землю по миллиметру. Географ был несдержан на язык, угодил за свою писанину под экстремистскую статью, в итоге изгнан из университета и вот попал на стройку, точнее, на реконструкцию старого здания.
…Однако, в довершение проект на чертежах оказался на 20 сантиметров длиннее реальной комнаты, и всё задуманное заказчиком в неё не влезало. «По хуй, - сказал на это привычный к неожиданностям Дима. - Отсчитывай вот от этой стенки. Ну или от той». Доколачивать опалубку мне помогал уже узбек Мухметдин, поминутно со смешками тыкая меня в мои просчёты, а потом мы с ним ещё пару дней таскали щебень и засыпали внутрь этой опалубки до нужного уровня.
Бетон приезжает даже раньше часа, довязать арматуру я не успеваю. Но это не важно, потому что возникает проблема посерьёзнее. Заехавший во двор бетоновоз не сможет просунуть свой язык в окно так далеко, чтобы дотянуться до моей опалубки. Шофёр разводит руками, Дима бегает, думает и сосредоточенно матерится. Думает и решает он мгновенно, надо отдать ему должное. «Так, вытаскивай железо из своей опалубки! - кричит он мне. - Раз не достаём внутрь до цоколя, будем заливать отмостку снаружи! Мухметдин проебал, сам справишься?»
Опытного бетонщика Мухметдина не будет, вот это поворот… Впрочем, один из многих ежедневных. Я вытаскиваю опять отчаянно цепляющиеся за своё убежище сетки и швыряю их в огороженное бордюрами место для отмостки. Сетки я плел строго узенькие, так что смотрятся они в метровой отмостке сиротливо и жалко, но Дима велит наваливать их кучей. Скоро их тяжкой серой магмой начинает придавливать бетон. Я, кряхтя, тягаю тяжеленный язык бетоновоза из одного конца отмостки к другому, но машина не может подъехать всюду, и всё равно где-то получается пусто, где-то густо, бетон валит за бордюры. Я берусь за лопату. «Главное, сверху разгладь, чтобы всё ровненько!» - кричит Дима, убегая.
Я ещё ни разу не управлялся с заливкой отмостки самостоятельно, да ещё в одиночестве. В моём распоряжении стена 15 метров длинной. Я долго распределяю неподъёмный бетон по всей длине, орудуя лопатой, потом сажусь перекусить и затем приступаю к выравниванию. Пробую правилом, но это не мягкая штукатурка, правило как-то глупо скачет по камням на поверхности бетона, получается плохо… Берусь за мастерок. Выходит довольно гладко, даже зеркально, но страшно медленно. Я зависаю над ещё живым, колышущимся под моей рукой цементным морем, и начинается долгая терпеливая работа, которая явно не уложится в мою смену.
Такие авралы в нашем деле сплошь и рядом. Но я, разжалованный доцент, часто ловлю себя на мысли, что в общем и целом не жалею, что оказался здесь. В марте я ходил в университет на похороны своего научного руководителя. Потом сидели выпивали с бывшими коллегами по кафедре, я слушал их разговоры об учебных поручениях, о нерадивых студентах, о подготовке учебных планов, о статьях и методичках, которые им надо издавать… И вдруг такая тоска взяла меня тогда от этих методичек, так я порадовался, что всё это уже не имеет ко мне отношения… Мне бывает здесь нелегко, но мне всё равно нравится этот дом купца Кропачёва постройки позапрошлого века, нравятся его метровые стены, эти смотрящие из прошлого бойницы окон, их прихотливо сложенные кирпичные своды, мне, в общем, нравится трудиться, продлевая всему этому жизнь, а главное, я чувствую, что в этом гораздо больше смысла и созидания, чем в их методичках.
…Спускаются ранние октябрьские сумерки, я иду разыскивать фонарь с удлинителем и вешаю его на забор. Сейчас главное не вбетонировать навеки в отмостку шнур удлинителя, на этой стройке со мной бывали и не такие приключения. Начинается дождь, приходится бродить по двору и искать в полутьме среди кучи хлама рулон плёнки, раскатывать его и накрывать то, что уже сделано. Осталось заровнять ещё метра четыре, и я снова зависаю над ними, как величественный летящий орёл с зажатым в когтистых скрюченных от холода лапах мастерком. И вдруг почему-то некстати вспоминаю себя из той прошлой жизни… стоящим среди скал на крохотной смотровой площадке в Jardin Exotique, огромном кактусовом саду в княжестве Монако, рядом с Площадью казино, среди цветущих своими немыслимыми цветами гигантских, выше моего роста, кактусов и суккулентов… Там внизу летают птицы, и в заполненной солнцем пропасти сквозь жаркое марево проступают на фоне лазоревого моря пейзажи Monaco-Ville с его собором Святого Николая и княжеским дворцом, и окаймляющие бухту нежнотуманные горы, а здесь наверху не жарко, и лёгкий морской бриз шевелит мне волосы… Ах, чёрт, нога у меня сорвалась с бордюра и ушла в бетон сантиметров на двадцать!.. Надо отмывать, а то никогда потом не расшнурую и не сниму с себя этот ботинок.
«Ну ни хуя себе ты здесь застрял! Ночевать что ли будешь?!» - громогласно вопрошает выходящий на улицу охранник Вова. Проснулся, наконец. Вова большой, толстый, седой как лунь. Ему под 60, узбеки зовут его бабаем, он всегда весёлый и пьяный. На правой руке у него ни одного пальца, отхватил где-то циркуляркой, наверное, тоже по пьянке. Я спрашивал, в среднем у него уходит бутылка в сутки. «Но я только на работе пью! Дома нет! - с гордостью доложил он мне. - Ну, ещё на дачу так только, чекушечку беру. Кстати, дай 300, в пятницу с зарплаты отдам!». Вову обычно совсем не видно, он всегда спит и просыпается ненадолго, чтобы принять стаканчик. В каморке у него всегда выключен свет, и оттуда раздаётся богатырский храп, и все знают, что всё, значит, идёт нормально. Вову лучше лишний раз не будить. Однажды он невовремя проснулся и выпил, и на него некстати наткнулся главный архитектор стройки, который стал как-то начальственно и грубо на Вову покрикивать. Вова быстро ему объяснил, что тот полное говно, а не архитектор, и на чём именно он его вертел. Архитектор обиделся и написал официальную жалобу в ЧОП, с которым мы сотрудничаем. Но Вову от нас никуда не убрали. Потому что архитекторов до фига, а вот найти охранников за 50 рублей в час поди поищи.
Одиннадцатый час, я домазываю последнее, снимаю результат на телефон и отправляю Диме. «Ставь мне сегодня полторы смены, - пишу я ему, - умотался вконец». Дима на том конце безмолвно и явно недовольно соглашается.
II.
Утром я бегу вниз по Горького, размахивая пакетом с едой и термосом, ого, на лужах хрустит под моими ногами первый ледок, я слегка опаздываю, но всё равно опять прихожу самым первым. Отпирает мне уже другой охранник, Денис. Он небольшой, щуплый, немногословный, немного гнусавый, неоднократно судимый за драки и кражи, как и большинство охранников, присылаемых нам ЧОПом. Он в отличие от Вовы в жёсткой завязке, только чифирит и всё время курит. Денис интеллектуал, смотрит новости. Другие охранники, как я вижу, крутят исключительно сериалы, а Вова ещё иногда мультики, когда никто не видит. Денис наголо, под коленку, бреет себе голову станком и очень следит за порядком в своей вахтёрской коморке, подметает там и моет за Вовой, когда принимает от него смену, благо коморка крохотная, буквально четыре квадратных метра, там умещаются только стол, обогреватель и узенькая койка. Тем не менее Денис умудряется вечерком тихонько приводить туда бабу, трогательно пряча её от нас. Совсем утаить не получается, баба не очень хочет утаиваться, при встречах с нами она очень улыбчивая и приветливая.
«Видал уже?» - спрашивает меня Денис и протягивает мне гранату. Граната круглая, старая, с остатками зелёной краски на ячеистых боках, на месте взрывателя пусто. «Откуда она?» «Слесаря выкопали, когда под трубы ходы ковыряли. Дима хочет кому-то звонить про неё. А чё звонить, старая, не взорвётся», - с сожалением говорит Денис и бросает гранату себе под стол. Я иду посмотреть свою вчерашнюю работу и остаюсь ею вполне доволен с учётом того, что биогеограф по профилю кандидатской диссертации не обязан иметь талантов бетонщика. Тут же вслед за мною на моей отмостке появляется Дима. Он бегает по ней взад-перёд, притопывает и озабоченно приохивает: «Ну ты и намазал…». Я, в общем, и сам понимаю, что сверху должен быть прямой откос, а у меня в финале, уже в темноте и под средиземноморские воспоминания, получилась посредине горка. Я и вижу-то в темноте плоховато. Так что отмостка на конце вышла в сечении такая хорошенькая и кругленькая, как спинка сдобной булочки. Дима мною экономит издержки: вместо пары бетонщиков у него здесь работал один я, разнорабочий за 2,5 тысячи за смену. Так что я даже не переживаю. Тут же появляется Мухметдин. «Ты делал?» - спрашивает он. Я с гордостью киваю, он ходит по свежему бетону и посмеивается. Мухметдину явно подкинули где-то лучший заказ на штукатурку или бетон, и он вчера свалил туда. «Ты куда подевался?» - спрашиваю я. «Очинно карош собачка был», - ухмыляется он. «Собачка» это у него шабашка.
Мухметдин - молодой 25-летний наглый узбек из Таджикистана, из-под Ходжанта, мы с ним часто работаем вместе. Невысокий, коренастый, сильный как кабан: поднатужившись, демонстративно выворачивает из грязи и толкает тачку с песком, с которой я забуксовал. Это не мешает ему часто ускользнуть от самой тяжёлой части работы. Он умеет всё: класть кирпич, бетонировать, штукатурить, шпаклевать. Если он не понимает того, что ему говорят, то это проблема того, кто не знает узбекского языка: Мухметдин немало не смущается, а спокойно смотрит на собеседника с лёгким презрением. Языковой барьер не мешают ему постоянно молоть языком, в том числе подначивать и подкалывать окружающих.
Выспросив, как я попал на стройку и уразумев мои судебные приключения в меру своего понимания, он тут же прозвал меня почему-то Старым Волком. Данное мне слесарями прозвище «Политический» ему непонятно, и он его не использует. В ответ я стал звать его Хитрым маленьким лисом, это ему почему-то активно не понравилось, он злится.
Периодически у нас с ним искрит по разным поводам. Как-то мы собирали и грузили тротуарную плитку с дорожки напротив нашего купеческого дома, Мухметдин зацепился за растущую рядом на тротуаре молодую липку и небрежно отбросил её ветку. «Осторожно, не сломай, пожалуйста, - сказал я ему. - Это одно из главных русских деревьев: липа. Она есть в русских песнях и сказках. Понимаешь?» «Мне по хуй!» - ответил он злобно и ожесточённо, продолжая швырять плитку в ковш бульдозера. Я перестал с ним разговаривать. Но долго молчать он не может. Наконец, на следующий день, скрепя сердце, после полученных от меня дополнительных разъяснений он извиняется передо мной и перед русской липой, и дипломатические отношения у нас восстанавливаются.
Как-то меня взбесила его манера общаться в приказном тоне. «Если ты хочешь, чтобы к тебе здесь относились ни как к тупому чурке, а как к нормальному человеку, запомни два главных для тебя русских слова: спасибо и пожалуйста», - сказал я ему. Он воспринял урок и отныне, когда ему не лень, говорит со мною в издевательской манере примерно так: «Пожальста, Старый Волк, включи, пожальста, перфоратор, спасыбо! Ну быстрей, пожальста!! Ну спасыбо!!!»
…Дима посылает нас затягивать плёнкой те окна, в которые к холодам так и не успели поставить рамы, то есть примерно половину от всех в доме. Эта плёнка нас, конечно, сильно не согреет, но хотя бы не даст заносить метелям снег на полы и гулять ветру по этажам. Да и вообще речь совершенно не про наш комфорт, а про то, чтобы не заморозить трубы отопления, которые сейчас тянут по этажам слесаря.
Только очень наивный человек думает, что если тебя послали, например, закрывать окна, то это значит, что ты сразу идёшь и закрываешь. Нет, в реальности это означает, что ты для начала приступаешь к поиску молотка, шуруповёрта, саморезов и дюбель-гвоздей нужного размера. Они теоретически могут находиться в складе на первом этаже, или же в складе под лестницей или же в каморке охранника под койкой. Но это только теоретически, на самом деле они могут оказаться ещё в десятке мест, где их оставили. Да, ещё ведь надо найти перфоратор и, что особенно проблемно, бур к нему. На складах, то бишь маленьких закутках, дикий бардак и хаос. Здесь в непредсказуемом сочетании находятся десятки разных инструментов, мешки с разными строительными смесями, разнообразные банки с красками, огнезащитами и грунтовками, упаковки с гвоздями, саморезами, хепсами, болтами, гайками всевозможных размеров, обрезки труб и водостоков, сотни прочих железяк, целых и ломаных… Раньше всё это приводило меня в полное уныние, сейчас я научился относиться к этому философски. Бороться с этим, как я понял, совершенно бесполезно, поскольку для того, чтобы всё это систематизировать, рассортировать и разложить для удобного использования требуются большущие пространства. Несколько раз под руководством Димы мы учиняли грандиозные приборки и разборки - и через несколько дней всё возвращалось к изначальному хаосу до начала творения. И немудрено, когда здесь работают одновременно десятки людей, постоянно сменяющих друг друга, и каждому для работы ежедневно нужны десятки разных предметов. Которые, ко всему прочему, ломаются, теряются, гнутся и тупятся.
Особенно часто все ломается в руках у меня. То это миксер для смешивания раствора - я было притулил его к стене, он стоял и вдруг почему-то упал, и, казалось бы, крепкая литая пластиковая ручка вдруг ни с того ни с сего откололась. Позавчера почему-то на ровном месте хрустнул даже черенок у граблей, которыми я выравнивал грунт в цокольном этаже. Но особенно часто у меня выходят из строя всяческие пистолеты: для монтажной пены, для нанесения герметиков… «Кто опять пистолет сломал?!» - спрашивает в таких случаях Дима и сразу безошибочно смотрит на меня. Я обстоятельно и совершенно честно начинаю объяснять, что ни обо что не стучал этим пистолетом, не играл им в войнушку, что просто пытался сделать такую-то операцию, но Дима уже давно убежал от меня, обреченно махнув рукой…
Так вот, уже потом, когда собрал на рабочем месте главное, можно уже, наконец-то, выходить на охоту за удлинителем. Это я вчера ночью, когда никого не было, относительно быстро его нашёл, а вообще-то это задача не простая. От электрощита их немало расползается во все концы дома. Надо идти вдоль по кабелю и, дойдя до финальной розетки, как правило, убедиться в том, что этот источник живительного тока уже облюбовал какой-то другой трудяга. Если все подключенные удлинители разобраны, надо отправляться по этажам и искать другие, идущие из ниоткуда в никуда, сматывать их, волочь вниз к щиту и проверять - ведь вероятнее всего, они брошены не просто так, а из-за неисправности.
Но рано или поздно мы с Мухметдином всё таки находим всё необходимое и работаем до обеда, сколачивая из доски-дюймовки простенькие рамы и крепя их в оконные проёмы. Кое где нам сильно мешают торчащие из кладки старинные огромные чёрные кованные гвозди. Гвоздодёры на складе у нас есть, но у них у всех обязательно обломан один из зубов, так что гвозди ими выдёргивать невозможно. Это одна из страшных загадок нашей стройки. Здесь есть лазерные уровни, особая вибрирующая машина для уплотнения грунта и ещё куча дорогостоящих инструментов, о существовании которых я даже не подозревал, например, огромный штроборез хищного и опасного вида. Но заменить гвоздодёр, то бишь выдергу с обломившимся зубом, видимо, совершенно невозможно, поэтому гвозди у нас никогда ниоткуда не вырываются, а лишь загибаются молотком. Ещё более недоступным и запретным предметом является обычная клейкая лента, продающаяся в каждом канцелярском киоске. Она нужна нам постоянно, но, видимо, на её покупку какие-то тайные сионские мудрецы наложили свой страшный иудейский запрет, поэтому её никто и никогда здесь не видел.
И вот обед, ура, я стучусь к Денису в его прокуренную каморку и засовываю банку со своим варевом в микроволновку. Узбеки обедают всегда кучей, составляя себе из кусков пеноплекса общий импровизированный дастархан и рассевшись вокруг него на полу. Но сегодня как ни странно Мухметдин один, так что мы обедаем с ним рядом, на составленных мною из обрезков бруса столике и скамьях, и он травит меня своей пронзительной узбекской музыкой из мобильника. «Старый Волк, ты штукатурщик? - спрашивает он. - Дима сказал, после обеда штукатурить надо». «Конечно, штукатурщик», - уверенно отвечаю я и, хотя Мухметдин хотел бы ещё потрепаться, отправляюсь к себе на чердак.
Здесь у меня сделана лежанка, превосходная, из пачки утеплителя, с подушкой в виде пустой пластиковой канистры. И здесь я обычно выкраиваю себе из обеденного перерыва минут 20 для релаксации. Сначала полиэтиленовая упаковка минеральной ваты неприятно холодит поясницу, но я знаю, что сейчас, вот-вот, я прогрею её теплом своего тела, и станет хорошо. Предстоит ещё пять часов беготни и, иной раз, физического надрыва - рабочий день у нас, повременных разнорабочих, 9-часовой - но эти два десятка минут мои. Раньше я тихонько включал музыку, а в последнее время просто дремлю в тишине и полумраке под накрапывание дождя по кровле. Ветер носится и свистит надо мною в застрехах крыши, но сюда не залетает… Мне тепло, я распахнул куртку… Тёплое мартовское солнце, поднявшееся над вершинами Каскадных гор, ласково касается шеи… По равнинам штата Вашингтон уже вовсю припустила весна, сады утопают в цветущих вишнях, а здесь ещё море снегов. Темп движения нашего отряда задаёт деловой и немногословный японец Сейджио. Наша цель - горное озеро. Наст крепкий, и снегоступы почти не проваливаются в него, идётся лёгко и весело. И только коллега Богода с Цейлона, громоздкий и неловкий, умудряется время от времени валиться на бок и терять снегоступы, - он видит снег первый раз в жизни, ему нелегко. «Осторожно!» - предупреждает киношно белозубый американский проводник Кен, и мы один за другим выходим на край пропасти. Перед нами простирается глубокое ущелье, на дне которого острые скалистые пики прорывают снеговое одеяло. «Неужели мы сейчас будем туда спускаться?!» - с восторгом и ужасом думаю я. «Рома, ёб твою мать, ты где?!» - доносится до меня снизу Димин вопль, я возвращаюсь к реальности и смотрю на часы. Мой обед кончился уже аж 6 минут назад, в самом деле придётся спускаться.
Нас с Мухретдином действительно посылают на фасад штукатурить большой приямок, в который выходят несколько окон, а потом ещё цементировать развалившийся верх отгораживающей его от тротуара стенки. Мы закрепляем на стенках железную сетку и подтаскиваем на улицу мешки со штукатуркой и цементом. Известно, что раньше, в советское время, мешки с цементом были по 50 килограмм, люди были сильные и выносливые. Или просто их надрывали и не жалели, тех зеков и терпеливых русских баб на великих стройках коммунизма, экономили на упаковке. Сейчас все сыпучие стройматериалы продают в мешках по 25 килограмм, жить точно стало в два раза лучше и веселее. Но какая-то сволочь, какой-то, что ли, Цукерман, так, кажется, называется фирма, бережёт мешки и всё таки засыпает в каждый по 35 кило цемента, и нам часто привозят именно их. Это тяжело, напряжно, неприятно, когда грузишь и таскаешь эти мешки десятками.
«Давай пожальста!» - Мухметдин суёт мне шпатель, подвигает ведро штукатурки, выжидательно и хитро прищуривает свои лисьи глазки. Я вообще-то штукатур так себе. Рано или поздно я всё сделаю и достигну нужной ровности, но у меня это получается долго, неправильными и непрофессиональными приёмами.
Я беру шпатель и начинаю по-своему накидывать штукатурку. Она удерживается на сетке, но я знаю, что накидываю неправильно. «А-ха-ха! - от души хохочет Мухметдин. - Штукатурщик!..» Потом он берётся за дело - штукатурка шмякается в стенку характерными умелыми ровными шлепками, затем он ловко прилаживает правило. Дело у него движется споро. Я понимаю, что штукатурить будет он, а мне сегодня опять суждено самое тяжёлое: замешивать сначала штукатурку, потом цементный раствор, а для этого таскать песок со двора. Много-много песка в обход длинного-длинного забора. Я неумелый, так что это справедливо. У нас на стройке штуки четыре тачки, но все до единой переломаны: у одних лопнули баллоны на колёсах, у других отломилась ручка. Так что таскать придётся вёдрами.
…Вечером мы с Мухметдином сидим на этих перевёрнутых вёдрах и допиваем чай из моего термоса. Я упахался с этим песком и мечтаю только добраться до дома. Завтра, слава богу, мне надо вырывать зуб, так что я на законном выходном. Минус 2,5 тысячи зарплаты, но за этот отдых мне совсем их не жалко. Мухметдин с кем-то ожесточённо спорит на узбекском по телефону и время от времени подловато всхохатывает. «Видал, слесаря сейф вскрыли? - говорит мне подошедший охранник Денис. - Да только не нашли ни хуя». Старый оставшийся от прежних времён сейф стоит посредине одного из помещений в цокольном этаже, все гадали, что же там лежит. Кстати, во дворе нашего дома работяги несколько раз находили старинные двухрублёвые серебряные монеты 18 века. Никто ни разу не видел, чтобы этот сейф открывали. «Как вскрыли? - я туго соображаю от усталости. - Те слесаря, что отопление тянут? Им поручили что ли? А кто-то ведь говорил, что от этого сейфа у начальства ключ есть?» «Так и вскрыли, - поясняет Денис. - Никто им не поручал, сами догадались. Виталя-сварщик ломом хуйнул куда надо, дверка и отлетела. Виталя, он, видать, знает куда. Вон сам посмотри».
Я подхожу к сейфу и вижу его вывороченную дверь и вывернутые наизнанку могучие тёмные железные внутренности. Слесаря, сделав дело, уже ушли домой. «Так он… зачем он его взломал-то?» - тупо пытаюсь я добиться от Дениса. «Хуй знает… Интересно ведь, чо внутри», - поясняет он.
III.
Послезавтра, сделавший кое какие домашние дела и со свежей дыркой от зуба, я снова вхожу сюда. Здороваюсь с Денисом, ставлю свой пакет с едой в холодильник, хотя во всём доме и так холодина, ищу, куда повесил свои уже изрядно дырявые рабочие перчатки. И ощущаю косвенным зрением, что на заднем плане цокольного этажа, в пустом дверном проёме, что-то не так. Что-то привлекает там моё внимание. Я делаю туда несколько шагов и ахаю.
Никакой моей опалубки, которую я тщательно здесь размечал и устанавливал, нет и в помине. Всё большое помещение вновь пустое и гулкое, в нём гуляет ветерок с улицы и шевелит обрывками грязного полиэтилена, как будто целый кандидат географических наук не посвятил преобразованию этой части планеты Земля целую неделю своей жизни. «Что это? Что случилось?!» - спрашиваю я Дениса. «Хуй знает, - он как всегда невозмутим. - Чурок вчера нагнали и всё сказали выдернуть и выкинуть». «Дима, что случилось?? Почему?!!» - кидаюсь я к появившемуся Диме. «Чё ты переживаешь? Заказчик передумал, не надо перегородок, учебный класс здесь какой-то будет, - объясняет Дима. - ты лучше скажи, при тебе они позавчера сейф этот расхуярили? Тут, бля, такая история закручивается…»
Потом Дима посылает меня строить тепляк над крыльцом. Тепляк это такое строение из досок и плёнки, его обогревают и проводят под ним работы, которые нельзя делать на морозе. А первый мороз таки ударил, градусов шесть, какого хрена я не надел ватные штаны, думаю я, поёживаясь… Естественно, гранитную плитку на крыльце не стали укладывать по теплу, и сейчас я строю тепляк на морозе скрюченными от холода пальцами. Пара незнакомых узбеков-плиточников уже разводят клей и тащат дизельную печку. Всю нормальную плёнку мы извели на окна, так что теперь мне приходится собирать валяющиеся по двору старые куски. Раскорячившись на лесенке, я прищёлкиваю их один за другим степлером к наспех скреплённому мною деревянному каркасу. Вдруг в степлере что-то трещит, и он застывает намертво. Я беспомощно давлю на рукоятку, но сжать её больше нет никакой возможности. «Что, опять?! Да ты, блядь, издеваешься!» - вопит наблюдающий за этим Дима и бежит за последним новым степлером.
Холодный ветер раздувает грязные ободранные полотнища полиэтилена как флаги какой-то проигравшей армии, обнажая всё новые и новые незамеченные мною дыры. Я засобачиваю их кусками плёнки ещё и ещё. В итоге у меня выходит безобразная и почему-то неуместно огромная конструкция, но особо больших дыр вроде больше не видать. Пожилые узбеки-плиточники озадаченно рассматривают снизу моё творение и меня. «Ну, пользуйтесь на здоровье», - приглашаю я их, спускаюсь с лестницы и убегаю в дом с пронизывающего ветра.
Как-то я встретил случайно свою бывшую студентку, которая с гордостью рассказала мне, что «радикально скорректировала профиль специализации» и работает теперь консультантом по личностному росту. У нас сейчас, кажется, каждый третий этим занимается. «Вот ведь совпадение, я тоже радикально скорректировал профиль специализации!» - сообщил я ей. «Ой, да вы что! - обрадовалась она. - Может быть, я помогу вам адаптироваться в новом кластере, Роман Авенирович! А где вы нынче работаете, в какой должности?» - спросила она меня с какими-то очень профессиональными консультантскими интонациями. «О, кластер у меня нешуточный! Работаю на стройке среди черноты, в должности разнорабочего», - объяснил я ей. «Да что вы… - оторопела забормотала она, хлопая округлившимися глупыми глаза и не зная, что ещё сказать. - Какая… э… сложная работа… э… Вам, наверное, надо там быть осторожным… надо следить за тем, чтобы не произошло профессиональное выгорание…» «Не беспокойся, дружок, профессиональное выгорание мне не угрожает! - успокоил я её. - Напротив, мне здесь грозит только профессиональное вымораживание. Как не наденешь ватных штанов или хотя бы вторых кальсонов, так сразу настигает сильнейшее профессиональное вымораживание!»
…В доме я натыкаюсь на сварщика Виталю, взломавшего сейф. Он не сильно разговорчивый, но мы с ним периодически общаемся по разным поводам. Однажды он очень любезно каким-то образом починил мне электропилу по дереву, сломавшуюся в моих руках. Виталя - безшабашный широкоплечий мужик под сорок родом из села Ильинского, светловолосый, с хорошим открытым русским лицом. В любую погоду он ходит с широко, до майки, распахнутой на груди одеждой, и от него валит жар, так, по крайне мере, мне кажется со стороны. Виталя трижды сидел, за поножовщину, вымогательство и ещё за что-то, но, как он уверяет, сейчас он уже остепенился, женился, купил квартиру в ипотеку и нарожал двух деток. В перекуры они с охранником Денисом любят повспоминать колонии, в которых их заводила арестантская судьба, хотя и в разное время, и обнаружить общих знакомых зеков.
Сейчас Виталя с кем-то говорит по мобильнику. Кто-то быстро щебечет на том конце трубки, разговор явно нехороший, лицо Витали как-то постепенно напрягается и тяжелеет. «Ну да, я его взломал, ваш сейф, - говорит он после паузы, выслушав собеседника. - А чё ты меня хуями кроешь по телефону-то, а? Ты приезжай сюда, слышь, ты, я тебе хребет-то за такие слова переломаю». В трубке раздаются гудки.
«С кем это ты?» - спрашиваю я. «Хуй его знает, начальник какой-то или хозяин что ли это дома, - говорит возбуждённый от возмущения Виталя, сплёвывая под ноги. - Пусть приезжает, сука говорливая, я с ним потолкую. По телефону хуями сыпать каждый может». «Ты бы полегче, - советую я. - Четвёртый раз что ли хочешь за решётку? Ты мне объясни… это… ты зачем его взломал-то?» «Ну, стоит прямо на дороге… Интересно ведь, чё там внутри? Тебе чё, Политический, не интересно что ли??» - и он с недоумением смотрит на меня своими честными голубыми глазами.
После Дима посылает меня в дальнюю часть подвала углублять земляной пол и вытаскивать во двор лишнюю землю и даёт мне помощника. Это совсем юный 18-летний маленький и покладистый узбек Азам, очень плохо говорящий по-русски. Я ставлю его в самый сырой угол, под нависшие круглые старинные мрачные своды. Здесь копать труднее, чем в моей сухой части, глина у него размокшая и вязкая и повисает на лопате огромными липкими комьями, но он понемножку копошится. «Пиздец?» - периодически спрашивает он, отходя в сторону, чтобы я посмотрел. Это одно из немногих русских слов, которыми он владеет. В голосе его звучат надежда и сомнения. Вопрос в данном случае означает, достаточно ли уже сделано, и можно ли закончить работу на этом участке. Я отрицательно качаю головой и показываю жестами, что из угла надо ещё выгребать, снижать уровень грунта, и он копает дальше.
Время подтягивается к обеду, я иду искать Диму, чтобы показать ему наши с Азамом раскопки. Я почему-то чертовски замёрз и из-за этого сильно устал. Димы нет. И суетившихся у входа плиточников почему-то нет. Почему-то вообще никого нигде нет. Я выхожу на улице и замираю.
Вдоль всего нашего дома, и выше, и гораздо ниже его по улице Горького, обычно здесь пустынной, стоят припаркованные вдоль тротуара машины. Их десятка три. Это полицейские авто разных марок, от «газелей» до легковых, машины без опознавательных знаков, преимущественно джипы, «скорые помощи», пожарные. Люди в форме и в штатском кучкуются у автомобилей, перекидываются какими-то фразами, озабоченно говорят что-то в телефоны, их много. Кое где подтявкивают служебные собаки.
«А вы что здесь делаете? - строго спрашивает появившийся из-за моей спины рослый человек в штатском. - Немедленно эвакуируйтесь!» «Куда?… Зачем?.. Почему я должен эвакуироваться?.. Что, вообще, происходит?..» - спрашиваю я. «Лишних вопросов не задавайте, - наступает на меня штатский. - Быстро отойдите от здания!» «Ладно, сейчас, только вещи возьму», - обещаю я и забегаю назад в дом. Тут натягивает на себя пуховик охранник Денис, которого тоже выгоняют с его поста. Бесконечные люди в полицейской форме и в штатском заходят в двери и идут по зданию. «Ну что, этот медвежатник со своим сейфом допрыгался?» - спрашиваю я Дениса вполголоса. «Какой сейф, это всё граната ёбаная, зря я её не выбросил, - досадливо бормочет он, выключая свет в своей каморке и собираясь закрывать её на ключ. - Вон у них целая команда взрывотехников приехала. Кто мне сейчас эти часы оплатит…» Полицейский выпроваживает на улицу моего напарника Азама. Прежний рослый штатский и с ним женщина при капитанских погонах топчутся рядом, периодически нетерпеливо оборачиваясь на нас. «Не закрывай… не надо», - шепчу я Денису. Он как опытный зек понимающе кивает и направляется к выходу, парочка стоит ко мне спиной, я быстро просачиваюсь в каморку и тихонько прикрываю за собой дверь. Кто-то наверняка видел. Сейчас… сейчас войдут… Нет, не заметили. Под дверью неожиданно звонко гавкает служебная собака, но ей, видимо, не верят. И со стройки они теперь меня гонят. Некуда мне больше идти.
Свет, я, конечно, не включаю. Боже, как же здесь тепло… Это ведь единственное тёплое место во всём нашем бедном продрогшем доме. Наверное, у меня есть как минимум полчаса тепла и покоя. Если бы вы знали, какое же это счастье… Я растягиваюсь на узенькой койке, закрываю глаза, накрываюсь с головой своей заляпанной тужуркой, простираю руки к электрообогревателю и ловлю идущие от него потоки тепла… Они залетают в открытое окошко машины, но отчего-то мне всё ещё немного зябко… Мы проезжаем мимо трущоб на окраине, вслед нам смотрят какие-то негры с людоедскими мордами, мэр Куритибы сеньор Лернер с заднего сидения обещает, что программа преобразования фавел скоро даст результаты… А мы выезжаем за город, и вдоль дороги вдруг раскидывается изумрудная зелень лугов, перемежающихся кустарниками и синими-синими озёрами… На лугах тут и там апатично лежат некрупные аллигаторы и бродят какие-то свиноподобные коричнево-рыжие звери… Чёрт, как же они называются… Машина останавливается, я распахиваю дверцу и выпрыгиваю наружу. «Осторожнее с крокодилами!» - кричит вслед москвич Блинкин, но они мне не нужны, я бегу к этим великолепным свиномышам, да как же, чёрт, они называются!.. Меж тем, огромное их стадо, десятка четыре, я всех их сначала и не заметил, снимается и топочет от меня к воде, и я, конечно же, не могу их догнать, куда там! Капибары - вот как их зовут! - одна за другой с разбега плюхаются в озеро, ныряют, уплывают под водой на десяток метров, выныривают и, выставив любопытные морды, глядят на меня. Я подхожу и сажусь на густо поросшую травой прибрежную кочку. «Ну чего вы унеслись? - с досадой кричу я им. - Я ж ни разу вас ещё не видал!» Ещё одна капибара, большая и совсем рыжая, выходит из кустов и подходит ко мне, заглядывая прямо в глаза. «Чё, ты прям настоящая живая капибара из учебника биогеографии? - спрашиваю я, рассматривая её и поглаживая по спине. - Вот это да… Ну, привет!» «Привет, Старый Волк, - говорит она, - что, устал? Умотался? Давай спи тогда крепче, хватит всякие глупости-то вспоминать…» - и приваливается ко мне тёплым мохнатым боком.
Октябрь 2023
